Нарушители конвенции

У нас есть легитимные органы власти, и лидеры страны имеют поддержку общества.
Фото Виктора Мордвинцева (НГ-фото)

На давний – 250-летней давности – вопрос Руссо: «Возможен ли принцип управления, основанный на законах и надежный?» – сам философ не нашел однозначного ответа. Его «общественный договор» был конструкцией довольно абстрактной. В последние пару месяцев российские эксперты быстро – по ленинской методе – восходят от абстрактного к конкретному. О новом общественном договоре для России говорят Евгений Гонтмахер и Александр Аузан, Андрей Колесников и Андрей Пионтковский. Цель заявлена великая: по большому счету заново учредить Россию.

Договор, которого не было

В позициях названных и некоторых других экспертов есть существенные различия, но общая логика очевидна. Договор общества с властью, заключенный от имени власти Владимиром Путиным, был основан на простом обмене: не замечать нарастающих ограничений гражданских и политических прав и свобод в обмен на экономическое благополучие. Теперь, в период углубляющегося экономического кризиса, он становится неактуальным. В заключении нового пакта должны участвовать все общественные силы, включая несистемную оппозицию; прямая аналогия – испанский «пакт Монклоа». «Власть распределяла нефтедоллары, подкармливала всех, а общество в обмен на это отреклось от части своих прав и свобод. Ну а теперь, дескать, когда нефтедоллары иссякли, народ спохватился: раз нефтедолларов нет, давайте сюда свободы», – так иронично описывает эту логику первый заместитель руководителя кремлевской администрации Владислав Сурков.

На самом деле договора «деньги в обмен на свободу» не было. С какой программой шли на выборы-1999 «Единство» и его неформальный (тогда) лидер Владимир Путин? О чем была программная статья премьера, опубликованная 30 декабря 1999 года? О порядке. О стабильности. О надежде. О будущем.

Договор Путина с обществом – это адекватный ответ на общественный запрос того времени, запрос на порядок. Формулировался этот запрос в условиях войны в Чечне и террора. Впоследствии Путин неизменно опирался на мнение большинства и корректировал проводимую политику в соответствии с его новыми запросами, в том числе социальными. «У свободы есть материальное измерение, и благосостояние граждан повышалось в последние годы не для того, чтобы выменять у людей свободу, а для того, чтобы сделать людей свободными», – постулирует Сурков. К тому же, как метко заметил когда-то политолог Дмитрий Орешкин, «в России не голосуют кошельком».

Вертикальный договор

Путин опирался на давнюю традицию. Ведь «большой общественный договор» (назовем его так) был заключен еще на заре суверенной России.

Главным (и решающим) контрагентом в договоре с общественными группами в России всегда было государство. В пользу такого «вертикального» договора (в отличие от «горизонтального», когда сословия и социальные группы прежде всего договариваются между собой) – безлюдные местности Великой Степи, востребовавшие не вольное дворянство, а закрепощенный служилый класс; монгольское наследство в управлении; непрерывные многовековые войны «за место на карте» с Ордой и Литвой, а затем – реагирование на другие военные угрозы; слабость городов и отсутствие коммунальной революции. От государства сословия требовали в первую очередь оградить, защитить и упорядочить.

«Вертикальный договор» (как и наследующий ему «путинский») далеко не идеален. Возможная «либеральная» альтернатива – много хуже. За резким ослаблением или распадом власти у нас всегда следовал не «новый договор» а-ля Руссо и не переход к любимой Западом «горизонтальной» модели, а стремительный распад политических, общественных институтов и социальных взаимосвязей. Примеры – Смута, Февральская революция и крушение СССР.

Новейшее столоверчение

И вот теперь – как и в конце 80-х – предлагается сесть за круглый стол и, забыв 2000-е годы и еще 500 лет, подписать некий договор. Кто его подпишет? Зачем? О чем?

Вот что говорит об этом один из главных теневых деятелей несистемной оппозиции Алексей Кондауров: «От абстрактных рассуждений о «неизбежном крахе режима» необходимо перейти к категоричной убежденности, что именно они, Касьянов, Каспаров, Лимонов и другие лидеры оппозиции, в состоянии взвалить на себя груз исторической ответственности за Россию».

Почему эта тройка? Почему, например, не Зюганов, Миронов, Жириновский – за ними ведь и какая-никакая общественная поддержка, и партийные структуры, и парламентские фракции? Почему не Ковалев, Алексеева, Новодворская – разве нация не доверяет правозащитникам? Почему не Лужков, Примаков, Черномырдин – чем плоха ставка на «тяжеловесов»?

Да, с каждой из этих троек – или со всеми вместе – можно провести круглый стол. Но документ за подписями всех этих и любых других деятелей не будет даже авторитетным – не говоря уж о легитимности.

Зачем нужен мифический «договор», если есть абсолютно легитимная Конституция, всенародно избранный президент и регулярные выборы всех уровней? Если функционируют национальные демократические институты и даже сложилась национальная модель демократии? Да, свобода выборов периодически оспаривается, но это проблема районного, а не исторического суда.

К тому же общественные договоры не возникают из воздуха. Тоталитарная система распадается – возникший хаос требует урегулирования, и крупнейшие политические силы садятся за стол переговоров. Так возник «пакт Монклоа». Вызовов подобного рода в России сегодня нет. И в ближайшее время не предвидится.

Договор, который есть

Как справедливо отмечает Владислав Сурков, существующая в России политическая система работает, и менять ее не требуется: «Не надо создавать ощущение, что если у нас что-то поменялось в экономике не в лучшую сторону, то это означает смену системы». Добавим: система может развиваться, имеет потенциал для развития и развивается. Политическая программа президента Дмитрия Медведева, изложенная им в Послании Федеральному собранию, и появление того же «Правого дела» свидетельствуют об этом с полнейшей определенностью.

Впрочем, ничто не вечно под луной. Есть выборы. Президентские, парламентские, региональные. Убеди общество в неэффективности существующей модели, предложи свою, добейся большинства – и, возможно, возникнет новый договор общества с властью. Но это в любом случае длительный процесс. Наши глобальные мыслители предлагают другое: собрать 10 (15, 20, 50) деятелей и, подписав некий документ, «переучредить» систему через голову общества. Мы уже проходили это в 90-е: договоренности власти с элитными группами позволяли решать ситуативные проблемы, но надолго подорвали доверие населения к власти и политической системе.

«Путинский» договор действует. Президент Дмитрий Медведев заявил об этом вполне определенно: «О наших ближайших приоритетах на ближайшие... 15–20 лет мы заявили еще восемь лет назад, и с тех пор цели развития Российской Федерации не меняются┘»

Этот договор скреплен волей миллионов граждан России, проголосовавших за Путина в 2000 и в 2004 годах и за Медведева – в 2008-м, а сегодня поддерживающих работу правящего тандема и курс «Единой России». И его вряд ли могут расторгнуть несколько политиков второго или четвертого эшелона, собравшихся однажды за каким-нибудь столом, пусть даже и имеющим круглую форму.