Александр Лукоянов
Пророчества Збигнева Бжезинского лишают Америку иллюзий.
Фото Reuters
Новая книга Збигнева Бжезинского «Второй шанс» в отличие от предыдущих более или менее апологетических сочинений автора звучит скорее последним предупреждением Америке, чтобы не сказать пророчеством.
Подобно псковскому монаху Филофею, который полтысячелетия назад сурово предупреждал в заключение своего письма великому князю Василию III, что «четвертому Риму не бывать», Бжезинский предупреждает в заключение своей книги следующего американского президента, что «третьего шанса не будет».
Можно в известном смысле сказать, что так же, как Филофея, Бжезинского заботит судьба мира, который может в результате роковой ошибки лишиться «стабилизатора», общепризнанного лидера, способного разрешить конфликты «политически пробужденного человечества», не позволив им перерасти в войну всех против всех.
Первый шанс
Филофей предпочел не судить о том, как справлялись с новой тогда для Москвы ролью Третьего Рима предшественники Василия. А Бжезинский подробно и безжалостно экзаменует деятельность именно предшественников.
Первый шанс попробовать себя в роли такого «стабилизатора» неожиданно, можно сказать, свалился на голову не готовой к нему Америке в 1991 году в результате внезапного исчезновения единственного глобального соперника – СССР. Шанс этот Америка, по мнению автора, катастрофически «завалила».
Сходство с экзаменом на должность мирового лидера усугубляется и тем, что Бжезинский жестко и беспристрастно ставит оценки каждому из трех президентов, руководивших страной на протяжении 1991–2008 годов.
Буш I заслужил у него твердую четверку, Клинтон едва дотянул до тройки, а для Буша II и двойка, полагает автор, была бы слишком высокой оценкой. Бжезинский ставит ему единицу, в мои школьный годы это называлось «кол». Глава о Буше II так и озаглавлена: «Катастрофическое президентство».
В итоге «какие-то пятнадцать лет спустя после падения Берлинской стены на гордую и прославляемую тогда Америку мир смотрит с нескрываемой враждебностью. Ее легитимность как мирового лидера в руинах; доверия к ней практически не существует; ее армии увязли в новых «глобальных Балканах» от Суэца до Синьцзяна»; преданные ей прежде союзники стараются от нее дистанцироваться; опросы всемирного общественного мнения документируют глубочайшую враждебность к Соединенным Штатам».
Так описывает Бжезинский крушение первого шанса Америки.
Однако как произошла эта удивительная метаморфоза?
Новый мировой порядок
Ясное дело, обязанности всемирного «стабилизатора» коренным образом отличались от тех, к которым Америка привыкла за предшествующие полстолетия, пребывая в роли лидера свободного мира. Старый опыт ничему не мог научить Буша I, которому судьба судила стать на этом поприще и впрямь первым. Он лишь интуитивно понимал, что страна к новой ответственности не готова, и, как мог, старался предотвратить или, по крайней мере, отсрочить исчезновение привычного соперника/партнера (например, в знаменитой впоследствии августовской 1991 года речи в Киеве, где Буш попытался в резких и, как выяснилось, неуместных выражениях уговорить украинцев не отделяться от Москвы).
Когда, однако, остановить решающий украинский референдум Бушу не удалось, единственное, что он смог предложить в качестве организующий мир идеи, был заимствованный из речи Михаила Горбачева в ООН (7 декабря 1988 года) лозунг «нового мирового порядка». Лозунг вроде бы устраивал всех, кроме, конечно, осатаневших от потери власти и империи российских коммунистов, уверенных почему-то, что виноват в этом был именно Буш.
Традиционалистам нравилось в этом лозунге слово «порядок», предполагавшее сохранение международной стабильности; реформаторов вдохновляло слово «новый»; интернационалисты радовались слову «мировой». Увы, администрация Буша I не успела объяснить публике, что именно она имела в виду, выдвигая красивый лозунг. Он остался лишь символом интеллектуальной растерянности администрации перед лицом новой колоссальной задачи. Но, по крайней мере, этот лозунг ничего не испортил.
Более того, Бжезинский ставит в заслугу Бушу драматическую международную коалицию – с участием многих арабских стран, – сколоченную с большим тактическим мастерством для того, чтобы вышибить Саддама Хусейна из оккупированного Кувейта. Могла ли эта коалиция стать первым шагом к реализации «нового мирового порядка»? Увы, мы никогда этого не узнаем: не разоружив гвардию Саддама, Буш оставил ему возможность зверски подавить шиитские и курдские восстания, разбуженные всеобщей войной против тирана. Для них блестящая победа Буша обернулась большой кровью. Короче, стратегического видения за удобным лозунгом и здесь не было.
Глобализация
Сменили этот лозунг сразу две резко противостоявшие друг другу организующие идеи. Первой была «глобализация», второй – «неоконсерватизм».
Нового президента Билла Клинтона соблазнила первая. По многим причинам. Она совпадала с его темпераментом, была оптимистичной, солнечной, совмещала объективный детерминизм с субъективной предрасположенностью к прогрессу. Ну как в самом деле остановить колоссальные сдвиги в технологии, коммуникациях, в торговле и финансах, взаимопроникновение и взаимозависимость? Да и зачем их останавливать? Соблазнительно, согласитесь, было предположить, что все это каким-то образом само по себе изменит и организует мир XXI века, сделает его удобным для человечества.
К тому же и интересам страны глобализация не противоречила. Напротив, Америка с экстраординарной инновационной мощью стала бы центральным источником глобализации, ее главным импульсом и вдохновением. Короче, у Клинтона имелись основания идентифицировать Америку с гигантским стихийным историческим процессом, универсальным по перспективам и несущим, как ему казалось, выгоду всем без исключения.
Звучало хорошо. Но как могла глобализация остановить племенную резню в Руанде, унесшую миллионы жизней, и не менее варварские этнические чистки на Балканах? Интифаду в Палестине? Гражданскую войну в Шри-Ланке? Кто, если не всемирный «стабилизатор», должен нести за все эти катастрофы ответственность? Это ведь только инфантильные идеологи движения «Наши» мечтают вернуть России всю головную боль, связанную со статусом мирового лидера. Для Клинтона это было кошмаром.
Впрочем, далеко не единственным
Американские профсоюзы видели в глобализации лишь предлог для крупных компаний переводить свои производства в страны с дешевой рабочей силой, лишая тем самым Соединенные Штаты рабочих мест. А борцы за права человека видели в ней предлог для тех же компаний вкладывать капиталы в экономику стран, систематически эти права нарушающих. В особенности в Китае – после кровавого подавления студенческого движения на площади Тяньаньмень.
И над всем этим поднялся грозный вопрос: как вяжется эта глобализация в качестве основы миропорядка с демократией? Да никак, оказалось, не вяжется. Говоря в марксистских терминах, «базис» менялся, а «надстройка» где была, там и оставалась.
Неоконсерватизм
На этой роковой проблеме глобализация и споткнулась. С Бушем II к власти пришел ее беспощадный конкурент, воинствующий неоконсерватизм. Обанкротившийся клинтоновский экономический детерминизм (по сути, как мы уже знаем, марксистский) сменился вполне ленинистским «подталкиванием истории». Отказавшаяся следовать за этой переменой Европа была объявлена неоконсервативными идеологами буквально другой планетой («американцы с Марса, европейцы с Венеры»). Вместо мирной глобализации на повестке дня неожиданно оказался крестовый поход за демократию.
Не случись 11 сентября, неоконсерватизм скорее всего остался бы маргинальным течением мысли. Катастрофа стала для него Крещением. Представление о том, как изменила она само мировосприятие администрации, дает цитата из интервью ее высокопоставленного чиновника корреспонденту New York Times Magazine в октябре 2004 года. Эта цитата так зацепила Бжезинского, что он издевается над ней в каждой главе своей книги. И, честно говоря, есть за что.
Чиновник отвергает критику со стороны журналистов, которых высокомерно именует субъектами, «чьи взгляды базируются на существующей реальности», и замечает: «Мир больше так не работает... Мы теперь империя, и, действуя, мы создаем новую реальность. И пока вы ее изучаете, мы снова действуем, опять создавая новую реальность, которую вам тоже придется изучать... Мы творцы истории, а вам, всем вам остается лишь изучать то, что мы сотворим». В России, впрочем, это уже проходили. Помните: «Мы наш, мы новый мир построим»?
Бжезинский так комментирует это полубезумное высказывание: «Можно представить себе, что случилось бы, если б эти «творцы истории» преуспели в Ираке. Следующей была бы Сирия, потом Иран, потом Саудовская Аравия...» Невозможно избавиться от парадоксального ощущения: Бжезинский рад тому, что Ирак оказался кладбищем американского неоконсервативного «творчества» (хотя он, конечно, ничего подобного прямо не говорит).
Выпадение из Европы
Последовательные усилия восьми американских президентов на протяжении полувека оказались выброшены на ветер. Центральным фронтом холодной войны была Европа. По сути, это была война за Европу. И Америка ее выиграла. Бросив страну в ближневосточный котел, Буш обрек ее на поражение.
Наиболее вероятным итогом этого «выпадения» из Европы (если следующий президент не развернет Америку в прямо противоположном направлении) Бжезинский видит прежде всего ее изгнание с Ближнего Востока. Не говоря уже о том, что 60 лет спустя после своего основания Израиль опять окажется в смертельной опасности. Наконец, место Америки на Ближнем Востоке может, по мнению Бжезинского, занять Китай.
Таким образом, первоочередной задачей нового президента, полагает Бжезинский, должно стать возвращение в Европу, другими словами, возрождение Атлантического сообщества. Без опоры на это возрождение Америка не может рассчитывать на второй шанс.
Второй шанс
В конце концов Евро-Атлантическое сообщество, составляя лишь 15% населения земли, производит около двух третей всех товаров и услуг в мире. Да в принципе и нет никого, кроме Америки (в союзе с Европой), кто мог бы даже потенциально взять на себя обязанности мирового лидера.
У Европы (отдельно от Америки) нет для этого ни политического единства, ни воли к мировому лидерству. Китай, хотя и впрямь становится доминирующей державой в Юго-Восточной Азии, но у него и там мощный конкурент – Япония. И по-прежнему неясно, чем разрешится для него базисное противоречие между стремительно растущей экономикой и бюрократическим централизмом его политической системы. Индии предстоит еще доказать, сможет ли она сохранить свое единство и демократию, когда ее многочисленные религиозные, этнические и лингвистические конфликты перерастут в политические. Россия, вступившая в фазу загнивающего, если верить Ленину, монополистического капитализма (500 крупнейших компаний контролируют в ней 80% национального продукта; для сравнения – в развитых странах 500 крупнейших компаний контролируют не больше 20% ВВП) и поглощенная регулярными оруэлловскими «пятиминутками ненависти» – в отношении то Латвии, то Украины, то Грузии, то Великобритании, то Эстонии, – едва ли может претендовать на роль всемирного «стабилизатора».
Это не говоря уже об экстраординарной военной и экономической мощи Америки и о ее несравненной способности к технологическим инновациям (где еще мог бы безвестный русский эмигрант Сергей Брин превратить крохотную компанию в могущественный Google?). И хотя враждебность к Америке Буша и впрямь достигла беспрецедентного уровня, новый президент, опираясь на то, что еще остается от ее былой репутации и открыто отрекшись от политики своего предшественника, мог бы, полагает Бжезинский, добиться второго шанса.
После 2008 года
Но будет это не просто. В особенности в политически пробужденном мире. Тем более что Бушу удалось то, что редко удавалось какому-либо государственному деятелю (разве только Николай I приходит в этом смысле на ум), – оттолкнуть друзей и объединить против себя врагов. Да и помимо всего прочего скандальный провал первого шанса, который был дан Америке, ясно продемонстрировал, что к роли мирового лидера она не готова.
По трем причинам. Во-первых, американская политическая система с ее ориентацией на 4–8-летний президентский срок не готова к долгосрочному политическому планированию. Во-вторых, американское общество с его «преобладанием персонального гедонизма» не готово стать социально привлекательной моделью для мира. В-третьих, как свидетельствуют метания страны от безобидной глобализации к агрессивному неоконсерватизму, она инстинктивно не чувствует себя ответственной за мировой порядок в ситуации глобального политического пробуждения.
По каждому из этих трех решающих аспектов Бжезинский предлагает серьезные, хотя, на мой взгляд, не всегда реалистичные коррективы. Здесь не место их перечислять. Упомяну лишь о главном.
Центральным вызовом, перед которым стоит сегодня мир, является, как уверен Бжезинский, всеобщее стремление к человеческому достоинству (которое, конечно, включает в себя свободу и права человека, но также и социальную справедливость, и равенство полов, и, главное, уважение к культурной и религиозной мозаике мира).Только идентифицировав себя с этим поистине универсальным стремлением, Америка смогла бы добиться своего второго шанса.
В отличие от российских политтехнологов Бжезинского меньше всего волнует, кто именно станет ее следующим президентом. Он совершенно уверен, что политических преемников Буш не оставит и что у неоконсерватизма нет будущего. Для него важно лишь, чтобы у нового лидера не было иллюзий: курс внешней политики нужно менять немедленно, круто и кардинально. Ибо, как не устает предупреждать Бжезинский, третьего шанса не будет.
Дарья Гармоненко 
