Денис Волков
Как и четверть века назад, недовольство сложившейся ситуацией побуждает людей действовать.
Фото Reuters
В уличных протестах на Болотной площади, проспекте Сахарова и вообще в крупных российских городах отчетливо проявился системный политический кризис. Сложившийся режим вновь и вновь генерирует массовые выступления во Владивостоке, в Калининграде, Химках, Москве. Система обречена на их повторение, а при углублении экономического кризиса есть вероятность, что к недовольству городских обеспеченных слоев может присоединиться и провинция.
Дело в том, что растущие запросы различных социальных групп все чаще сталкиваются с увеличивающимися аппетитами коррумпированных представителей исполнительной власти. Система сдержек и противовесов, которая бы обеспечивала взаимный контроль различных ветвей власти, не работает. Суды, призванные быть независимым механизмом разрешения конфликтов и взаимного согласования интересов, все чаще выносят решения в интересах власти и не выполняют свою функцию. Хуже того, политическая система максимально закрыта и не способна адаптироваться к меняющимся условиям: затруднен механизм создания и регистрации партий, отменены выборы губернаторов, протестные настроения не могут служить обновлению, так как их лидерам закрыт путь даже в существующие политические структуры. Каналы обратной связи с населением закупорены. В отсутствие публичного пространства и влиятельных независимых СМИ об общественном недовольстве, копящемся в разных частях страны, становится известно уже после того, как ситуация взрывается массовым недовольством.
Кризис легитимности
Желание любой ценой удержаться у власти, регулярное использование в этих целях административного ресурса (необязательно прямых фальсификаций) в республиках Северного Кавказа, в Москве и по всей стране, осенняя рокировка, публичные скандалы вокруг «Правого дела» и увольнения Сергея Миронова с поста председателя Совета Федерации не только спровоцировали в итоге Чистые пруды, Болотную и проспект Сахарова, но в долгосрочной перспективе подтачивали доверие к институту выборов, крошили основание всей политической системы. После предыдущей думской кампании, в декабре 2007 года, лишь 9% россиян ставили под сомнение официальные данные ЦИКа, в январе 2012-го количество скептиков выросло до 34%. Если в январе 2008 года 65% россиян считали, что выборы были проведены честно (противоположного мнения придерживались 22%), то в январе 2012-го мнения разделились поровну: 40% к 42%. Уже в августе 2011 года большинство опрошенных ожидали клеветы, махинаций с бюллетенями в ходе избирательной кампании, а 57% считали, что все манипуляции будут производиться в пользу партии власти. Наконец, если в декабре 2007 года результатом думской кампании оказались удовлетворены 71% россиян, то в январе 2012-го – только 45% (не удовлетворены 16% и 36% соответственно).
Социологические исследования не подтверждают мнения о том, что фальсификаций и использования административного ресурса на парламентских выборах 2011 года было многократно больше, чем обычно. Тем не менее совместные усилия гражданских активистов и независимых СМИ – при активном использовании социальных сетей и на фоне общего недоверия к институтам выборов, парламенту, политическим партиям, обостренного экономическим кризисом, – впервые привели к тому, что использование административного ресурса и фальсификации вызвали публичное осуждение. Общественное мнение, по умолчанию уверенное в нечестности властей, склонилось в пользу активистов. Сыграло свою роль и то, что сторонники партии власти в отличие от ее противников оказались не готовы публично отстаивать свой выбор. Те, кто голосовал за «Единую Россию», обсуждали ход и результаты выборов в несколько раз реже своих противников. Их практически не было слышно, что придало еще большую уверенность сторонникам оппозиции.
Кризис представительства
Однако успех, который почувствовали оппозиционные политики, неожиданно оказавшиеся на гребне волны протеста, может оказаться обманчивым. Регулярные опросы общественного мнения показывают, что оппозиция в России стабильно непопулярна, находится в кризисе, как и система в целом. Действительно, больше половины россиян считают, что оппозиция нужна, и разделяют ее лозунги (в том числе о коррумпированности власти), хотя о своих симпатиях к Явлинскому, Рыжкову, Каспарову, Касьянову и Лимонову говорят в сумме от 25% до 30% населения страны. Вместе с тем население раз за разом отказывает этим партиям в поддержке на выборах. Симпатия и поддержка – разные вещи.
В глазах избирателей либеральные партии, чьи лидеры оказались в оргкомитетах митингов, не представляют интересы сколько-нибудь широких слоев населения. Так, летом 2011 года 5% россиян считали, что «Яблоко» представляет интересы всего населения, по 3% – интересы рабочих и неимущих слоев, 7% – интересы среднего класса. Для партии «Правое дело» эти цифры были 4%, 5%, 2% и 6% (что близко к статистической погрешности). Для сравнения: соответствующие показатели «Единой России» (которая в глазах большинства населения является партией олигархов, чиновников и силовиков) составили 20%, 11%, 3%, 16% – на порядок больше. Свыше половины населения (55–56%) вообще затруднились сказать, кого представляют либеральные партии. При этом в глазах большинства населения (74%) реальной политической силой является партия власти. Поверить в дееспособность КПРФ готовы 51%, ЛДПР – 42%, «Справедливой России» – 31%, «Яблока» – 9%, «Правого дела» – 8%, ПАРНАСа – 4%. Полученные данные соотносятся с главными упреками в адрес несистемной оппозиции: «Они только говорят и ничего не делают», «Они не представляют наших интересов».
Проблема политического представительства – общая для системы в целом. Лишь 3% населения видят в политических партиях адекватный инструмент решения своих проблем. При этом россияне, которые не готовы участвовать в политике (а таких три четверти населения), объясняют свое поведение прежде всего тем, что это «бесполезное» занятие (34%), «непонятное» дело (17%), на которое «нет времени» (22%). И это отражает общий смысл нулевых: он состоит не в соревновании различных кандидатов и их программ, но в одобрении (или неодобрении) действующего режима, персон, уже имеющих власть. При этом тяготение оппозиционных политиков к той логике, что «борьба за власть в ближайшие годы – главное, о чем надо думать оппозиции» (как полагает Владимир Милов), будет скорее консервировать нынешнюю политическую систему, нежели способствовать ее обновлению. Невозможность изменения политической системы изнутри обусловлена не только маргинальным положением оппозиции, но и «традиционными» (?) установками ее представителей. Однако отсутствие среди организаторов московских протестных маршей явного лидера на данном этапе развития событий указывает на развилку, открывающую возможности для преодоления глубокого системного кризиса.
Шанс на обновление
Масштабный общественный протест вывел на федеральную политическую арену лидеров нового типа, которые участвуют в оргкомитетах митингов наравне с профессиональными оппозиционными политиками старой закалки. Речь о представителях различных общественных инициатив: «Защитники Химкинского леса», общество «Синие ведерки», «Гражданин-наблюдатель», «Справедливая помощь» и др. Такие структуры, возникшие «снизу», Вацлав Гавел называл «параллельными», вызванными к жизни «насущными потребностями конкретных людей». Возникают они обычно спонтанно вокруг решения какой-то социальной проблемы (защита животных, помощь детям и малоимущим людям, бездомным, защита экологии и среды обитания, отстаивание права на честные выборы и др.) и часто вначале никак не связаны с политикой. Какое-то время они существуют параллельно политической системе или на ее периферии и поэтому действуют в иной логике.
Собранные в виде членских взносов, посильных индивидуальных пожертвований средства и волонтерская помощь обеспечивают независимость и саморегуляцию новых инициатив. Использование Интернета и социальных сетей открывает доступ к неравнодушным людям по всей стране и за ее пределами, дает возможность совместно готовить и координировать мероприятия. Такой способ финансирования делает эти инициативы принципиально открытыми, они заинтересованы в максимальной прозрачности и подотчетности: ведь чем больше людей им поверят, тем больше сторонников и средств на свою работу удастся привлечь. Самообеспечение, независимость от какого-то одного источника финансирования открывают дорогу к сотрудничеству с другими организациями и инициативами, которые уже не соперники в борьбе за грант или кусок бюджета, но возможные союзники в достижении цели.
Как и у Гавела в «Силе бессильных», такие общественные структуры в российских условиях могут быстро политизироваться. Достигая успеха и расширяя масштаб деятельности, они могут начать напрямую противоречить интересам коррумпированных должностных лиц, как, например, случилось в Калининграде, где защитники Ялтинского парка вынуждены отбивать покушения застройщика, представители которого заседают в городском Заксобрании. Интересно, что инициативы, возникающие вокруг какой-то проблемы, довольно быстро могут получить поддержку населения. Так, летом 2010 года готовность участвовать в акциях «Синих ведерок» оказалась в три раза выше, чем в абстрактных оппозиционных маршах несогласных или акциях 31-го числа (17% против 5% и 4% опрошенной московской молодежи соответственно). Готовность присоединиться к защитникам Химкинского леса в сентябре 2010 года среди жителей подмосковного города достигала 27%. При этом на стороне «экологов» оказались симпатии 57% москвичей и 66% россиян.
Пока таких инициатив мало, люди, которые в них вовлечены, плохо «отлавливаются» социологическими опросами. Очень часто они действуют по наитию, неосознанно, и удивляются, когда обнаруживают за собой общественную поддержку. Им приходится учиться на ходу. До сих пор нет понимания, можно ли добиться успеха, если противостоишь крупным финансовым интересам, как «Архнадзор», защитники Ялтинского парка или лесов в подмосковном Жуковском и в Химках. Поэтому может быть полезно обратиться к опыту похожих гражданских инициатив в других странах, которые за десятилетия проб и ошибок достигли ощутимых успехов в достижении целей и довели свои действия до автоматизма.
 Время на дворе предвыборное, в центре внимания – политические лидеры. Но гражданская активность не умещается в эти рамки. Фото Reuters |
Общественники Америки
В этом смысле может быть интересен пример общественных инициатив в США. Их усилия в достижении цели известны как advocacy, что обычно переводится как «публичная защита прав» и «отстаивание интересов». Заметную роль здесь играют гражданские структуры. Тем не менее это часть политического процесса, в рамках которого неполитические сообщества и коалиции пытаются влиять на принятие государственных решений, взаимодействуя с профессиональными политиками, добиваясь закрепления своих прав и интересов законодательно. Для этого не нужно самому идти в политику. Быстрее и дешевле убедить должностных лиц пойти навстречу общественности. При этом оказывается, что политики наиболее чувствительны к запросам общественных групп во время выборов.
И американские гражданские лидеры это хорошо усвоили. Обычно все начинается работой с общественным мнением (raising public awareness). Активисты действуют максимально публично, рассказывая о своей позиции на пресс-конференциях, уличных манифестациях; сторонники этих движений идут от двери к двери. В одиночку и даже малой группой чрезвычайно сложно добиться общественного внимания, поэтому сразу же начинается поиск союзников среди других общественных организаций и сообществ. Для этого требуется установка на постоянную переинтерпретацию собственных интересов в интересы других. Нужно убедить максимальное количество людей, что «наши интересы – это также и их интересы», что поднимаемые вопросы «лично касаются каждого». По сути, такая работа напоминает работу с избирателями, но цель – не прийти во власть самому, а добиться решения проблемы. И если удается публично поднять проблему и заручиться поддержкой населения, политики будут вынуждены реагировать. Кроме того, во время выборов различные гражданские организации и сообщества могут предоставить своих волонтеров, свое доброе имя, помочь в сборе средств. Но взамен они потребуют помощи в достижении собственных интересов, изменении законодательства, и будут внимательно следить за исполнением политиками своих обещаний.
Значимость описанного механизма – в его универсальности. Любая общественная инициатива имеет шанс на успех, если рекрутирует достаточное количество сторонников и заручится поддержкой общественного мнения. Внесение изменений в законодательство гарантирует изменения в работе государственных институтов, которые уже не будут зависеть от личных договоренностей. Этой логике следует, например, большинство американских общественных инициатив, как крупных, так и мелких. Некоторые со временем перерастают в целые общественные движения. Например, знаменитый «Марш на Вашингтон за рабочие места и свободу» и последовавшее за ним принятие антидискриминационного законодательства в США стали кульминацией целой серии конкретных общественных кампаний 1955–1968 годов, которые впоследствии стали известны как Афроамериканское движение за права человека. Каждая из таких кампаний была нацелена на решение конкретной социальной проблемы (сегрегация на транспорте, сегрегация в образовании и т.д.), понятной и близкой значительному числу людей.
Успех не гарантирован
Опыт американских общественников позволяет предположить, что укрепление позиций лидеров новых гражданских инициатив в набирающем силу общественном движении может стать шагом от политики как борьбы за власть различных лидеров и партий к политике как формированию актуальной повестки дня и программы действий. Возможно, это шанс переопределить смысл российских выборов как механизма представления и защиты конкретных социальных интересов. Хотя новые лидеры интуитивно действуют в этом направлении, осознать и публично поставить не только вопрос о честности выборов, но и об изменении их сути, а через это об обновлении всей политической системы пока не удается. Между тем переход от абстрактных целей к конкретным социально-политическим проблемам, к попытке создания универсального механизма для воплощения интересов различных социальных групп в политике государства, возможно, обеспечил бы инструмент создания и постоянного пересмотра позитивной повестки дня нового общественного движения.
В частности, это позволило бы удержать и со временем увеличить социальную базу движения после неминуемого ослабления протестных настроений. На проспект Сахарова пришли разные люди: по возрасту, доходам, политическим предпочтениям. Их объединяли прежде всего возмущение фальсификациями на выборах (73%), неприятие путинского режима и положение дел в стране (73%), перспектива жить следующие шесть лет в государстве, не соответствующем их запросам. Только 10% участников пришли вслед за своими друзьями и родными, 13% – из симпатии к организаторам митинга, еще 15% – из солидарности с ними. Позитивных устойчивых связей пока мало.
Масштаб задач, глубина политического кризиса и готовность теряющей популярность российской власти удержаться на своем месте ставят успешный исход общественных инициатив последних месяцев под большой вопрос. Если и в этот раз не удастся добиться обновления политических институтов, есть все основания полагать, что конфликтность политической системы в перспективе приведет к новым массовым протестам. Невозможно предсказать, какое событие взорвет ситуацию в следующий раз. То, что в декабре все завертелось вокруг темы фальсификаций на выборах, а во главе протестных действий оказались гражданские структуры, во многом стало результатом удачного стечения обстоятельств. В декабре 2010 года неясные жизненные перспективы, отсутствие уверенности в завтрашнем дне, углубляющийся экономический кризис и очевидная несправедливость действий коррумпированных милиционеров, которые отпустили убийц футбольного фаната, – все это вывело на Манежную площадь националистически настроенную молодежь. Возможное закручивание гаек после выборов, репрессии со стороны российской власти в отношении отдельных общественных лидеров, организаций и подавление гражданских инициатив повышают шансы на развитие будущих массовых протестов по радикальному сценарию.
