Низкие технологии

Фото Reuters

Очередной Марш миллионов никаких миллионов, как и ожидалось, не собрал. Тем не менее повод говорить о расколе российского общества на два лагеря сохраняется. И качественная интерпретация этого раскола, которая окончательно расставила бы всех по своим местам, учла все мотивы, все возможности и все перспективы, пока что не предложена.

Протест как анекдот

Дискуссия между непримиримыми противниками действующей власти и сторонниками сохранения статус-кво развивается достаточно странно. Так называемое протестное движение уже почти год как стало фактом общественной жизни, поляризация мнений весьма и весьма высока, но никакого сколько-нибудь содержательного разговора о разных концепциях развития России не происходит.

Отсутствие сколько-нибудь внятной не то что программы, а хотя бы отрывочных мнений по самым больным вопросам у так называемой оппозиции уже навязло в зубах. Едва ли не самая внятная программа прозвучала пока что разве что в одной из бесчисленных колонок Дмитрия Быкова: «У собравшихся это представление о будущем должно быть ясное и конкретное. Например: свобода предпринимательства, слова, и чтобы ездить за границу, и чтобы не чувствовать себя ничтожествами под властью отживших и глупых злодеев».

Поэтому можно понять энтузиазм Григория Явлинского, который приветствовал Марш миллионов, поскольку кто-то пообещал ему, что там наконец-то будут выдвинуты социально-экономические требования. Устроители обнадежили Григория Алексеевича напрасно: вялое упоминание Борисом Немцовым тарифов на ЖКХ вряд ли может пройти по разряду «наконец-то серьезный разговор».

Унылые мантры «Путин, уходи!» могут вызвать у власти закономерный встречный вопрос: «А чтобы что?» Власть более или менее регулярно предъявляет некоторую повестку дня. Эта повестка может быть сколько угодно неточной и даже ошибочной, а реализация приоритетных проектов ущербной, однако обществу вектор движения в целом понятен.

В то же время «позиция оппозиции» даже не непонятна, а отсутствует. Максимум конкретики на марше – обращенная к публике просьба Евгении Чириковой, одного из федеральных (!) лидеров протестного движения, помочь ей избраться аж целым мэром подмосковных Химок, что выглядит уже почти как неприличный анекдот.

Сетевые хомячки или боевые виртуальные роботы?

Однако анекдот этот совсем не так смешон, как может показаться поначалу. Главное сообщение, которое лидеры протеста пытались донести до власти в своих, пусть и не слишком зажигательных речах на митинге 15 сентября: нас много! Это «нас много» означает мобилизационный ресурс, с которым волей-неволей считаться приходится. Конечно, восторженные клики «оппозиции» про 100 тыс. человек, 150 тыс. человек, а потом устами Глеба Павловского и про полмиллиона человек сильно напоминают хлестаковские «десять тысяч одних курьеров». Но оценки московского ГУВД так же явно занижены, как завышены «оппозиционные». И эмоциональная окраска этих оценок дает дополнительные поводы усомниться в их беспристрастной точности.

Кроме того, как бы ни любили протестные массы галичевскую песенку про «можешь выйти на площадь», современным людям митинговая стихия, заводившая их пра-, а то и прапрадедушек в 1918 году, странна и неловка. Все можно «услышать» в социальных сетях и там же выразить одобрение с неодобрением. И социальная база «протеста» в сети Интернет порядково, если не двупорядково больше уличного мобилизационного ресурса «оппозиции». При этом консолидируется она почти мгновенно.

Сетевых активистов, пренебрежительно прозванных «хомячками», принято считать грозными на словах и безобидными на деле. Между тем их «дело» вовсе не требует героического «выхода на площадь». Огромная протяженность России, хочет того власть или нет, требует все большего перевода многоуровневого управления страной в электронные сети. А здесь сетевая общественность у себя дома, и никакого ОМОНа нет и быть не может. Заблокировать работу открытого правительства, умножить на ноль провластные попытки установления элементов электронной демократии, сменить повестку дня на свою, манипулировать данными опросов и даже решениями – все это «оппозиции» вполне под силу уже сегодня. Это и есть ее реальный ресурс, очень мало зависящий от уличных шествий. Именно этим ресурсом она может создавать власти проблемы, отсекая ее от огромного виртуального пространства, где проводит существенную часть своего времени практически вся умеющая читать российская публика.

Таким образом, получаем следующую картину. У «оппозиции» нет никакой собственной повестки дня, никаких серьезных требований к власти, а есть только и исключительно требование: извольте с нами считаться, – подкрепленное реальным ресурсом. Из этого следует, что у «оппозиции» на самом деле нет цели менять что-то в путях развития России, а есть цель поучаствовать в управлении, войти во власть на своих условиях и делать все то же самое, но самим и в своих групповых интересах. Чьи же это, собственно, интересы?

Очень внутреннее дело

Объяснение протестной активности происками Госдепа США навязло в зубах не менее чем занудство на тему «честных выборов». И представляется не намного более содержательным. Да, видно, что активность «оппозиции» практически калькируется с оранжевого блока в Украине. На это косвенно указывает даже лозунг досрочных выборов, выдвинутый на митинге 15 сентября (в основном, впрочем, в элементах оформления сцены). Но из Михаила Касьянова за отсутствием у него какой бы то ни было идеологии никак не получается Виктор Ющенко, а истеричности Евгении Чириковой явно недостаточно, чтобы сравниться с харизмой Юлии Тимошенко.

Не вдаваясь в реальность или нереальность ведущей роли США в успехе украинской оранжевой революции, трудно представить себе, что обоими проектами занимался один технолог. Слишком внешнее подобие и слишком разная эффективность. Что наводит на мысли не о едином центре управления, а об ученическом эпигонстве российского протеста и соответственно о том, что опирается он на внутреннюю группу со своими внутренними интересами.

Интересантов же представляется более эффективным искать не конспирологическими изысканиями, а опираясь на лучше проверенную временем доктрину. Марксова теория вполне убедительно показывает, что политические изменения опираются на очень конкретные экономические запросы. В этом ключе любой общественный раскол может трактоваться как отражение раскола в финансовых элитах.

А такой раскол в России наблюдается и даже усугубляется. Достаточно сравнить форбсовские мировой и российский списки миллиардеров, чтобы понять, где пролегает водораздел. У нас экономическая элита практически монолитна: среди первых 50 богачей – почти исключительно металлурги и ресурсодобытчики. В мире же едва ли не половина первой сотни – это владельцы софтверных мыльных пузырей и прочий IT-сектор и телеком.

Отечественная тяжелопромышленная элита, какие бы внутренние противоречия она ни испытывала, находится в симфоническом единении с властью. Консервативный неспешный путь ее развития – опора власти, а власть – ее полноценное представительство и надежный арбитр во всех схватках бульдогов под ковром.

В то же время отечественный IT-сектор, активно монополизировавший понятие высокотехнологичности, даже близко не занимает того места, которое досталось их «цивилизованным» коллегам. Суммарный оборот первой десятки российских системных интеграторов (НКК, «Ситроникс», «Мерлион», «Ланит», «Техносерв», «Р-Стайл», «Крок», IBS, «Энвижн», «Компьюлинк») несравним с одним только производителем сетевого баловства Facebook, который даже после всех рыночных падений показывает капитализацию около 100 млрд. долл.

Да и попасть на прием к руководителям нашего государства владельцу Facebook, кажется, едва ли не проще, чем нашим лидерам IT-индустрии. Не говоря уж о возможности столь непринужденного общения. А западный IT состоит ведь отнюдь не из одного Марка Цукерберга. Имена Гейтса, Балмера, Кука на слуху у всего мира в отличие от заслуженно уважаемых в профессиональных кругах, но практически не известных за их пределами Маримонта, Карачинского, Ананьева, Мацоцкого, Бобровникова, Васина и других лидеров этой индустрии.

Между тем российский IT-бизнес давно вырос из коротких штанишек. У таких компаний, как «Крок», IBS, миллиардные обороты. Причем в этих оборотах все большую роль играют транснациональные контракты. Практически все лидеры российского IT-рынка являются важными партнерами для таких международных гигантов, как Anydata, Cysco, Juniper, Huawei. На родине же эти компании стоят в очереди за государственными заказами, в то время как чувствуют за собой потенциал к участию в распределении финансовых потоков, а не в освоении лишь небольшой их части.

По большому счету именно системные интеграторы потенциально контролируют все потоки, держат руку на пульсе жизнедеятельности тех же ресурсников-производственников и даже силовиков, поскольку через него они получают свое оборудование. А отсюда и претензии к большему участию в распределении бюджетного пирога.

«Инновационный» дискурс, который они продвигали в период президентства Дмитрия Медведева, ощутимых достижений не принес и явно далек от благостных американских практик расходования бюджета на IT. Не говорить же всерьез о едином электронном учебнике для школ, который Анатолий Чубайс с помпой презентовал на высшем уровне и навеки, похоже, похоронил в недрах «Роснано». Инновации остаются только словами и мощной связки между политическими силовиками и энергетическо-металлургическими магнатами поколебать никак не могут. А IT не может расти туда и так, как ему хочется, без выделения ему политического представительства.

Таким образом, интересы и возможности «российского сектора высоких технологий» накладываются на логику протестного движения практически идеально. «Креативный класс», чья креативность сводится в основном к постоянному повседневному использованию подключенных к Интернету устройств, – идеальная ресурсная и политическая база для IT-гигантов. И для масс, и для элит в этом секторе доходы практически никак не связаны с производством реальных материальных общественных благ, соответственно они не «привязаны к земле», как владельцы ресурсных и обрабатывающих предприятий, и волей-неволей живут в системе космополитических ценностей. Так же как реальные отечественные элиты, сколько бы яхт и вилл ни приобрели их представители в уютных уголках дорогой заграницы, волей-неволей вынуждены руководствоваться консервативно-патриотическими подходами.

Эта идеологическая альтернатива вербует в оба лагеря сторонников практически сама собой. И раскол российского общества переходит из конспирологического трепа в реальность, от которой никаких страновых выгод для России ожидать не приходится.