Владимир Гурвич
В Валенсии (Испания), как и по всей Европе, протестуют против политики урезания социальных расходов. Фото Reuters
Самый глубокий кризис
Для начала набросаем современную картину мира. Бедных стран на нашей планете 40, в них живут 800 млн. человек. Эти последние производят 1% мирового ВВП и получают примерно по 1 тыс. долл. в год на каждого. Богатые страны – это так называемый золотой миллиард, хотя на самом деле уже 1,2 млрд. Это 60% мирового ВВП и 36 тыс. долл. на душу населения. Большая же часть землян – это жители развивающегося мира, их насчитывается 5 млрд. Общими усилиями они создают 40% ВВП, что дает им примерно 6 тыс. долл. на душу населения.
Современная экономика по многим параметрам существенно отличается от экономики даже 20–30-летней давности. Три главных события последнего исторического периода – крушение плановой экономики, взлет Китая и процесс глобализации – сильно изменили мировой экономический ландшафт. И тот затяжной кризис, в который вступило международное хозяйство, также сильно отличается от кризисов предыдущих периодов. Его глубина настолько велика, и он настолько всеобъемлющ, что никто не может сказать, когда он завершится. Да и завершится ли вообще?
Разумеется, речь идет о кризисе в развитом мире, так как развивающийся мир продолжает развиваться. Там есть свои огромные сложности, но сложности движения вперед, а не глубокой стагнации. Во главе этого подъема – Китай, который стал мировой фабрикой, за ним чуть медленнее движется Индия. Но, кроме этого, начался экономический рост в Африке, во что почти никто не верил. Это окончательно закрепляет победу глобализации, которая сумела вызвать позитивные процессы даже на самом отсталом континенте. Хотя и не стоит их переоценивать.
Сдвиг в Африке стал возможен во многом благодаря тому, что в современном глобальном мире неважно, где находится владелец бизнеса, в каком банке он обслуживается, где покупает необходимые компоненты для производства. Отдельные звенья производственной цепочки могут находиться в разных странах, на разных континентах, но при этом работать столь же согласованно, как если бы они были рядом друг с другом. Хотя этот фактор не единственный, но он один из основных, благодаря которому стал заводиться африканский экономический мотор.
И все же главные события развиваются на театре экономических процессов развитых стран. Происходящее там носит беспрецедентный характер; может быть, что-то отдаленно подобное происходило в эпоху заката Римской империи. Нынешний кризис носит многофакторный характер. Но стоит выделить два фактора.
Первый заключается в непомерном вмешательстве государства в экономику. Оно приводит к росту в ней неэффективности, к искажению рыночных пропорций. Происходит это незаметно, и, когда начинается кризис, обычно трудно вычленить данное негативное влияние. Но оно существует, и в большом объеме.
Особенно пагубно влияет вторжение государства в экономику под левыми знаменами. В послевоенную эпоху в развитых странах возник большой левый крен. Априори стало считаться, что задача экономики состоит не в том, чтобы добиваться максимальной эффективности, а в том, чтобы обслуживать социальные потребности общества – такие, как их понимает левая политическая общественность. Данный курс был горячо поддержан народными массами. Особенно это стало характерно для Европы, в меньшей степени для США. Европейская модель социализма рухнула в Европе по причинам того же рода, по которым она не была реализована в СССР. Экономика Евросоюза стала задыхаться от социальных обязательств при снижении эффективности, которое произошло из-за этих пут.
Наиболее развитые страны, хотя и потеряли часть рыночной эффективности, все же сумели приспособиться к новым реалиям. Для менее развитых такой курс стал подлинной катастрофой, масштабы которой наглядно стали понятны только в последние годы. Для удовлетворения ни чем не обоснованных аппетитов собственного населения были набраны огромные долги. Кончилось это гигантским долговым кризисом.
Второй фактор связан со столь любимой многими политиками и экономистами идеей свободы торговли. Принцип сам по себе замечательный, вот только его последствия очень печальны. Безусловно, для экспортеров этот режим чрезвычайно выгоден. Но для стран, не имеющих серьезного экспортного потенциала, он разрушителен. Чужая торговая экспансия убивает собственное производство. И не позволяет его возродить. Гигантская безработица на южных рубежах Европы – наглядный пример такой близорукой политики.
Существует фундаментальное правило: экономические законы, которые приводят к развитию, с какого-то момента начинают работать в противоположном направлении. Для развитого мира это время пришло. На протяжении как минимум двух последних веков стремление к прибыли привело к появлению невиданного экономического могущества Запада. Однако с какого-то момента (в том числе под влиянием левой политики, приводящей к резкому росту издержек и снижению эффективности) стало выгодным инвестировать в страны третьего мира. Там за короткий срок возник мощный экономический потенциал. Его плоды устремились в страны-доноры, сметая в них целые отрасли экономики и оставляя после себя выжженную пустыню. В результате целый ряд государств понес такие потери, что в исторической перспективе поставлено под вопрос их существование в нынешнем виде. Они обречены на постоянное пребывание в кризисном состоянии. У них нет шансов выбраться из него, так как не могут завести мотор экономической машины по самой банальной причине – заводить уже нечего, все разобрано. А создать его заново – крайне затруднительно даже при наличии денег, так как в современном мире невероятно сложно найти свободные хозяйственные ниши. Они давно захвачены более успешными игроками.
Таким образом, сегодня уже образовалась когорта стран, для которых не прослеживается практически никакая экономическая перспектива. Но и для более успешных экономик будущее весьма туманно. Повсеместно происходит замедление их развития, и на плаву они поддерживаются в немалой степени за счет созданной в предыдущие периоды экономической мощи. Нормы инвестиций в ВВП постоянно падают, находятся на уровне ниже 20%. Между тем в этих странах есть огромный объем накопленных основных фондов. И эти 20% фактически направлены на поддержку уже созданных активов. Иными словами, это инвестиции не в развитие, а в лучшем случае в стабилизацию. Былая динамика утрачена и скорее всего уже не вернется. Для этого нет исторических предпосылок.
Закат любой державы или цивилизации всегда обусловлен потерей динамики развития, когда стремление сохранить прежние формы превалирует над желанием создавать новые, когда у населения гаснет факел пассионарности, а взамен начинает тлеть тусклый огонек стремления к стабильности и комфорту. Начинается застой, который непременно сменяется упадком и деградацией. Это не означает, что приговор подписан всем развитым странам: возможно, кто-то сумеет продлить свою жизнь, найти новые пути. Но, во-первых, ясно, что получится это не у всех, а во-вторых, опасность велика как никогда, так как мы имеем дело не с экономическим кризисом, а с кризисом современной модели развития.
Нелинейные зависимости
Если больной болен, к нему вызывают докторов. Мировая экономика больна, но, несмотря на то что в мире множество титулованных экономистов, мощнейших центров экономической мысли, методы лечения пациента остаются крайне несовершенными и малоэффективными. Хотя следует признать, что еще 30 лет назад положение было на порядок хуже.
В ХХ веке проверку проходили различные модели экономического развития. Наделавшая много шуму из ничего плановая экономика доказала свою полную несостоятельность. Прошла проверку и концепция социального государства. На первом его этапе она многим показалась тем золотым ключиком, который открывает дверь в эпоху вечного благосостояния. Но наступил второй этап, когда социальное государство стало разрушать экономику, оно оказалось не способно справиться с непомерно разросшимися аппетитами населения, значительную часть которого оно же и отучило от созидательного труда.
Выше мы писали о том, что вмешательство государства в экономику снижает ее эффективность. Но это не означает, что государство должно самоустраниться от участия в экономических процессах. Вопрос в другом: в каком виде, в каком качестве, в каком количестве?
Объем государственного вмешательства в хозяйственную деятельность зависит от его качества. Чем больше и лучше это вмешательство работает на граждан, тем оно полезнее. Если же государство работает на себя, то при любых вариантах оно приносит только вред.
Важный урок последних десятилетий – это нелинейность оценок экономической политики. Всегда есть порог, после которого положительные результаты сменяются на отрицательные. Этот порог определяется качеством государства и экономики. При слабом государстве либерализация финансовых рынков увеличивает риски и замедляет развитие. Для сильного государства финансовая либерализация полезна: она ускоряет экономический рост.
Один из вечных споров: какова должна быть налоговая нагрузка? Ответ на этот вопрос тоже лежит в нелинейной плоскости. Есть оптимальный уровень. Слишком высокие подати, как и слишком низкие, дают негативный эффект. При высоких налогах становится невыгодным заниматься экономической деятельностью, при низких – пропадают стимулы для повышения ее эффективности.
Другой важнейший вопрос связан с развитием финансовой системы. Ее вклад в экономический прогресс неоспоримо огромен. Однако сегодня мы видим, что финансовый сектор не только серьезно болен, но и заражает своими бациллами паразитизма другие экономические сегменты. Практика показывает, что зависимость между финансовым развитием и эффективностью экономики имеет свои пределы. До какого-то момента финансовый сектор работает на экономику, но после превышения определенного уровня – тормозит ее развитие, финансовая система начинает работать на себя. Никто не оспаривает существования сырьевого проклятия, но события показывают, что существует не менее страшное проклятие – финансовое. В странах, где финансовый сектор является доминирующим, он не только тормозит развитие других отраслей, но делает всю экономику крайне уязвимой. Ситуацию можно охарактеризовать известной фразой про приватизацию прибыли и национализацию убытков. Прекрасный остров Кипр недавно наглядно продемонстрировал, как это происходит на практике.
Порочные идеи
Сегодня экономисты и правители бьются над темой: как завести мотор экономики? В нее вложены гигантские средства, а отдача несоизмеримо мала. Одна из самых порочных, зато популярных идей – стимулирование спроса. Да, она дает краткосрочный, а в некоторых случаях и среднесрочный эффект, но разрушительный потенциал этой идеи значительно превосходит его. Стимулирование спроса не создает (или создает в ограниченной степени) стимулы для повышения эффективности хозяйствования, тормозит экономическую трансформацию, так как направлено преимущественно на реанимацию уже существующей, оказавшейся в кризисе модели. Особенно пагубен этот прием для стран, живущих во многом за счет импорта. В этом случае бонусы получают зарубежные компании, а сами эти государства еще больше затягивают на своем горле долговую петлю.
Кризис показал, что не происходит трансформации сбережений в инвестиции. Предприятия перестали брать деньги, а банки – их давать, поскольку риски оцениваются как ненадежные. Казалось бы, доступен гигантский поток финансовой и другой информации, но она скорее дезориентирует экономических агентов. Не появились фильтры для процеживания этого потока, не возникли и новые методики работы с таким обилием сведений.
Но главный отрицательный эффект от стимулирования спроса связан с тем, что населению адресуется глубоко неверное послание. Вместо того чтобы понуждать граждан увеличивать деловую активность и с ее помощью выходить из кризиса, им предлагают наращивать потребление. Тем самым закрепляют и усиливают иждивенческие настроения. Эти люди в большинстве своем уже никогда не станут активно и продуктивно трудиться, зато будут выходить на демонстрации и требовать, требовать продолжать их обеспечивать. Мы видим сегодня, как по улицам европейских городов идут толпы народов с лозунгами, чтобы им сохранили прежний уровень жизни. И демонстрантов в самую последнюю очередь интересует вопрос: откуда взять на эти цели средства?
Однако было бы неправильно все сводить только к социальным факторам. Есть точка зрения, что в основе кризиса лежит перерыв в технологическом развитии. Согласно этой теории, в каждый период развития существует одна или несколько технологий, которые ценны не только сами по себе, а потому, что позволяют изменить технологию в других отраслях. Например, электродвигатель поменял технологию практически всех производств.
Когда появляется очередная технология широкого применения, она внедряется в разные сферы и способствует экономическому росту. Но со временем ее возможности исчерпываются, развитие замедляется. Это происходит потому, что при длительном периоде успешного развития экономические агенты продолжают верить в то, что оно будет продолжаться и впредь. Поэтому инвестиции все так же текут на эти рынки, там возникает необоснованные ценовые пузыри, основанные на вере, что рост будет продолжаться.
Во многом по этой схеме развивался американский ипотечный кризис. Технология широкого применения – это в данном случае ипотечное кредитование. Кредиты предоставлялись абсолютно ненадежным заемщикам. Но кредиторы верили, что рост цен на жилье продолжится еще долго и они в любом случае покроют свои затраты продажей недвижимости. А цены взяли да и обрушились, спровоцировав кризисные явления по всему миру.
Сегодня мир пребывает в ожидании таких технологий, гадает, какая из них окажется палочкой-выручалочкой. Такие прорывные технологии есть, но какая из них обретет статус технологии широкого применения, пока неясно. Да и обретет ли вообще?
Темпы застоя
Нас всех интересует, что будет происходить с Россией. Увы, анализ показывает: перспективы пессимистические. Россия сегодня участвует в мировом разделении труда лишь как поставщик нефти, газа, других сырьевых ресурсов. На получаемые от их продажи средства мы покупаем товары, которые сами не производим. А это почти вся технологическая линейка современной продукции. При этом мы все больше живем в противофазе с остальным миром. Повсеместно идет процесс его открытия, даже самые закрытые страны отворяют двери. Мы же их запираем на все большее число поворотов ключа. В последние годы власть насаждает психологию осажденной крепости, правда, не для себя, а для своих поданных. Сама же властная элита ограничивать себя ни в чем не желает.
Успех экономики слагается из двух основных компонентов: качества государственной политики и качества национального бизнеса. У нас же и с тем и другим катастрофа.
Наше государство не работает ни на граждан, ни на экономику. Это тип государства, а точнее, бюрократии, которая решает исключительно собственные задачи. Произошло почти полное огосударствление экономики, причем это касается и частного сектора. Он поставлен в полную зависимость от бюрократического аппарата, вынужден в значительной степени обслуживать его нужды.
В чем-то сходная общественно-экономическая модель существует в ряде государств, например в Японии и Южной Корее, где власть играет главенствующую роль, направляет экономическое развитие. Однако там государство берет на себя и большую ответственность, чего совершенно не обнаруживается в России. У нас качество государственной экономической политики настолько низкое, что вреда от нее больше, чем пользы.
Что же касается бизнес-элиты, то для нее характерна повышенная алчность при большой нехватке долгосрочного мышления. Она видит в качестве своей главной задачи выкачивание еще оставшегося потенциала из страны, перевод получаемых средств и активов за рубеж. К этому добавляется целый ряд отягчающих обстоятельств. И в первую очередь – культивируемая патерналистская модель отношений государства и граждан. Она устраивает подавляющее большинство населения, власть и предпринимательское сословие, так как позволяет сложный и трудоемкий процесс модернизации экономики и государства заменять на подачки. Это ведет к долгосрочным негативным последствиям. Вот только одно из них: по данным глобального мониторинга предпринимательства, в 2012 году в России только 4,3% трудоспособного населения имели собственный бизнес. При этом в целом лишь 2,2% граждан хотели бы стать предпринимателями. Но спрашивается: как мы можем тогда развивать рыночную экономику?
Скорее всего в ближайший период экономический рост не будет превышать 3% в год (хотя, по всем расчетам, нам нужно развиваться со скоростью хотя бы в 5%). Такие темпы совершенно недостаточны ни для решения социальных проблем, ни для какого-то серьезного экономического рывка. Это темпы застоя. Но нет гарантии, что удастся удержаться даже на них. Если страна не идет вперед, она начинает пятиться назад. И это уже происходит.
Если ли что-то такое, что способно зародить в наших душах хотя бы крохи оптимизма? Возможно, к отрезвлению элит приведет изменение демографической ситуации. Страны с низким качеством государства и бизнеса, с патерналистской моделью просто не смогут пережить демографический вызов. Им придется либо разориться, впасть в череду кризисов, либо перейти к более ответственной политике, в том числе поменять модель отношений между государством и гражданами.
Трудно сомневаться в том, что однажды для России наступит момент отрезвления. Вопрос в другом: хватит ли к тому времени у страны сил, чтобы поменяться?
Дарья Гармоненко 
