Алексей Малашенко
Уважение к ветеранам у нас принято демонстрировать главным образом по праздникам.
Фото Евгения Зуева (НГ-фото)
Не люблю салюты...
Но в годовщину начала войны они не звучат. Именно тогда бы и спросить: как мы сумели победить после того, что с нами сделали? Как мы сумели победить при той власти?
Кому нужна правда
Правду о войне власть не любила и не любит. Героизм солдат – прежде всего плата за бездарность руководителей Советского Союза, о распаде которого сегодня официально принято сожалеть.
Поэтому к 9 мая не показывают «Проверки на дорогах», а крутят опупею «Освобождение», где прекрасные артисты во главе с Михаилом Ульяновым отдуваются за советский генералитет. От киношных военных сказок устают даже сами их авторы. В какой-то серии «Семнадцати мгновений» Вячеслав Тихонов жалуется на командование: чего-де они от меня хотят? чтобы я стал фюрером – «Хайль Штирлиц»?
Чтобы узнать о войне, читать надо Виктора Астафьева, Виктора Некрасова, лейтенантскую прозу, полные дневники Константина Симонова. Читая Симонова, «примеряешь» его поведение на себя – что бы ты делал, как бы ты боялся, выживал и воевал на настоящей войне. Его дневники страшны и человечны. А в том, что его сын Алексей стал защитником прав людей, – странная преемственность честного восприятия своего времени.
Правду узнавать горько и как-то неловко: пакт Молотова–Риббентропа превращает советское государство из жертвы войны чуть ли не в одного из ее инициаторов, данные о коллаборационистах свидетельствуют, что отнюдь не все как один советские люди грудью стали на защиту социалистической родины... Поляки резво выдавали евреев, эстонцы носили эсэсовские мундиры. Героизм многих героев возник под пером писателей. Вспомним трагедию писателя Александра Фадеева.
А есть еще доселе не сосчитанные миллионные бессмысленные потери. Егора Гайдара обвиняют в депопуляции России. Обвиняет та же самая публика, которая любит пройтись под портретами Сталина.
Болезненная правда о войне доходит до нас постепенно. Она нужна обыкновенному российскому, украинскому, белорусскому, балтийскому постсоветскому человеку. Именно ему, а не людям из Центральной Азии, для большинства которых это уже почти забытая или просто чужая война.
Правда о войне нужна уже потому, что, зная, что случилось вчера, мы не позволим обманывать себя сегодня.
Забытые ветераны
Самый близкий друг папы – дядя Сережа Прусаков, ветеран трех войн (финской, Отечественной и японской!), артист Театра Маяковского, работавший со знаменитым Охлопковым и получивший комнатку размером с вагонное купе, на мое детское «что было на войне?» однажды вдруг стал рассказывать, как его послали в июле сорок первого в штаб с пакетом, как ехал лесом на мотоцикле, как кто-то за ним гнался. Как, наконец, доехал он до штаба. И увидел: штаба нет, а идут немецкие танки.
Потом появились телевизор и куча военных фильмов. Но дяди-Сережино «штаба нет, а идут немецкие танки» я запомнил на всю жизнь, и эти слова не перекрыла ни одна героическая эпопея.
Те, кто воевали, не любили вспоминать войну. На них тоже долгое время не обращали внимания. А что, в самом деле? Все воевали, все ветераны.
Сталин, тот вообще не любил воевавших. Он боялся тех, кто обрел на войне самоуважение, боялся людей, которые каждый день рисковали жизнью, а в конце войны столкнулись с пусть и лежавшей в руинах, но все же иной, куда более благополучной и достойной жизнью, чем счастливая советская.
Люди, которые пытались напомнить о ветеранах, благоволением власти не пользовались. Возможно, правители, которые на войне ничем особым не отличились, не были заинтересованы в воспоминаниях.
Сколько сил потратил теперь забытый писатель Сергей Смирнов, раскопавший правду о Брестской крепости! Тогда не было ни минуты молчания, ни Неизвестного солдата. А по российским улицам и проселкам на сколоченных из досок громыхающих тележках катились безногие нестарые еще инвалиды.
Но даже после того, как во время Брежнева, наградившего себя орденом Победы, память о войне начала становиться официальной, ветеранам кланяются преимущественно по праздникам. Кстати, мы единственная страна в Европе, где старики не могут прожить на пенсию.
Небольшое отступление. В СССР не было ветеранов Первой мировой войны. Правда, иногда совесть пробуждалась. Помните, в фильме «Солдат Иван Бровкин» старик-крестьянин (его играл Георгий Вицин) пришел выручать главного героя, нацепив на колхозный пиджак три «георгиевских крестика». Забвение мертвых – наша общая советская и постсоветская подлость. Хоть бы главный «империалист» писатель Проханов почесался.
Вдоль воспетых Константином Симоновым дорог Смоленщины лежат непогребенные кости. Да что Смоленск! Их не удосуживаются собрать (подобрать) даже на Северном Кавказе.
Куда веселее скакать вокруг машины эстонского посла.
Глазами соседей
Чем дальше, тем более по-разному будет восприниматься война. Наша Отечественная – глава Второй мировой. Пусть и самая долгая и кровавая.
Для большинства она закончилась. Для немцев, которые разделались с гитлеровским тоталитаризмом, война – история. Для нас – нет. Мы еще довоевываем. А заодно с нежностью поминаем ту систему, при которой воевали. Прямое сравнение ее с немецкой «кузиной» выглядит для нашего общества неуместным и бестактным. Не ко двору по нынешней погоде «Обыкновенный фашизм» Михаила Ромма.
Сейчас пропагандистская рать поднялась против пересмотра Второй мировой. Ну, во-первых, постеснялись бы рассуждать на эту тему: у нас только коммунисты пересматривали, притом не один раз, всю историю России, затем посткоммунисты пересмотрели коммунистов; теперь путинцы пересматривают посткоммунистов. Так и хочется спросить, кто на новенького.
Один российский полупублицистический журнал пожаловался на наших недругов, стремящихся к «радикальному изменению послевоенной системы координат» (к чему, по его мнению, «западные страны-победители еще не готовы... но уже не сильно противятся постепенному ее смещению»). Вот только почему-то никому в голову не приходит, что вечно жить в «послевоенном» мире, мире Ялтинских соглашений, – невозможно. Как нельзя руководствоваться решениями Венского конгресса 1815 года и Версальским миром 1919-го. Мир-то на месте не стоит. Послевоенные ориентиры исчерпываются так же, как и «постсоветское пространство». В Ялтинских соглашениях не учтены современные Китай и Индия, а также то обстоятельство, что ВВП одного из подписантов окажется меньше, чем у Испании.
Помню анекдот шестидесятых. Партизан выходит из лесу:
– Бабка, кто в деревне, наши или немцы?
– Милок, война уж двадцать лет как кончилась...
– Е... а я двадцать лет поезда под откос пускаю...
Кстати: а почему именно сейчас, а не, скажем, лет десять тому назад некоторые наши постсоветские соседи взялись за прошлое? Не подтолкнуло ли их к этому наше постпосткоммунистическое настоящее? И они, почувствовав российскую тоску о советском прошлом, решили, так сказать, подстраховаться.
Рушить и даже перетаскивать памятники былых времен – все-таки варварство. Но и эстонцев, и поляков, и чехов (снесших танк на «Площади танкистов» и заменивших его фонтаном) понять можно. Пришли освободители и установили свою власть, свой строй. И почти 45 лет диктовали, как жить и что говорить. Тут уж не то что комплекс неполноценности, тут может настоящее отвращение ко всему советскому, всему, что его напоминает, появиться. Как бы мы, русские, отнеслись к памятнику хунвэйбину-освободителю, избавившему нас от брежневской клики?
Да и российские политики делают куда как много, чтобы вызвать раздражение к павшим и живым русским.
И все же: какие бы эмоции ни бушевали, – памятник (ни шаху Ирана, ни Саддаму Хусейну) лучше не ломать. Памятник – от слова память. Он – история, которую можно ненавидеть, но нужно помнить. Любую. Ленина тоже переносить никуда не надо. Мы заслужили и заслуживаем того, чтобы этот человек лежал посреди центра города. А продолжатель его дела стоял под Кремлевской стеной.
В острой ситуации выигрывает умный. Ума не хватило ни у тех, ни у других. По логике, Россия должна была поморщиться. А можно было даже посочувствовать соседям в связи с болезненным обострением национальных чувств – с кем не случается! А для Эстонии и Польши – схватиться бы вовремя за голову и сказать что-то вроде «погорячились мы, хотели как лучше». А потом, пофыркав, всем сесть за стол переговоров. Пока на фоне немцев и австрийцев эстонцы и поляки смотрятся провинциально.
Прекрасно понимаю, что такой подход, увы, чистая утопия: ведь если национализм разжигают, значит, это кому-нибудь нужно.
Проигранный мир
Мы – заложники победы. Мысль сия неприятна, хотя не оригинальна. Уже было сказано, что победа слишком увлекла нас в коммунизм, отложив его крах. Она законсервировала коммунистический строй. Победив в войне, мы проиграли во всем остальном, прежде всего в экономике, и, пока мы пожинали плоды победы, остальные уходили все дальше. Мы создали иллюзию живучести обреченного строя. (Кстати, мы чуть не проиграли войну, а эта правда самая правдивая и самая антикоммуно-советская.)
И что удивительно: коммунизмом пугают (в том числе президент), а Советский Союз чуть ли не боготворят. Победа не сделала наш строй процветающим, не стала основой для рывка.
Победа в войне себя исчерпывает. Очевидно, неуместно ежегодно устраивать парады по случаю водружения знамени над давно реконструированным Рейхстагом. Тем более что наши политики вдруг заспорили о том, какое знамя следует считать знаменем Победы.
Мы пугаем Европу ежесекундным напоминанием о войне. Это похоже на спекуляцию победой. Напоминать о ней нужно тактично. Нормальный человек не хочет думать о войне. Тот, кто о ней постоянно напоминает, вызывает раздражение и страх. Наша идеологическая назойливость смешна. Как и при коммунистах, мы пытаемся советское воспитание экстраполировать на всех остальных.
Без национального праздника
Свидетельством нашей исторической «рассеянности» является отсутствие национального праздника. Его нет потому, что у нас нет точки отсчета пути в нормальное будущее, пути к историческому успеху. Нет у нас того дня, с которого начался бы для нас правильный путь к процветанию и, уж простите за выражение, к свободе человека, к его свободе выбирать власть. Нет французского 14 июля (1789 года), нет американского Дня независимости, нет символа уважения к власти – Дня рождения королевы Великобритании.
Отсюда – шараханье от скороспелого ельцинского «дня примирения», назначенного на бывшее 7 ноября, к дурацкому путинскому «Дню Ивана Сусанина». Но я хочу оправдать и первого и второго президентов (у нас их мало, и мы должны их уважать). В том, что они не могут назначить национальный праздник, не их вина, но беда нашей истории.
Сейчас наметилась тенденция превратить в национальный праздник 9 мая. Не надо. У нас должен быть другой, великий, а не милитаристский праздник. Россия должна произрастать не из военных побед.
А вот о 22 июня мы не должны забывать никогда.
Фото Арсения Несходимова (НГ-фото)
Дарья Гармоненко 