Семейное дело

Право быть матерью у нас в стране не защищено.

Блоги и ленты светских новостей последний месяц пестрят сообщениями о самом громком разводе года. 20-летний брак Владимира и Ольги Слуцкер по решению обеих сторон исчерпал себя.

Известная московская бизнес-леди, президент компании «Русская Фитнес-Группа», объединяющей фитнес-сети World Class и «ФизКульт», жена сенатора и бывшего главы Российского еврейского конгресса Владимира Слуцкера Ольга Слуцкер рассказала обозревателю «НГ» о беспомощности женщины перед суровой российской действительностью. В разговоре участвовала адвокат Ольги Слуцкер Гералина Любарская.

– Ольга, вся Москва обсуждает слух о вашем разводе с сенатором Владимиром Слуцкером. Но вы об этом публично не заявляли, что побудило вас сделать это теперь?

Ольга Слуцкер: Не заявляла и не собиралась этого делать. Я планировала пройти эту процедуру тихо, мирно и цивилизованно. Развод – это всегда очень болезненно и лично. Особенно когда в семье двое маленьких детей. Никакой огласки я не хотела. Но теперь я вынуждена говорить с прессой. Дело в том, что начиная с 3 июня я лишена возможности видеться с детьми и не могу попасть в собственный дом. Столкнувшись с суровой российской действительностью, я на себе ощутила бесправие женщины, муж которой обладает определенной властью, по крайней мере в том, что касается развода.

– Каковы причины развода? Это правда, что ваш муж подал на вас в суд, каковы его претензии?

– Муж действительно подал в суд. Я могу вам сказать одно – это было не спонтанное решение, а осмысленный шаг. Между нами был разговор. Обе стороны согласились, что надо попробовать быть счастливыми порознь. Если в браке ты несчастлив, то ты имеешь право выбрать себе другую жизнь. Если нет любви, то лучше тогда быть одной. А причин, по которым расстаются люди, прожившие вместе 20 лет, может быть много.

– Если все происходило по обоюдному согласию, то как случилось то, что вы не можете проникнуть в дом, где находятся ваши дети?

– Все, что произошло, было очень неожиданно. Муж попросил меня подождать с разводом несколько месяцев. У него завершались какие-то другие судебные процессы, развод мог помешать. Я согласилась, потому что, повторюсь, никакой злобы и обиды у меня нет. Передо мной стояла только одна задача – пройти этот сложный период наиболее безболезненно. И, главное, постараться сделать его безболезненным для детей.

Оказывается, Владимир к этому процессу готовился, но по-своему.

– Но вы публичный человек, неужели с вашими связями, опытом и умением вести дела трудно было избежать тупиковой ситуации?

– Есть запрещенные методы борьбы. И если их использует человек, наделенный властью и защищенный статусом неприкосновенности, чувствуешь свое бессилие. 3 июня, когда я вернулась с работы, ворота нашего дома не открылись, охрана сообщила, что Владимир Иосифович приказал меня не пускать. Дома были дети. Я вызвала милицию по 02. В это время мою машину окружили вооруженные автоматическим оружием сотрудники подмосковного СОБРа, которые охраняют моего мужа. Один из них предложил Владимиру разбить окно и вытащить меня из машины, но их остановил подъехавший наряд милиции. Милиционеры ничего не смогли добиться от моего мужа. Статус неприкосновенности позволяет не давать объяснений своим действиям даже сотрудникам милиции!

Я не вижу детей с того самого дня. Более того, сейчас ни я, ни мои родители не можем даже разговаривать с ними по телефону.

– Что в российском законодательстве предусмотрено для детей, с какого возраста при разводе родителей их спрашивают, с кем они хотели бы остаться?

О.С.: Начиная с 10 лет. Мише как раз столько. На сегодняшний день дети оказались в тотально-стрессовой ситуации. Каждый день своей жизни они видели маму. За все эти годы я даже в отпуск без детей не ездила. Сейчас они находятся под круглосуточным наблюдением, окруженные чужими людьми, психологами, учениками и ученицами моего мужа по Каббале, вооруженными охранниками. И это, безусловно, отрицательно влияет на психику двух маленьких детей, лишенных мамы.

– Имеет ли право один родитель ограничивать доступ к детям другому родителю до того, как завершен бракоразводный процесс?

Гералина Любарская: Разумеется, нет, тем более не пускать к детям мать. По закону родители в правах уравнены. И если с детьми находится только один родитель – в данном случае отец, даже не имея в виду никаких злонамеренных действий, он формирует негативный образ матери. Дети думают, что они брошены. С 10 лет ребенка спрашивают, с кем он хотел бы остаться. У ребенка младше 10 лет тоже интересуются – с кем он хотел бы жить после развода родителей. К кому он больше привязан, выясняют через игры, работу с психологом, тесты. Да и 10-летнего ребенка ведут в суд в самом крайнем случае. В США, например, подобными делами вообще занимаются специальные судьи, и на время процесса представитель опеки назначает ответственного за детей. В нашей стране эта ситуация не решается. Но ведь отец в нашем деле не просто ставит вопрос о передаче ему детей на воспитание. Он за счет детей намерен увеличивать свою долю в делимом имуществе. И то, что старшего ребенка явно готовят к суду, свидетельствует об этом.

– Что позволяет вам предполагать, что ребенка могут использовать в суде?

Г.Л.: Адвокатами Слуцкера за несколько дней до изоляции детей от матери в суд было подано ходатайство о привлечении 10-летнего сына к участию в процессе. Тот, кто заботится о ребенке, щадит его – никогда не поведет его в суд. Опрос ребенка в суде проводится в самых крайних случаях, если, например, ребенок долго жил с бабушкой и дедушкой и не хочет идти к родителю, который его оставил. В исковом заявлении Владимир указывает, что мать не проживает в доме, где находятся дети. Там они якобы живут с отцом, что тогда не соответствовало действительности. Сейчас это так, потому что моя подзащитная выгнана из собственного дома. Детям запрещают общаться с матерью, дедушкой и бабушкой – то есть с самыми близкими людьми. Они окружены чужими. О матери распространяются ложные слухи. Вся ситуация направлена не на благо, а против детей. Хотя дети и без этого всегда страшно страдают при разводе родителей, как бы он ни проходил.

– Хорошо, вы рассказали о своей проблеме прессе, но вы же понимаете, что кроме недоверия к женщине, которая хочет развода, в нашем обществе сильно еще и недоверие к элитам. Скорее всего вы столкнетесь с тем, что вам поставят в укор еще успех и деньги. Более того, всю историю назовут дележом капиталов. По крайней мере сочувствия вы добьетесь едва ли.

О.С.: Если бы меня спросили сейчас, готова ли я отдать все, что заработала за годы совместной жизни за право быть с детьми, – я бы не думала ни секунды. Я отдала бы все.

– Чего в идеале вам хотелось бы добиться?

О.С.: Я обратилась в прессу для того, чтобы моя история стала сигналом для общества. Возмущает, когда человек, наделенный властью, обладающий финансовым и административным ресурсом, использует это в личных целях. Государство активно борется с этим, если речь идет о бизнесе. Но когда эти же методы используются против детей, калечатся их души, и в этой борьбе топчутся бабушки, дедушки, мамы детей – это позор для общества, считающего себя цивилизованным. По сути, это рейдерство в отношении детей и жены. На моем примере видно, что у нас в стране де-факто право матери быть с детьми не защищено.