Григорий Заславский Сегодня вечером в Москве состоится первый из трех запланированных в России концертов Евгения Кисина, выдающегося пианиста, по сию пору редко выступающего в России. Как обычно, им сопутствует ажиотаж (билеты в партере Большого зала консерватории продают за 25 тысяч рублей). Накануне приезда Кисин по телефону дал интервью корреспонденту «НГ».
– У вас в Москве сразу три концерта. Возникает мысль, что вы возвращаетесь в Россию как более или менее регулярно концертирующий музыкант.
– У меня будет три концерта - 20-го, 24-го и 26-го, больше никаких планов нет. Так что я сейчас играю в России не реже и не чаще.
– А в 2010-ом?
– Пока ничего не запланировано.
– Это как-то нарушает представление о музыкантах, у которых, считается, все распланировано на пять лет вперед...
– У меня тоже концерты расписаны на несколько лет, просто на Россию никаких больше планов нет.
– А это зависит от российской стороны или от вас?
– Конечно, от меня.
– Тогда, скажите, почему вы ограничиваете свое присутствие в России?
– Я вынужден его ограничивать везде, потому что предложений очень много, на все я соглашаться не могу, потому что по типу не принадлежу к тем музыкантам, которые могут очень часто выступать. Каждый раз я сильно выкладываюсь на концертах и, хотя очень люблю играть для публики, не могу делать это слишком часто. В России концерты пока планируются не так задолго как на Западе, поэтому бывает так, что свои концерты в России я планирую меньше, чем за год.
– Хорошо. В таком случае, расскажите, как складывалась программа ваших нынешних московских концертов.
– Что касается сольной программы, которую я буду играть в Москве, то я играю ее во всем мире в течение всего нынешнего сезона. Затем я буду принимать участие в юбилее «Виртуозов Москвы», – это оркестр камерный, поэтому репертуар, который можно с ними играть, ограничен и я просто захотел сыграть с ними Первый концерт Бетховена. Я еще никогда не играл бетховенский концерт в России, хотя не так давно все их записал.
– Насколько возможно, что вы в России однажды выступите с поэтическим концертом и прочитаете что-то на русском или на идиш?
– Нет.
– Почему?
– Почему не было предложений - не знаю. Наверное, люди понимают, что это мое хобби, а не профессия. Я делаю это только для небольших аудиторий.
– А если бы такое предложение поступило?
– Даже не знаю... Подумал бы, прежде чем давать какой-либо ответ. Наверняка мое решение зависело от того, кто бы это мне предложил, где именно, для какой аудитории. Вообще я это делал всего три раза в жизни...
– Это вопрос адресован скорее к начинающему музыканту, но даже и во взрослом состоянии у человека остается то, что или вернее кого можно назвать неким если не идеалом, то предпочтительным вариантом существования в искусстве. Есть ли для вас сегодня такие примеры?
– Замечательных примеров очень много. Другое дело - то, что касается существования в искусстве, опять же зависит от типа музыканта и человека. Такие великие музыканты, как Антон Рубинштейн или Мстислав Ростропович могли выступать с концертами каждый день, притом в разных городах. Например, организатор моих концертов в Торонто рассказывал мне, как к нему туда приезжал Рубинштейн. Приехал часа за три до концерта и говорит ему: «Пошли покушаем стейк». Я, как и большинство музыкантов, и помыслить не могу, чтобы в рот что-нибудь взять перед концертом. А Рубинштейн, причем ему тогда было если не восемьдесят, то уже хорошо за семьдесят, мог. Покушали стейк, и, попробовав рояль, блестяще отыграл концерт. И тут же – ночной поезд, на следующий день у него был концерт в другом городе. Я могу только позавидовать тем, кто может так жить. Я очень люблю играть концерты, но сам так не могу.
– А что вы любите в концертах?
– Я думаю, что это у меня естественное желание поделиться с другими тем, что я сам люблю. Кстати именно поэтому я и давал эти небольшие поэтические вечера, – желание такого же рода. Концерты я люблю играть с детства, когда у меня были самые первые сольные концерты – мне было одиннадцать лет. В перерыве я никак не мог дождаться второго отделения, все спрашивал, - ну, когда же дадут звонок. Первый мой концерт состоялся в зале Дома композиторов. Там шестьсот мест, а желающих послушать оказалось гораздо больше, билеты были бесплатные и пришлось посадить много народа на сцене. И, когда перед началом концерта моя учительница спросила меня, не мешают ли мне сидящие на сцене люди, я искренне ответил, что наоборот помогают. Это меня вдохновляло уже тогда.
– Если говорить о кушавшем стейк Рубинштейне и вами, находящимся как бы по другую сторону баррикад в этом вопросе, - у вас есть какие-то правила в день концерта? Как проходит ваш день?
– Я встаю утром, завтракаю и иду в зал репетировать. Репетирую, как правило, часа три, потом обедаю, ложусь часа на три, иногда удается заснуть, иногда - нет, но хотя бы просто отдыхаю, расслабляюсь. Потом иду в зал, разыгрываюсь на сцене около 45 минут, пока не наступает время открыть двери для публики. Вот такой режим.
– Можно ли говорить о том, что происходит некоторая перемена участи отношения к себе, каких-то переоценок, когда из вундеркинда человек превращается во взрослого исполнителя?
– Перемена с чьей стороны?
– Скорее, речь - о внутренних переоценках.
– Во-первых, вундеркинд был больше двадцати лет назад... Сейчас мне 37. Пытаюсь вспомнить, как я в детстве относился к самому себе и затрудняюсь это сделать... Наверное, потому, что главным для меня была все-таки музыка, что я всегда любил, а не то, что я являюсь вундеркиндом или кем другим. Я помню что мои родители и моя учительница Анна Павловна Кантор очень правильно, как я сейчас понимаю, меня воспитывали. Они хватались за любой повод, чтобы меня покритиковать, поругать, делали все возможное, чтобы я не заразился звездной болезнью. Я помню, как раз после того самого моего первого концерта в Доме композиторов в 1983 году Петр Меркурьев написал очень хорошую рецензию в газете «Советская культура». Я сейчас вам процитирую два последних абзаца из нее. «Побывав на репетиции, я убедился, что чудо природы могло бы не состояться, если бы не чудо работы. Женя играл, а по залу ходила его учительница Анна Павловна Кантор и постоянно останавливала его, говоря: «Получился пустой пассаж, ты его не услышал». Когда Женя сыграл на репетиции фугу Мендельсона и мне показалось, что лучше сыграть нельзя, Анна Павловна сказала: «Сейчас все было неплохо, только...» – и дальше шел перечет недостатков, небрежностей, которые по ее мнению допустил Женя. Юный пианист, к счастью, находится в руках опытного и умного педагога, который сумеет предохранить мальчика от звездной болезни, внушить ему, что талант не бывает без труда». Я хотел бы добавить, что сам я по натуре тоже к звездной болезни склонен не был. А то что вокруг говорили: вундеркинд, вундеркинд... Ну, говорили. Но говорили также и то, что из многих вундеркиндов ничего впоследствии не получается, если они плохо работают.
– Есть ли с вами сейчас кто-то, кто вам также жестко говорит, оценивая ваши концерты?
- Та же Анна Павловна Кантор, когда она присутствует на моих концертах, она, конечно, всегда это делает.
– Сегодня много говорят о новой генерации исполнителей, достаточно изощренных с технической точки зрения, я сейчас имею в виду в основном азиатскую школу, но - без души... Не мешает ли это вам, как представителю, скажем так, душевной русской школы?
– Я не считаю, что молодые азиатские пианисты являются бездушными... Абсолютно, нет. Примером этого может служить, хотя бы, тринадцатилетняя Аими Кобаяши. Она исключительно музыкальный человек и ее великолепные технические возможности не производили бы такого впечатления, если бы это не служило музыке. В искусстве, к счастью, есть место всем, лишь бы человек играл хорошо, представлял собой что-то интересное.
Путь пианиста
Евгений Кисин (р. 1971) родился в Москве. В два года начал играть на фортепиано. В 6 лет поступил в музыкальную школу имени Гнесиных. Первый и единственный педагог – Анна Павловна Кантор. В 10 лет Евгений Кисин впервые выступает с оркестром, год спустя дает первый сольный концерт. В 1985 году Евгений Кисин впервые выехал с концертами за рубеж. В начале 90-х семья официально эмигрирует в США.
