Упущенный шанс

В начале 1990-х Россия остро нуждалась в помощи, сопоставимой с «Планом Маршалла».
Фото РИА Новости

В конце июня комитет по международным делам Палаты представителей Конгресса США одобрил законопроект по списку сенатора Бена Кардина, который предусматривает введение визовых и финансовых ограничений для ряда российских чиновников, подозреваемых в причастности к гибели юриста инвестиционного фонда Hermitage Capital Сергея Магнитского в московском СИЗО в ноябре 2009 года. Законопроект приобретет силу закона после того, как его утвердят Сенат, Палата представителей Конгресса и подпишет президент США. Возможное принятие «Акта Магнитского» вызвало негативную реакцию официальной Москвы. В частности, замглавы МИД РФ Сергей Рябков заявил, что это будет иметь «крайне негативный эффект» для отношений двух стран и Россия может не ограничиться «симметричным ответом» на появление в США «Списка Кардина».

Безусловно, можно только удивляться тому, какое отношение к национальным интересам России имеет ограничение визовых прав для нескольких десятков российских чиновников. Однако негативное отношение официальной Москвы к принятию «Списка Кардина» – данность, о чем прекрасно осведомлены высокопоставленные должностные лица, ответственные за выработку политики США в отношении России. Возможно, именно этим было вызвано сдержанное отношение посла США в России Майкла Макфола к возможному принятию «Акта Магнитского». Одобрение Конгрессом «Акта» не могло вызвать возникновение нового очага напряженности в отношениях Москвы и Вашингтона лишь в случае вынесения российскими судебными инстанциями решения в отношении лиц, перечисленных в «Списке Кардина».

Трагедия, произошедшая с Сергеем Магнитским, – следствие того, что современная Россия не является страной, где защищено базовое право любого человека – право на жизнь. Говоря шире, это результат неудачи демократического транзита 1990-х и авторитарного реванша нулевых. За это несут ответственность не только архитекторы посткоммунистических преобразований 1990-х, но и тогдашние лидеры Запада, не оказавшие необходимую помощь российским реформам.

Как показала послевоенная история, ни одно крупное посттоталитарное общество не может осуществить переход к демократии и рынку без интенсивной помощи более развитых демократических стран. Вспомним, что именно помощь США после Второй мировой войны в решающей мере способствовала успеху реформ в ФРГ, Италии и Японии. Военная, финансовая и консультационная поддержка во многом обусловила успех преобразований на Тайване, в Южной Корее, в Сингапуре и других странах Юго-Восточной Азии. В Китае поворот к рыночным реформам наметился только после резкого потепления отношений между США и Китаем в середине 1970-х. В 1990-е перспектива членства в НАТО и ЕС была важнейшим фактором успешного завершения постсоциалистического транзита восточноевропейских стран.

К сожалению, США и ведущие страны ЕС не сделали ровным счетом ничего, чтобы помочь России в самый важный период ее трансформации: с ноября 1991 года, когда было сформировано правительство реформаторов, по апрель 1992-го, когда на VI Съезде народных депутатов РСФСР началась открытая фаза противостояния президента и парламента.

В этот период Борис Ельцин инициировал Беловежские соглашения, юридически оформившие распад Советской империи, и вложил собственный политический капитал в запуск рыночных реформ, благодаря чему удалось избежать полномасштабной гуманитарной катастрофы на территории бывшего СССР. Именно в эти шесть месяцев наиболее широко было открыто окно политических возможностей для проведения радикальных преобразований. Однако Россия тогда не получила ни цента. Вместо этого на нищую и стоящую в многочасовых очередях страну возложили обязательство по выплате долгов СССР на 20 млрд. долл. только в 1992 году.

Задачу помощи члены клуба G7 взвалили на Международный валютный фонд, который, как правило, оперирует со стандартными кризисами платежного баланса, но никак не приспособлен к разрешению последствий краха территориально интегрированных империй. Реальная помощь западных стран касалась лишь вопроса, который напрямую соотносился с их безопасностью, – размещения ядерных боеголовок из республик бывшего СССР на территории России.

Спустя полтора десятилетия после начала радикальных рыночных реформ их архитектор Егор Гайдар в своей книге «Смуты и институты» вспоминал: «Была надежда, что зарубежные государства, прежде всего США и страны Евросоюза, осознав риски, связанные с развитием событий в России, на постсоветском пространстве, окажут помощь, сопоставимую по масштабам с «Планом Маршалла» по восстановлению экономики стран Западной Европы. Эти ожидания подкреплялись заявлениями американской администрации в апреле 1992 года о пакете финансовой помощи России. К сожалению, обещания не были подтверждены делами. «План Маршалла» был реализован потому, что его выработало и провело в жизнь руководство страны, вышедшей из Второй мировой войны. Оно понимало, что столкнулось с новой войной – холодной. Это позволяло консолидировать усилия, мобилизовать финансовые средства, сделать программу помощи важнейшим приоритетом американской политики. В начале 1990-х годов ситуация была иной… Объявленная американским руководством программа помощи российским реформам на несколько недель позволила удержать ситуацию, но к середине лета 1992 года стало очевидно, что обещания не будут исполнены».

О том, что помощь Запада российским реформам в начале 1990-х была явно недостаточной, говорят не только российские, но и многие зарубежные эксперты. Мартин Гилман, возглавлявший представительство МВФ в Москве в 1996–2002 годах, в своей книге «Дефолт, которого могло не быть», пишет: «Главное в вопросе финансирования постсоветской России – это… то, что реально средств было выделено на удивление мало. Общий объем предоставленных России как суверенному заемщику кредитов и грантов (за исключением краткосрочных торговых займов) за период с 1992 года по конец 2002-го составил лишь 20 млрд. долл., или в среднем по 2 млрд. долл. в год!.. По отношению к ВВП России за тот же период – это менее 0,5%; в рамках «Плана Маршалла» европейские страны по этому показателю получили намного больше. В тот период это было менее, чем 1% расходов США на одну только оборону… В стране с огромным ядерным арсеналом на глазах разваливались все политические и общественные структуры, а Запад тем не менее не посчитал нужным всерьез поддержать новый режим. Оглядываясь сегодня назад, эта его позиция представляется весьма и весьма рискованной».

В начале нулевых российское правительство всерьез обсуждало перспективу сближения с ЕС. В документах саммита Россия–ЕС, состоявшегося в мае 2001 года, было зафиксировано намерение обеих сторон идти к формированию Общего европейского экономического пространства (ОЕЭП). Создание ОЕЭП предполагало снятие препятствий для перемещения товаров, услуг, рабочей силы и капитала со стороны России и ЕС, а также использование институционального опыта единой Европы (за исключением политики высоких социальных стандартов и межрегионального выравнивания) в формировании условий для устойчивого экономического роста в России. Ориентиром для взаимодействия Европейского союза и России могла стать модель сотрудничества ЕС и Норвегии, которая, не будучи формально членом ЕС, является органичной частью европейского общего рынка. Однако этим идеям не суждено было сбыться. Не в последнюю очередь потому, что и в европейском бизнесе, и среди брюссельских политиков было немало тех, кто крайне скептически относился к перспективам экономического сближения с Россией.

Все это сыграло немаловажную роль в ужесточении политического режима в России в середине нулевых. Поэтому не стоит удивляться тому, что ценностные ориентиры российских, с одной стороны, и европейских и американских политических лидеров, с другой, несколько различны. Вместе с тем, несмотря на все издержки политики выстраивания вертикали власти, современная Россия не представляет для ведущих развитых стран ту же опасность, что и СССР. Как подчеркивает Мартин Гилман, «заплатив неизмеримую цену в плане человеческих страданий, пережив полную неразбериху первых лет, Россия сумела выбраться из этого омута страной, которая, очевидно, Западу больше не угрожает». К счастью, недальновидная политика развитых стран по отношению к посткоммунистической России не возымела столь же катастрофических для мира последствий, как и действия Великобритании и Франции в отношении Германии в 1920-е. Во всяком случае, в это хочется верить.