Григорий Заславский
Московский Художественный театр читает и перечитывает «Лес». Фото с официального сайта театра
В Костроме прошел традиционный, а еще и старейший среди всех российских фестивалей. Дни Островского впервые прошли еще в начале 70-х, а три года назад вошли в ежегодный ритм. Фестивалю это на пользу, тем более что Островский – из тех авторов, которые злободневно звучат, и когда вокруг царит развитой социализм, и в лихие 90-е, и сегодня тоже.
Сайт Костромского драматического театра имени А.Н.Островского немногословен. Зайдешь – узнаешь, что в декабре здесь прошел десятый по счету театральный фестиваль Дни Островского в Костроме, даты, театры-участники, вот и всё. Хотя рассказать есть о чем. На одном из обсуждений член жюри театральный критик, в прошлом – главный редактор журнала «Искусство кино» Константин Щербаков с некоторой понятной печалью рассказал, как когда-то давно смотрел спектакль «На всякого мудреца довольно простоты», кажется, знаменитый мхатовский – с Яншиным, Станицыным, Зуевой, и думал: Мамаев, Крутицкий, Городулин – уходящая натура, а я – я молодой, и время сегодня – другое... А сегодня, после спектакля Владимирского академического театра, он понял, что ошибся: это он, Щербаков, – уходящая натура, а Крутицкий, Городулин, Мамаев, Манефа и Турусина – живы, переживут нас и будут такими же и через сто лет, а может, и дольше.
Так и есть. Спектакль Владимирского театра, поставленный Сергеем Морозовым, эту мысль иллюстрирует вполне. Там была, кстати, замечательная актриса Галина Иванова, сыгравшая мать героя, Глумову, такая заботливая, вроде бы не покидающая пределов реалистического театра, но вдруг – срывающаяся на такую эксцентрику, какая, пожалуй, только и возможна в психологическом театре. А внешне – само смирение, даже вызвала у меня воспоминание о матери Володи Ульянова из фильма Марка Донского «Сердце матери», такое же редкое сочетание правды с неправдой.
В замечательной книжке Нины Шалимовой, одной из замечательных нынешних исследователей Островского, имеется целая глава – деньги у Островского. Читаешь и понимаешь – как современно-то. И прежде, пока мы ничего не продавали, тем более не было в нашей жизни ни акций, ни прочих рыночных бумаг и вопросов, тем более сегодня, когда реплика Василькова из «Бешеных денег» «Я, как бы ни увлекался, из бюджета не выйду» вызывает сочувствие в зале, впрочем, вероятно, у многих вызывает сегодня сочувствие и позиция Лидии Чебоксаровой, которая совершенно не желает из большой квартиры переезжать в «домик-крошечку в три окошечка». Кому же хочется?!
Островского сегодня много ставят. И в «профильном» Малом театре, и у Табакова уже много лет и с успехом идет «Мудрец» с незаменимым Сергеем Безруковым в роли Глумова, несколько лет назад Кирилл Серебренников поставил в МХТ «Лес», где многое перевернул с ног на голову, но, на мой взгляд, слову Островского и духу – не изменил. «Бешеные деньги» – последний спектакль, который успел поставить Роман Козак, премьеру сыграли за две недели до его безвременной смерти.
Тут кстати вспомнить, как революционные порывы нашего театра в ХХ веке формулировались «применительно» к Островскому: Луначарский выбросил в 20-е лозунг «Назад, к Островскому!», подразумевая как раз противоположное, что Островский – это вперед, только вперед!
 Монументально-злободневный Островский. Памятник драматургу в Костроме. Фото с сайта www.family-history.ru |
Двухсотлетняя история самого Костромского театра чувствуется на каждом шагу, здесь умеют и ценить, и дорожить своей историей. В витринах, которые нашли себе место в бывших печных домоходах по краям подковообразных фойе – среди других костюм камергера, с золотым шитьем. Говорят, таких в целости и сохранности – до нашего времени дожило то ли два, то ли четыре, один вот по счастливой случайности попал в начале 20-х в Костромской театр, был занят в репертуаре, «играл», например, в «Сильве». Впрочем, костромские костюмы, вернее целый музей театрального костюма, появившийся в здешнем театре, заслуживают отдельного рассказа, а сейчас – об Островском, таком разном, хотя на первый взгляд театры все, приехавшие в Кострому, тоже – провинциальные, с историей и традицией, то есть от них скорее следовало ожидать трепетного, академического отношения к русскому классику, которого не зря же называли русским Шекспиром. В афише нынешнего фестиваля, кстати, была и трагедия «Гроза» – как раз в домашнем, костромском исполнении, и комедии – уже упомянутый владимирский спектакль «На всякого мудреца довольно простоты», Архангельский театр драмы имени Ломоносова привез «Лес», Рязанский областной драматический театр – «Бешеные деньги», Смоленский театр имени Грибоедова – «Правда хорошо, а счастье – лучше».
Почти после каждого спектакля публика аплодировала стоя, кричала «браво», на каждом почти – аншлаг.
После многочисленных похвал, произнесенных в адрес его спектакля, главный режиссер Петр Орлов спросил без обиняков: «А в прессе что-нибудь появится?» Не хочется обманывать его ожиданий. Тем более «Лес» его получил в итоге сразу несколько наград, и по справедливости. Отметили и Александра Дубинина, который играл провинциального актера Счастливцева, и Михаила Кузьмина (Буланов), и Марию Беднарчик (Аксиюша), а сам спектакль стал победителем в номинации «За режиссерскую изобретательность и актерский ансамбль».
Я бы, будь моя воля, отметил еще и Людмилу Бынову, которая играет помещицу Гурмыжскую. В этом спектакле, который идет без малого четыре часа, режиссерская фантазия бьет через край, временами кажется, будто у режиссера – это первый в жизни спектакль, в который он решил поместить все свои мысли о театре, все открытия, поэтому решил, что непременно надо каждый «кадр» раскрасить каким-нибудь фокусом или аттракционом. Гурмыжская у него, в общем, вполне соответствует определению Островского – про 50 лет по самому дамскому счету, а вот юный Алексис, которого она на себе женит, сделан явно еще моложе. Людмилу Бынову несколько лет назад известный московский критик назвал «одной из лучших исполнительниц ролей старух Островского». Но Гурмыжская ее – совсем не старуха, любовь к молодому человеку заставляет ее даже зарядку начать делать. Став «полноценным» мужем, Буланов мгновенно затевает перестройку имения (тут на сцену выходит народ с топорами, бензопилой и прочим инструментом и на несколько минут сцена превращается в стройплощадку)... Как все знакомо. На всякий случай, в финале первого акта режиссер выводит на сцену «народ», весь в черных рубашках и с топорами, чтобы, вероятно, не прошла мимо мысль, что народ у Островского, против Пушкина, не безмолвствует. Придет день – скажет свое слово. История, где главные два героя – провинциальные актеры, располагает к самой разнообразной игре, а Орлов, судя по всему, – из тех, кто мимо тещиного дома без шуток не ходит, так что шутки в его спектакле, случалось, были на грани, но все – «не покидая границ» Островского.
Кострома–Москва
