Александр Вебер
Памятников Марксу множество. Осмысление его наследия еще впереди. Фото Евгения Зуева (НГ-фото)
А.С.Пушкин
Герой самого известного произведения Пушкина, как мы знаем, «читал Адама Смита и был глубокий эконом», а значит, проживи поэт еще два-три десятилетия, наверняка заинтересовался бы и Марксом. Сегодня, когда глобальный экономический кризис заставляет многих вновь задуматься о судьбах капитализма, имя Маркса опять на слуху. Одни, как британский профессор Терри Иглтон (автор нашумевшей книги «Почему Маркс был прав»), уверены в его правоте, для других он лжепророк, если не хуже.
Жестокий опыт «коммунистического строительства» в ХХ веке отбросил тень на восприятие наследия и личности Маркса. Почему же спустя 130 лет после его смерти вокруг этого имени по-прежнему возникают споры? Прав ли он был? Или заблуждался? Но, может быть, вопрос надо ставить иначе? В чем Маркс был прав – по крайней мере в свое время? И в чем не прав – особенно если проецировать его взгляды на современность? Между крайними точками зрения всегда лежит проблема.
Объективности ради…
Что, собственно, сказал Маркс о капитализме? Некоторые удивились бы, узнав, что он практически не употреблял этого слова. Широкое хождение оно получило с начала ХХ века, после появления книги Вернера Зомбарта «Современный капитализм». При жизни Маркса капитализм даже в Англии еще не сложился в какую-то целостную систему, да и сегодня не охватывает всей экономики. Его интересовало то, что он называл «капиталистическим способом производства», – происхождение, механизмы и обусловленные им социальные отношения.
Будучи привержен историческому подходу к общественным явлениям, Маркс отдавал должное революционной роли буржуазии в истории. Буржуазия создала «более многочисленные и более грандиозные производительные силы, чем все предшествовавшие поколения, вместе взятые». Фигуры капиталиста и земельного собственника он рисовал «далеко не в розовом свете», но для него это не какие-то «дурные люди», а лишь олицетворение определенных экономических категорий. Отдельное лицо, уточнял Маркс, желая «устранить возможные недоразумения», не следует считать ответственным за те условия, продуктом которых в социальном смысле оно является. Так что упреки ему в разжигании классовой вражды – это не по адресу…
Симпатии Маркса были, несомненно, на стороне рабочего люда. Промышленный переворот в Англии обрекал все большую часть населения на такие муки чрезмерного труда и лишения, которые трудно представить сегодня (разве что в подпольных цехах). Обостренное чувство социальной совести не умаляло, впрочем, его научной добросовестности и интеллектуальной честности. Это признавал такой известный противник марксизма и критик Маркса, как Карл Поппер. Усилия Маркса, направленные на объяснение феномена эксплуатации, заслуживают самого большого уважения, писал он. Нарисованная Марксом «жуткая картина экономики его времени очень точна», «его горячий протест против ада не ограниченного законодательно капитализма» вполне оправдан.
Трудные вопросы
Отчаянное положение трудящихся в эпоху промышленного переворота навевало мысли о неизбежной рабочей революции. Ожидание ее можно объяснить и общественной атмосферой той эпохи, которая несла на себе отпечаток влияния Французской революции конца XVIII века, открытой ею полосы политических потрясений в Европе, революций 1848 года. Но важно следующее: революцию Маркс воспринимал как результат естественно-исторического развития. Он не собирался и не призывал «устраивать» революции – в отличие, например, от Бакунина. «Разрушить до основания», «отнять и поделить» – это не Маркс. Его совет был другой: не осуществлять «готовые и законченные утопии», а «дать простор элементам нового общества», которые развились в недрах существующего… Последнее относилось только к Западной Европе, но было все же преувеличением.
В зрелые годы его посещали сомнения в отношении перспектив социальной революции в Европе. Возникали «трудные вопросы». Он определенно отдавал предпочтение «более мирным», «более гуманным» методам борьбы, связывая это с развитием демократических институтов, с уровнем развития самого рабочего класса. Он указывал на возможности законодательного регулирования, оценив фабричное законодательство в Англии как «первое сознательное и планомерное воздействие общества на стихийно сложившийся строй его процесса производства».
Зарождение профсоюзного движения вселяло уверенность в неизбежности радикального изменения в отношениях между капиталом и трудом. Вопреки распространенному мнению, Маркс не считал, что рабочие обречены на «абсолютное обнищание». Этот тезис присутствовал в его ранних работах, но позднее он отверг догму о неизменном «рабочем фонде», показав, что верхняя граница стоимости рабочей силы эластична, что рабочие могут противостоять снижению заработной платы и бороться за ее повышение, что посредством организованных действий трудящиеся могут добиваться улучшения своего положения.
Решительно отмежевываясь от так называемого казарменного коммунизма, Маркс считал, однако, что усиление общественного характера производительных сил открывает возможность преодоления противоречий частнособственнической системы на пути коллективной организации производства и обмена. Но это логическое заключение не получило убедительного обоснования, оставив без ответа важные вопросы, прежде всего о том, насколько в реальной жизни коллективистский порядок совместим с принципом «свободного развития каждого…». Как показало будущее, проблема коллективных потребностей может решаться в других формах – через деятельность гражданского общества, государственное регулирование, систему социального страхования и обеспечения.
Общество – не твердый кристалл
Капитализм, каким его знал Маркс, – это нерегулируемый, дикий капитализм. Британское правительство было озабочено прежде всего устранением препятствий для свободной игры рыночных сил. Но Маркс не считал сложившееся положение вещей неизменным и вечным. Было понимание, что общество «не твердый кристалл, а организм, способный к превращениям и находящийся в постоянном процессе превращения». Два фактора, каждый по-своему, действовали в этом направлении – научно-технический прогресс, с одной стороны, и сопротивление наемных рабочих – с другой.
Особый интерес представляют в этой связи тексты Маркса из первоначального, чернового варианта «Капитала» (рукопись 1857–1958 годов, впервые опубликованная у нас на языке оригинала в 1939–1941 годах). На основе технологического применения естествознания, констатировал Маркс, появляются системы машин, способных «выполнять ту же самую работу, которую раньше выполняли рабочие». На место средств и орудий труда в качестве промежуточного звена между человеком и объектом, на который он воздействует, ставится природный процесс, преобразуемый в производственный процесс. Создание богатства становится менее зависимым от количества затраченного труда, чем от мощи используемой техники.
Главной функцией людей, занятых в высокотехнологичном производстве, становятся управление им, регулирование и контроль. Труд в его непосредственной форме перестает быть великим источником богатства; это значит, что рабочее время перестает быть мерой богатства, а меновая стоимость – мерой потребительной стоимости. Замещение непосредственного труда всеобщим научным трудом ведет к разложению капитала как господствующей формы производства.
В самых первых достижениях технического прогресса, сопровождавшего становление фабричной промышленности, Маркс разглядел то, что принесла с собой научно-техническая революция в следующем столетии, – подчинение человеком колоссальных сил природы, превращение их в главную производительную силу, в главный источник общественного богатства. Это привело к далеко идущим социальным изменениям, в том числе в условиях наемного труда.
Предвосхищение этого мы находим опять-таки у Маркса. Главной основой производства и богатства становится присвоение человеком «его собственной всеобщей производительной силы, его понимание природы и господство над ней в результате его бытия в качестве общественного организма, одним словом – развитие общественного индивида». В этих словах нетрудно усмотреть понимание развития человека, весьма близкое к тому, что подразумевается современным понятием человеческого капитала.
Другая сила, обусловившая трансформацию капиталистической системы, – это, как уже сказано, организованное рабочее движение. Распространение гражданских и политических свобод открывало перед наемными работниками возможность легально создавать свои организации – рабочие союзы, общества взаимопомощи, кооперативы разного рода, политические партии. Вековая борьба за сокращение рабочего дня, повышение заработной платы, за достойные условия труда стимулировала трудосберегающий технический прогресс, переход от экстенсивных к интенсивным методам производства, способствовала расширению потребительского рынка. Забастовки дали толчок множеству замечательных изобретений в области создания автоматического оборудования.
Двойственное наследие
Давно замечено: в идейном наследии Маркса есть некая двойственность. Оно послужило источником разных «марксизмов», разных течений в социалистическом движении. Дело в том, что в зрелые годы Маркс пересматривал и корректировал некоторые взгляды, усвоенные в молодости. И еще в том, что ему не удалось (да это и невозможно было) осуществить весь задуманный цикл исследований. «Капитал», разросшийся до четырех объемистых томов, – одна из шести запланированных им книг. За ней должны были последовать и другие, в том числе о государстве, внешней торговле, мировом рынке. Но для осуществления такого плана не хватило бы и нескольких жизней…
То, в чем критики Маркса, глядя с дистанции в полтора столетия, находят слабые стороны его учения, связано главным образом с категоричностью выводов, относившихся к ограниченным в пространстве и времени условиям. К тому же наука об обществе находилась еще в младенческом состоянии и испытывала сильное влияние успехов естественно-научного знания. Казалось, что и развитие общества подчиняется «естественным» законам. Отсюда, возможно, и та аберрация мысли, которая выразилась в том, что заранее принятая посылка («призрак коммунизма») стала восприниматься как логически доказанный вывод.
Возможно, в последние годы жизни Маркс вынашивал какой-то новый замысел, суливший более объемное видение исторического процесса. Не завершив работу над рукописью второго и третьего томов «Капитала», он обратился к изучению всемирной истории. Его выписки из 18-томной «Всемирной истории» Шлоссера и других источников (с комментариями составляющие более 100 авторских листов) – это попытка проследить события политической, социальной, религиозной истории в разных частях мира на протяжении столетий, причем в синхронистическом срезе. Это давало другой угол зрения, отличный от прежнего, когда приходилось полагаться за неимением другого инструментария на «силу абстракции».
Независимо от того, верна ли эта гипотеза, Марксовы стоимостные категории не могут и не должны механически прилагаться к современности, к постиндустриальному обществу и «смешанной» экономике. Но есть другая сторона взглядов Маркса, которая не только сохранила свое значение, но и стала в наше время особенно актуальной.
Человек и природа
Исходным пунктом для Маркса был феномен человека и его место в природе. Подчеркивая диалектическую взаимосвязь истории людей и истории природы, он отталкивался в своем анализе от «природных основ и тех их видоизменений, которым они благодаря деятельности людей подвергаются в ходе истории». Природа рассматривалась в качестве предпосылки и условия жизни, развития и существования человека и общества.
Маркс предвидел трансформацию не только современного ему общества, но и тех отношений в системе человек–природа, которые установились в его время. Он отмечал усиление противостояния человека и внешней природы в процессе общественного развития. От его внимания не ускользнула угроза разрушительных последствий массированного воздействия хозяйственной деятельности на внешнюю природу. Маркс связывал это с феноменом «отчужденного» труда, с «перекосом» в системе человек–природа, обусловленным присущей капиталу тенденцией к безоглядной и расточительной эксплуатации природы. Общество «ассоциированных производителей», полагал он, сможет сознательно и планомерно регулировать отношения в системе человек–природа.
Интересно суждение Энгельса на этот счет. Говоря о способности человека господствовать над природой, заставлять ее служить свои целям, он писал: «Не будем, однако, слишком обольщаться нашими победами над природой. За каждую такую победу она нам мстит. Каждая из этих побед имеет, правда, в первую очередь те последствия, на которые мы рассчитывали, но во вторую и в третью очередь совсем другие, непредвиденные последствия, которые очень часто уничтожают значение первых». Со временем, полагал Энгельс, люди научатся заранее учитывать эти последствия и регулировать их.
Это предположение оказалось слишком оптимистичным. По мере становления в более развитых странах «социального государства» и «потребительского общества» расширялись и масштабы эксплуатации природы, теперь уже, по сути дела, совместной эксплуатации ее капиталом и трудом (при крайне неравном распределении получаемых в результате благ, непропорционально большая доля которых достается тем, кто прямо или косвенно контролирует ресурсы).
О совместной эксплуатации позволительно говорить потому, что рост производительности труда на основе использования сил природы создал возможность повышения жизненного уровня населения промышленно развитых и многих развивающихся стран, появления все новых потребностей, в том числе престижных, часто иррациональных. Феномен потребительства всячески стимулирует рынок, поскольку это расширяет поле действия рыночных сил. И вот последствия: угрозы для окружающей среды, для здоровья и психики людей становятся все более ощутимыми.
Направляемое развитие
Ответом на эти угрозы стал проект устойчивого развития, направляемого ценностями иными, чем способен проявить рынок. В июне 2012 года очередной Конференции по устойчивому развитию (Рио+20) был представлен подготовленный под эгидой ООН экспертный доклад, посвященный оценке реального национального богатства большой группы государств, с прицелом на конкретизацию перспектив устойчивого развития. Переплетение экономического, социального и экологического кризисов последних десятилетий, говорится в докладе, заставляет политических деятелей, лидеров бизнеса и гражданского общества, да и широкую публику, задаться вопросом: является ли доминирующая в мире модель развития устойчивой с точки зрения человеческого благополучия?
В фокусе стремления к устойчивому развитию должно быть благополучие человека – такова исходная установка доклада. При каких условиях это возможно сегодня и в будущем? Что нужно, чтобы сохранить эти условия в интересах будущих поколений? Происходит ли какое-то движение в сторону устойчивого развития и можно ли и каким образом это установить? По мнению авторов доклада, помочь найти ответ на эти вопросы может количественная оценка всего национального богатства с учетом не только физического и человеческого, но и природного капитала.
Что же показал опыт измерения реального богатства наций? В большинстве стран, которые стали объектом исследования, природный капитал в последние десятилетия сократился (в том числе в расчете на душу населения) – при одновременном росте ВВП! Зафиксированное этим исследованием «проедание» ресурсов и их оскудение подтверждает, таким образом, выводы о превышении хозяйственной емкости природной среды, сделанные ранее другими учеными с использованием других методов.
Концепция реального богатства основана на теории общественного благополучия и стремится учесть различные аспекты устойчивости развития. Она отходит от «произвольного» понятия потребностей и формулирует цель устойчивого развития как «дисконтированный поток благ», то есть исходя из соотнесения текущего потребления с оценкой его будущей значимости в каком-то определенном временном интервале. Признавая при этом в качестве элементов потребления не только материальные блага, но и досуг, духовные интересы, социальные связи, экологическую безопасность.
Эта позиция заслуживает внимания, потому что она свидетельствует о наметившемся сдвиге от теории факторов роста к теории устойчивого человеческого развития. Теории, в которой под конечной целью понимается развитие человека. Мерой развития выступает не изобилие произведенных благ, а степень обогащения физической и духовной жизни людей, повышение ее качества. Здесь просматриваются, на наш взгляд, явные точки соприкосновения с антропологическими воззрениями Маркса, с его представлением о феномене человека, об отношениях в системе человек–природа и предвидением будущей их эволюции.
Глобальный кризис, разразившийся в 2008 году, подтвердил давнее предостережение Маркса – об опасности биржевых спекуляций, раздувания кредитно-банковской сферы, появления «банкократии». Кризис побудил многих видных политических и общественных деятелей заговорить о смене модели экономического развития. Собственно, эта мысль в неявной форме присутствует в цитированном докладе; она содержится в самой постановке проблемы, в констатации кризиса системы, в признании того, что этот кризис вызывает все больше вопросов и сомнений в отношении ее способности к устойчивому развитию. Перефразируя Маркса применительно к современности, можно сказать: дело по-прежнему идет о великом споре между слепым господством закона спроса и предложения и общественным развитием, направляемым общественным предвидением.
Дарья Гармоненко 