Леонид Васильев
Независимые судьи в Британии олицетворяют вестернизацию как традицию.
Фото Reuters
В отличие от многих я не являюсь сторонником теории Маркса о капитале и капитализме, начиная с сомнительной проблемы первоначального накопления (почему не богатая Испания, а нищая Англия стала родиной капитализма?) и заканчивая суждениями о сущности самого феномена, будто бы основанного лишь исключительно на эксплуатации труда пролетария. Однако считаю безусловной истиной теорию Шумпетера о роли инноваций в успехах предпринимателя. Именно в этом, а не в эксплуатации чужого труда секрет капитализма. Речь о системе, обогащавшей со времен древнегреческого полиса Запад, за ним и весь мир, а ныне с удовольствием использующей все те новации, которыми каждодневно ее снабжают современные буржуа-менеджеры. А сказать об этом важно для того, чтобы была понятна важность проблемы третьего сословия.
Особая история
Феномен этот, зафиксированный в свое время Аристотелем, – наглядное свидетельство принципиальных различий между первобытной и архаично-восточной структурой власти-собственности, с одной стороны, и антично-буржуазным Западом – с другой. На Востоке власть всесильна, человек – подданный, собственник бесправен, буржуазии нет; это мировая деревня. На Западе с античности господство гражданского общества и городской культуры, прав и свобод индивида, подчиненная жесткой процедуре демократия, на время избранная власть и независимый суд, служащие интересам собственников и способствующие протобуржуазному предпринимательству и модернизации; это – мировой город. Понятно, что и третье сословие как феномен – порождение Запада.
Корни этого феномена восходят к протобуржуазии греко-римской античности, а точнее – к жителям полисов, позже к римлянам, в основном из числа всадников, ведших обширную торговлю, включая колониальную, со всем окружавшим их миром (Европа, север Африки, Ближний Восток). Вели ее граждане, имевшие основанное на демократических принципах выборное самоуправление; на Востоке ничего похожего не существовало. Когда в V веке Рим был завоеван, усиленные христианством античные традиции северной его периферии, заселенной потомками римских солдат-ветеранов, имели огромные интеллектуально-институциональные преимущества перед оккупировавшими Европу варварами с их восточно-полупервобытными нравами. И это определило характер и облик варварских королевств. Города, со временем обособившиеся от феодальных сеньоров, легко восприняли принцип самоуправления по античной традиции, ибо другой у них не было, и начали превращаться в предбуржуа (по-французски bourgeois – буквально «горожане»).
В борьбе за свои права с сеньорами горожане, еще не третье сословие, опираясь на поддержку королей, добивались утверждения прав и привилегий, а их богатство помогало этому. Города североитальянской Ломбардии составили раннюю влиятельную и процветающую агломерацию со средиземноморской торговлей, более поздняя рейнско-балтийская агломерация, Ганза, господствовала на северо-востоке Европы. А всё вместе в сочетании с гамбургским, любекским и магдебургским правом легло в основу частноправовых норм городской жизни европейского Запада. Ренессанс (XIV век) и церковная Реформация (XVI век) подтвердили античную норму, создали условия для колониальной экспансии Запада (Великие географические открытия) и всемирного процесса вестернизации.
А вот России не везло. Мигрировавшие на восток славяне, которые оказались под властью дружины викингов-варягов конунга Рюрика в 862 году, с античными традициями не были знакомы, а христианство получили из восточной части Рима, Византии, в 988 году, когда она утратила связь с античностью и ориентализовалась. Православное ее христианство в том, что касается социополитических институтов, оказалось густо переплетенным с языческими суевериями и весьма не похожим на католицизм. Итог очевиден: буржуа ни в Византии, ни на Руси не было. Потому и история Руси, кроме разве что литовской юго-западной ее части, мало похожа на европейскую. А когда, уже после татар, Иван III и его внук Грозный начали создавать самодержавное государство, оно оказалось копией восточной деспотии, но не авторитарных монархий Европы с их уже описанными городами. Так было и в годы Смуты, и при первых Романовых, хотя именно в это время отечественные самодержцы начали понимать, что все передовое, включая армию, идет с Запада, у которого стоит кое-что и позаимствовать.
Движение в эту сторону, однако, сдерживалось воспитанным традицией и Церковью недоверием замкнутого в общинных мирах крепостного крестьянства к переменам вообще и к влиянию латинян, враждебного Запада, откуда они обычно шли. Петр I прорубил окно в Европу и открыл дорогу энергичной вестернизации. Но она коснулась лишь некоторых сторон жизни империи, практически миновав общину. Что было важно для успеха реформ, но повредило развитию страны. Правящая элита и вестернизованная верхушка дворянства заимствовали чужие нормы жизни, язык, поведение, знания, быт. А на долю крепостных осталось то, что они в соответствии с первобытно-восточной традицией ценили выше всего, – замкнутость и стабильность. И это немаловажное обстоятельство – даже не состояние комфорта, скорее стремление избежать дискомфорта – было основой существования населения, не стремившегося ни к правам, ни к свободам, ни к буржуазной демократии (ни о чем таком оно и слыхом не слыхивало). Запад, откуда это шло, был символом врага.
В итоге не только Европа, общество западного типа, но и почти весь колонизованный ею мир ускоренным темпом вестернизировался и приобщался к западным инновациям, результатом чего становилась трансформация его в общество смешанного восточно-западного типа с резким убыстрением численного его воспроизводства. Россия же, не имевшая ни своей, ни чужой колониальной буржуазии, вестернизовалась крайне слабо, за счет очень узкой социальной верхушки, с середины XIX века представленной и разночинной интеллигенцией. Интеллигенция эта отчасти была из дворян и духовенства (во Франции это те два сословия, по отношению к которым буржуазия была третьим), но в большей своей части выходила за эти пределы и де-факто занимала в нашей стране ту самую нишу, что в Европе приходилась на горожан-буржуа. Вся вторая половина века пришлась на реформы, которые, как известно, не были с восторгом приняты теми крепостными, ради которых прежде всего проводились. Община не хотела свободы – она хотела земли, а землю реформы ей не дали, ибо за ее счет жили дворяне, опора империи.
В итоге пореформенная Россия, вестернизируясь и понемногу становясь обществом смешанного типа, шла вперед крайне медленно. Ни интеллигенты, шедшие в народ и отвергавшиеся им, ни Столыпин с его очень важной, но не доведенной до конца программой делу не помогли. Энергия вестернизации способствовала превращению отсталого нашего отечества в великий центр мировой культуры, мир преклонился перед Россией. Но этого было мало, русский мужик Белинского и Гоголя с базара не понес. Империи нужна была не верхушечно-культурная, а глубинно-социополитическая трансформация, ибо без перемен в отечественной общине ничего нельзя было достичь. Помогла мировая война, встряхнувшая Россию. Но бог мой, как и что это было?! И почему?
Верхний, средний, нижний
Проблема эта наглядно демонстрирует разницу между вестернизованным обществом и тем, где вестернизация добилась очень немногого. На Западе социальная эволюция шла веками либо во вполне мирной форме (у англичан, голландцев, северных и южных американцев), либо в результате революции и ее воздействия на континент. Войны шли везде и всегда, но к социополитической трансформации и к выходу на авансцену истории буржуазии имели лишь опосредованное отношение. В Европе преобразования ускорились завоеваниями Бонапарта; американцы воевали – и победили: на севере на базе английской социополитической трансформации, на юге – на основе вакуума, возникшего после рухнувшей под ударами Наполеона Испании.
А самым главным в этом процессе было то, что выходившая на авансцену буржуазия делала все от нее зависевшее, дабы создать повсюду максимально благоприятные условия для своей предпринимательской активности. Эти ее усилия, от инноваций по Шумпетеру до обеспечивающей их инфраструктуры, от системы античных по их генезису и усовершенствованных в духе времени институтов, способствовали созданию принципиально нового среднего класса. А ради этого буржуа заботились о разумной социальной политике. Едва встав на ноги, они очень активно содействовали призывам профсоюзов и социал-демократов, боровшихся за права тружеников.
В викторианской Англии это проявилось в избирательной реформе и в успехах тред-юнионов, освободившихся от влияния социал-экстремистов и потому немало добившихся в превращении этой страны с ее парламентарно-демократическими традициями и Гайд-парком в подлинный всепланетный остров Свободы. В США улучшение жизни населения шло за счет энергичного спурта производственно-предпринимательской деятельности в условиях лучшей из известных миру Конституций и жестокой войны за освобождение рабов. Во Франции после революционных взрывов и волн от них дело пришло к франко-прусской войне и к Коммуне в Париже, беззубой карикатуре на пролетарскую революцию. Однако и там революция продолжала содействовать гражданам. Но главное событие века – это объединение Германии и успехи социальной политики Бисмарка, блестяще обыгравшего Маркса на его же поле, среди немцев, в борьбе за влиятельную немецкую социал-демократию.
Итоги свелись к появлению на всем развитом Западе среднего класса. Понятие это имеет отношение к достаточно развитому обществу с горожанами-буржуа. Речь идет о многих относительно благоустроенных и неплохо зарабатывающих тружениках, как рабочих, так и служащих, о тех, кто имеет специальность, а то и полученную в учебном заведении профессию, о тех, кто владеет собственностью. Словом, о большинстве общества в типичном для Запада составе – минимум двух третях, а то и трех четвертях, четырех пятых населения. Иногда этот огромный средний класс подразделяют на три (upper, middle, lower). Это именно те, кто создает в обществе консенсус и определяет лицо его электората.
 Терракотовые солдатики Древнего Китая – наглядная противоположность личностям. Фото Reuters |
В России такого среднего класса не было, хотя до Первой мировой войны дело медленно шло к его появлению. Война и большевики, умело сыгравшие на отсталости архаичной общины (землю – крестьянам, грабь награбленное!), привели к восстановлению прежней и жестко обновленной ими структуры власти-собственности, в варианте вообще без частной собственности. Уничтожив социополитическую верхушку отечественного социума, включая лучшую часть его интеллигенции, и тем изуродовав генофонд населения, у нас ликвидировали ту часть России, которая могла бы стать средним классом. Все уцелевшие были превращены в homo sovieticus, призванных строить неведомое будущее. Это позволило разрушить общину, превратив ее остатки в уродливые колхозы, приниженный придаток обезображенной страны, города которой, ничем не похожие на западные, не были знакомы с социальной политикой буржуазии, но существовали с целью производства вооружения и всего прочего для войны. Взгляните на КНДР – и, если не знаете, многое поймете.
Сегодня, век спустя, кое-что восстановлено. Но старое легко не уходит, ибо опирается на мощные корни, обновленные в наихудшей их части в годы СССР. Среднего класса как не было, так и практически нет. Есть учителя, врачи, служащие, имеющие неплохое образование, но существующие в режиме, близком к советскому, не имея ни собственности, разве что ничтожно малую (квартирка, шесть соток на даче), и получая столь скромную зарплату, что считать их средним классом в западном смысле слова невозможно. Есть немало тех, кто зарабатывает больше, но не имеет ни образования, ни престижной профессии. И даже если всех их как-то искусственно соединить, невозможно найти основы для консенсуса. Люди разные, многим отличаются друг от друга, но главная между ними грань, раскол, проходит между ориентирующимся на Запад более образованным меньшинством и ненавидящим его большинством, для которого он – враг. Аналогичный расклад был полтора века назад. Заколдованный круг: откуда страна ушла, примерно туда же ныне – и это в столетие неслыханного ускорения движения человечества вперед – пришла. Грустно сознать это, но от правды не уйти. Все так.
Воздействие и принуждение
Словом, если и есть в России сегодня нечто, похожее на средний класс, то это лишь зародыш среднего класса, не более того. И с этим очень невыигрышным багажом Россия подходит к ситуации, когда она остро нуждается в гражданском обществе. Что это такое? На процветающем Западе, сыграв свою решающую историческую роль, третье сословие превратилось в средний класс из горожан-граждан (не только буржуа). Исторический процесс здесь привел к социополитическому прорыву. Впереди предпринимательско-индустриальная буржуазия, опиравшаяся на инновации, на рыночную активность, стремившаяся к развитию производства, к втягиванию всего населения мира в капиталистические связи. Там, где это имело наибольший успех, вестернизация (так стоит именовать процесс в целом) обеспечила весомому большинству населения процветание, которое обрело форму принадлежности большинства к огромному и пестрому, но в чем-то наиважнейшем единому среднему классу. А то важное, что следует вынести за скобки, – это свойственный такому классу консенсус в главном. Главное же в том, что касается основ.
Сформулирую их в самой приближенной форме. Все согласны в том, что не население и подданные существуют для государства, а оно в лице демократически избранной и переизбираемой администрации служит интересам населения. Население, принимающее участие в честных выборах и свободно голосующее за ту либо другую партию, определяет состав аппарата власти и тем самым характер ее на определенный срок. По этой простой причине оно не население, не подданные, а граждане. Существует разделение властей (законодательная, исполнительная, судебная). Для независимого и подчиненного закону суда все равны и подсудны за любое преступление и правонарушение. Интересы граждан охраняются, всем позитивным начинаниям (позитивно то, что не запрещено законом) государство на всех уровнях оказывает содействие безо всяких ограничений, незаконных поборов и вымогательств.
Это примерно тот минимум прав и обязанностей, по отношению к которым в обществе складывается и на основе которого действует консенсус. Общество, где создан средний класс, объективно составляющий большинство, достаточное для соблюдения консенсуса, со времен древнегреческого полиса считается гражданским. И те современные страны, которые приблизились к подобному стандарту, могут считаться странами с гражданским обществом. Те, которые движутся к нему, отличаются стремлением соблюдать этот стандарт. Но те (включая Россию), где ничего похожего на него нет, находятся в трудном, подчас безвыходном положении. Есть ли выход из него? Есть, и даже не один. Другое дело, какой выбрать.
Первый и желательный – разумные реформы сверху. Для общества, изуродованного антизападно-антибуржуазной традицией, необходимо движение к либеральной демократии, пусть не быстрое. Но для этого нужна осознанная политика власти, направленная на воспитание общества граждан, на создание осознающего свою значимость среднего класса. Нужно время, и, к сожалению, немалое. С аналогичной задачей в сходной ситуации не раз сталкивались многие, мы не первые. По-своему решали ее знаменитый Ли Куан Ю в Сингапуре, Аугусто Пиночет в Чили, Дэн Сяопин в маоистском Китае.
Однако для этого стране нужен, по меньшей мере вначале, максимально нейтральный консенсус. Когда Дэн проводил свои реформы после Мао, он был уверен (и не зря), что весь народ его поддержит. Ли в Сингапуре, насколько можно судить, такой уверенности не имел, он заставлял немногочисленное население в его же интересах подчиниться своей воле – и за несколько недолгих десятилетий добился чуда. А вот Пиночету не повезло. Он вынужден был прибегнуть к насилию, хотя нужные реформы все же довел до конца. В итоге неблагодарная Чили уже без Пиночета процветает. А тот, кто сделал это, не в чести, во всяком случае – пока. Пример других заставляет задуматься. Поймут ли те, кто будет во главе России, в чем спасение страны? Трудно сказать.
Есть другой выход: давление на власть, вынуждение ее к реформам. Это не лучший путь, ибо он непредсказуем. Разумеется, при благоприятном раскладе и удачном стечении обстоятельств ситуация может резко измениться к лучшему – и достаточно быстро. Но обстоятельства могут сложиться по-разному, не следует сбрасывать со счетов и случайности. И здесь уже исход дела будет зависеть вовсе не от консенсуса, а от того, насколько позитивному с точки зрения достижения желаемых результатов меньшинству удастся не только давить на власть, но и нейтрализовать большинство. Для этого нужно сильное давление, принуждение, а то и насилие в стиле Пиночета (стало быть, нужен Пиночет). Принуждение к вестернизации в наше время нечто вроде горького лекарства от болезни.
Третий и последний путь – бунт, мятеж. От скромной оранжевой демонстрации до бурной арабской весны, да и это еще не самое последнее из возможного. Такое не раз случалось в истории разных стран, так что исключать эту возможность не приходится. Правда, Россия явно исчерпала свой лимит бурных акций. Но кто знает, как могут повернуться события. Одно очевидно: идти вперед необходимо. Хорошо, если власть это поймет и начнет первая. Честь ей будет и хвала. Нет сомнений, что этот путь наилучший, хотя и потребует долгих лет. Россия в любом случае не забудет тех, кто за это возьмется.
* * *
И последнее, едва ли не самое важное. Следует четко понимать, что речь не идет о восстановлении имперского могущества России. Это в прошлом и никогда более не вернется. Россия, измордованная марксистско-коммунистическим экспериментом, не в силах восстановиться. Более того, она понемногу теряет последние силы. Ее великая культура XIX столетия – лучшее, что от нее осталось и что некогда потрясало мир, – навсегда будет главным ее вкладом в тезаурус человечества. Но на большее рассчитывать не приходится. Лучшие покидают нашу страну, где нет современных условий для достойного существования. На смену им приходят мигранты, причем прежде всего из числа самых отсталых и бедных (прочие из стран Востока стараются устроиться на Западе). Поэтому проблема будущего для несчастливого отечества нашего иная, не до жиру, быть бы живу. И вот ради этого, ради будущих поколений стоит, не опуская руки, постараться. Постараться, дабы спасти то, что еще можно спасти.
