Владимир Пряхин
У Владимира Путина и Сергея Лаврова трудные переговоры – дело привычное.
Фото Reuters
Девять месяцев назад, 7 мая 2012 года, президент РФ Владимир Путин подписал указ, в котором, в частности, Министерству иностранных дел предписывалось подготовить текст новой концепции внешней политики России.
В назначенный срок – 1 декабря – документ был подготовлен к подписанию. По аналогии с тремя прошлыми документами такого рода можно было ожидать, что в 2013 год Россия вступит с новой внешнеполитической концепцией. Этого, однако, не произошло.
Почему задержка?
Как дают понять источники в администрации президента, проект нуждается в доработке. И дело здесь не в том, что он плох, а в том, что объективная внешнеполитическая обстановка вокруг России никогда не была, пожалуй, так сложна и не таила в себе столько вызовов и угроз, как сейчас. И никогда не было столько умных голов, дискутирующих об отдельных элементах этой обстановки и предлагающих свои, подчас диаметрально противоположные, решения.
Сама по себе задержка с подписанием подготовленного документа носит знаковый характер. В тексте президентского указа МИДу поручается всего лишь «представить в установленном порядке до декабря 2012 года проект Концепции внешней политики Российской Федерации в новой редакции». Этот момент отметил перед журналистами и главный исполнитель президентского поручения – глава МИД Сергей Лавров. По его словам, «ключевые принципы, на которых строится российская внешняя политика, остаются неизменными».
Заметим, что сами эти принципы изложены уже в весьма пространном тексте самого президентского указа, в котором есть все необходимые для такого документа установки – и территориальные, и функциональные. Причем весьма детализированные – вплоть до практических указаний ведомствам, что нужно делать. По своему объему указ – четверть прошлой редакции концепции. Более полугода было затрачено на ее переработку в соответствии с принципами, которые «остаются неизменными». И вот теперь президентская команда два месяца изучает этот неизменный по своей основе текст, который ею же был на четверть подготовлен за семь месяцев до этого, и не дает добро на его подписание.
Добавим к этому, что сам текст подготовленного МИДом проекта хранят за семью печатями, и журналисты лишь отрывочно знакомы с его содержанием. Невольно могут возникнуть (и возникают) спекуляции о различиях в подходах, о трениях между директивным и исполнительным органами, между конкретными лицами, ответственными за свои участки работы. Да мало ли еще о чем – в стране, переживающей сложный переходный период своего развития.
Нельзя, конечно, исключать, что, как и во всяком большом деле, в подготовке «новой редакции» внешнеполитической концепции играют роль какие-то кадровые византийские игры, или, попросту говоря, – личные дрязги, и борьба за удобное место у «вертушки». Но с точки зрения политолога, главный ответ на вопрос о концепции заключается не в этом, а в том, что внешнеполитическая ситуация для России никогда не была столь сложной, чреватой столькими опасностями и обещающей столько благоприятных возможностей, как в настоящее время. И сложность выбора в этой обстановке объясняет (должна объяснять), на наш взгляд, эту «странную паузу» в подписании документа.
Уроки на будущее
Прежде всего российское общество должно наконец завершить мучительное осмысление того, что произошло со страной в 90-е годы минувшего столетия. Перемены, конечно, были необходимы, но, как сказал Путин в Послании Федеральному собранию от 12 декабря 2012 года, «мы в известном смысле вместе с грязной водой и ребенка выплеснули». Верная в отношении нравственных ориентиров нашего общества эта оценка не менее верна и в отношении внешней политики России. Сейчас нельзя не признать, что за все хорошее, что мы получили в результате реформ 90-х годов, можно было заплатить гораздо меньшую цену. Но при других руководителях и в другом внешнеполитическом окружении. Сейчас же нужно просто признать, что мы потерпели поражение в холодной войне, утратили многое из своего внешнеполитического потенциала, в том числе и статус сверхдержавы.
Такое признание позволяет извлечь уроки на будущее и открывает возможности для нового осмысления наших возможностей в глобализирующемся мире. Более того, и поражение это уже не представляется таким роковым и безысходным, как оно представлялось маршалу Сергею Ахромееву вечером 24 августа 1991 года.
Далее, необходимо заново определить роль силового фактора в достижении внешнеполитических целей. В течение долгих десятилетий молотовско-громыковской эпохи военная мощь была главным инструментом общения Кремля с заграницей. В эту эпоху славная отечественная дипломатия, давшая, по словам Фридриха Энгельса, русским царям больше, чем все российские армии, разучилась думать. Да и о чем и как было думать советским дипломатам, если все они знали крылатое выражение своего старшего босса: «Страшнее дурака только дурак с инициативой». Эта установка мало поощряла к инициативному мышлению. Но, как сказал классик, ни одна армия не устоит против идей, время которых пришло. В 90-е годы мы вступили в другую эпоху, когда все убедились в том, что танковая броня не всегда может заменить мозги; когда резко возросло значение экономической, финансовой, культурологической и дипломатической составляющих внешней политики.
Это не значит, конечно, что силовым фактором в современной внешней политике можно пренебречь. Как раз наоборот: если с Россией еще считаются как с мировой державой, то потому, что в эти турбулентные годы ей удалось сохранить потенциал сдерживания и возмездия, достаточный для нанесения неприемлемого ущерба любому потенциальному агрессору. Речь идет о том, чтобы усовершенствовать силовой фактор, сделать его гибким и полифункциональным в любых ситуациях, когда речь идет о защите национальных интересов. А других, кроме оборонительных, функций у него быть и не может.
В любом случае Россия в отличие от СССР не может противостоять всему миру, находясь в капиталистическом или каком-либо другом окружении. Следовательно, она должна вернуться к догромыковским временам и искать партнерские связи во всем их геополитическом и функциональном многообразии для оптимальной защиты своих национальных интересов.
Запад–Восток
Самым большим комплиментом в адрес дипломатии любого государства в наше время стала многовекторность, под которой понимается умение держать нос по ветру и дружить со всеми и сразу ровно в такой степени, в какой это наиболее выгодно в данных конкретных обстоятельствах. Нет сомнения, что и в тексте новой редакции отечественной концепции термин «многовекторность» будет присутствовать.
Но нельзя фетишизировать способность флюгера становиться в плоскость дующего ветра. Во внешней политике это может привести к тому, что вслед за странами Балтии в НАТО вступят все остальные бывшие республики СССР, привнеся в этот «неагрессивный», но военный тем не менее блок и свои территориальные претензии к России, и неуемное желание пососать на халяву российский газ.
Большой палец растопыренной ладони многих отечественных геополитиков стабильно указует на Запад. Конечно, уже нет эйфории начала 90-х, когда «ножки Буша» были символом будущего российско-американского братства. Сейчас наконец все поняли, что добрый дядя Сэм, охотно обсасывая мозги русских мальчиков, подавшихся в поисках лучшей жизни поближе к Силиконовой долине, совсем не намерен делиться с нами продукцией этой самой долины. Да и торговля идет в целом туговато. Зато есть неуемная готовность поучить нас уму-разуму, на которую следует и классический ответ «Не учите меня жить – лучше помогите материально».
Несколько лучше обстоят дела с Европой, в особенности с Западной. Но это потому, что европейцы в весьма большой степени зависят от поставок российских энергоносителей, прежде всего газа. В целом же в отношениях с Европой, к сожалению, по-прежнему присутствует некая силовая компонента, и нет никаких серьезных гарантий против произвольного применения силы. Российские предложения относительно выхода партнерства на качественно новый уровень посредством выстраивания в Евроатлантике архитектуры равной и неделимой безопасности, опирающейся на прочные, юридически обязывающие договоренности, до сих пор не встречают понимания.
А никакого силового противовеса военным механизмам НАТО на Востоке нет, кроме, может быть, российско-белорусского направления ОДКБ – всего, что осталось от некогда могущественного Восточного блока.
Конечно, представить себе, что западноевропейские армии предпримут новый поход на Восток, довольно сложно, даже обладая сильным воображением. Времена не те. Но мы слишком богаты, чтобы быть любимыми. И это наше богатство природными ресурсами при слабом умении управлять ими порождает у наших европейских партнеров ту русофобию, с которой так или иначе и в той или иной степени сталкивался любой россиянин, пересекавший западные рубежи СНГ.
Несколько по-иному выглядит восточное направление. Можно утверждать, что в подавляющем большинстве стран Азии, Ближнего и Среднего Востока сформировался благоприятный для нас имидж России. При достаточно четко определившейся тенденции смещения центра мировой экономики в Азиатско-Тихоокеанский регион это должно открывать (и открывает на самом деле) для России новые благоприятные возможности.
Но ведь не случайно в февральской статье Владимира Путина «Россия и меняющийся мир» подчеркнуто, что пользоваться этими возможностями надо «с умом». Целоваться с «восточными тиграми» часто бывает полезно, иногда приятно, но никогда небезопасно.
═ Победу 1945-го и ее символику у нас помнят. Фото Reuters |
Мягкая сила
Что, безусловно, будет отличать новую редакцию внешнеполитической концепции от трех предыдущих, так это понятие «мягкой силы», введенное в российский политический оборот первыми лицами государства в 2012 году. Таково закономерное следствие активного использования социальных сетей для осуществления внешнеполитических акций в последние годы. Это прежде всего арабская весна, но сюда можно было бы отнести и события в Урумчи в 2009 году, и другие флешмобные внешнеполитические акции, инициированные вдали от непосредственного места действия.
Естественно, Россия не может закрывать глаза на то, что США по предложению своего госсекретаря выделили только в 2011 году 25 млн. долл. на поддержку интернет-активистов в странах, которые они относят к авторитарным. России необходимы усилия для формирования своего благоприятного имиджа в международном сообществе, для продвижения русского языка как средства международного общения, а русской культуры, русского искусства и литературы – как рекламы.
Важность этого направления работы никто никогда не принижал. И хотя сам термин «мягкая сила» введен в современный оборот американским политологом Джозефом Наем, о важности внешнеполитической пропаганды писал еще древнекитайский философ Лао-цзы. В наше время, однако, это понятие приобрело новый смысл монополии на наиболее привлекательную и обоснованную программу мирового развития в условиях глобализации. К тому же благодаря информационно-коммуникационной революции возможности продвижения своего имиджа в мировом сообществе значительно возросли. Все это так. Но есть и чисто российская сторона данного вопроса. И в эту-то сторону как раз и не указывает ни один из пальцев растопыренной ладони российской политологии.
Одной из предшественниц американской мягкой силы была концепция «культурно-идеологической гегемонии» итальянского философа Антонио Грамши, изложенная им в «Тюремных тетрадях» в 30-е годы ХХ века. Сейчас на такую гегемонию претендуют многие западные идеологи. Но у России не меньше оснований заявить свои претензии на этот счет. Не случайно австрийский собеседник Льва Толстого на темы религии поэт Райнер Мария Рильке ответил устами своей героини на вопрос ребенка, где находится Россия: «Есть такая страна – Бог, Россия граничит с ней».
Духовное пастырство
Для такой категорической постановки вопроса были все основания. К началу ХХ века в России оформилось четкое представление о путях развития цивилизации, была подготовлена крупномасштабная церковная реформация, чтобы дать миру новую идеологию, в которой религии была предназначена роль носителя концепции развития современной науки.
Эта реформация могла бы оказать благотворное воздействие на дальнейший ход истории России и всего мира, так как расположенная на границе неведомого, на евразийском перекрестке путей, подверженная влиянию самых разных идеологических направлений, прямой участник глобальных политических столкновений старого и нового времени, Россия больше, чем другие страны, нуждалась в духовном обосновании путей своего исторического развития и в наибольшей степени созрела для его нового космического осмысления и толкования. Не вина наша, а беда, что войны и революции не дали России выполнить роль духовного пастыря мира.
На «философских пароходах» осенью 1922 года отправился на Запад цвет русской интеллигенции и вместе с ней оригинальная концепция развития естествознания – «русский космизм». Спустя 100 лет она возвращается к нам в различных формах трансгуманизма, альтерглобализма, мондиализма, вестернизации и других модных названий, скрывающих их истинное происхождение и родословную. Мягкая сила российской дипломатии многократно возрастет, если удастся восстановить эту родословную. Но, к сожалению, в этом направлении должных усилий не предпринимается ни на прикладном, ни на концептуальном уровне.
Между тем вопрос о концепции развития человечества перестает быть праздным. Нельзя подготовить новую редакцию концепции внешней политики, не имея достоверного прогноза развития мирового сообщества на ближайшие десятилетия. Безусловно, как сказал министр иностранных дел РФ Сергей Лавров на пресс-конференции 23 января, «концепция отражает необходимость переосмысления целого ряда вопросов в контексте происходящих глубоких перемен в геополитическом ландшафте... Это и неожиданно глубокие последствия глобального экономического кризиса, и перемены в регионе Ближнего Востока и Северной Африки. Самое главное даже не сами перемены, а то, что дало старт этим дестабилизирующим процессам».
К сожалению, представления о том, что дает старт дестабилизирующим процессам, нет у политиков не только в России, но и на Западе. Причина – глубокий разрыв между политикой и наукой, гуманитарными и естественно-научными знаниями, вековыми нравственными устоями и текущей жизнью современного общества. Этот разрыв не позволяет политикам видеть, что «старт» переменам дает научно-технический прогресс, чрезвычайно ускорившийся в последнее время. И пока они изучают геополитический ландшафт, на весь мир надвигаются глобальные проблемы и вызовы, вопиющие о необходимости глобального управления миром. В прошлой редакции внешнеполитической концепции это признавалось. Однако есть основания полагать, что арабская весна, события в Сирии, двойные стандарты в интерпретации прав человека и гражданских свобод усилили – в международном сообществе в целом и в России в частности – страх перед «плохими» вариантами глобализации и глобального управления, перед подавлением суверенитета тех или иных государств. Но тем самым мы ставим себя в положение, когда в один далеко не прекрасный день в силу необходимости и срочности в интересах выживания мы примем любой даже самый одиозный вариант мирового правительства.
Мальчики в луже бензина
Мировое сообщество проводило 2012 год под насмешливое улюлюканье по поводу несостоявшегося конца света. Но ведь помимо мистических страшилок есть и реальные угрозы, на которые опасно закрывать глаза. Метеорологи говорят, что климат в Московском регионе меняется ввиду глобальных климатических изменений. А ведь это не одно только изменение на фоне научно-технического прогресса. И все они носят глобальный характер как следствие резкого ускорения НТП. Где пределы этого никем не осмысленного вмешательства в естественные процессы? И не уподобляются ли политики и дипломаты, тщательно анализирующие соотношение сил в различных регионах, мальчикам, которые, стоя в луже бензина, спорят, у кого больше спичек? Не должна ли концепция внешней политики России быть не новой редакцией старых истин, а маяком для международного сообщества в решении глобальных проблем?
В целом можно только радоваться тому, что в Кремле задумались над редакцией новой внешнеполитической концепции. Как сделать Россию «островом безопасности» в турбулентном океане непредсказуемости и загадочности, евразийской опорой универсальной безопасности и стабильности? Как показать всем, что именно сильная и процветающая Россия – залог процветания мировой экономики?
Было бы, наверное, неправильно искать однозначные ответы на эти и другие вопросы. Многообразие этих однозначных ответов делает внешнюю политику подобной руке с растопыренными пальцами. Один палец указывает на Запад, другой – на Восток, третий – пытается сложить кукиш в кармане.
Российская внешняя политика должна быть инструментом надежного рукопожатия со всеми здравомыслящими партнерами.
