Протестное зазеркалье

Для националистов нет единой нации, а есть «мы» – русские и «они» – все остальные.
Фото Артема Житенева (НГ-фото)

14 апреля в центре Москвы прошли две протестные акции. На Тургеневской площади провели свой митинг те, кто критикует нынешний режим с либеральных позиций, а на Болотной – критики из числа русских националистов. Что это – два лика нарождающегося гражданского общества?

Говорить о националистических организациях (скинхедах и прочих) как о проявлении гражданского общества не принято. Между тем под гражданским обществом мы прежде всего понимаем самоорганизацию граждан. А националистическим движениям как раз нельзя отказать в самоорганизации, и это свойство заметно отличает их от таких организованных сверху квазигражданских институтов, как Общественная палата или движения «Наши», «Молодая гвардия» и др. Так не является ли русский национализм, да и вообще националистические организации в России, своеобразной формой развития гражданского общества?

Черты сходства

Помимо самоорганизации у националистических движений можно найти множество других внешних признаков, которые сближают их с институтами гражданского общества.

Во-первых, они преимущественно руководствуются не корыстными соображениями, как это делают криминальные группы, а общественными интересами в том виде, в каком они их себе представляют. Разумеется, их трактовка общественных, национальных интересов заметно отличается от той, которая принята в демократических обществах. Скажем, для националистов идеальное российское общество – это расово однородное и этнически иерархизированное образование, во главе которого стоят представители «своего» этноса (в их терминологии – «нации»). Вместе с тем по сугубо формальным признакам они общественно ориентированы.

Во-вторых, националисты все больше тяготеют к публичной политике, пусть преимущественно и в демонстративной форме.

В-третьих, они креативны, поскольку объединены не только негативной консолидацией по принципу «против», но и деятельностью, направленной на развитие своих членов. Скажем, большинство группировок скинхедов занимается физической культурой. Почти все отечественные «наци» заняты идеологическим воспитанием своих членов. Кого-то от такой идеологии может тошнить, но формально – это просвещение. Некоторые из этих группировок заняты деятельностью, внешне похожей на правозащиту, хотя истинным правозащитникам может не нравиться то, что они защищают таких персонажей, как Буданов или Квачков.

В-четвертых, это самая массовая, самая активная и самая устойчивая часть нашей современной самоорганизации. Даже по официальным данным, только в молодежных организациях националистического толка, объединяемых идеей «Россия для русских», сегодня состоит около 50 тысяч человек. По данным же независимых экспертов, их численность примерно вдвое больше. Если к данной категории добавить людей, которые тяготеют к организациям, близким по идеологии к русскому национализму, то мы увидим, что сегодня активными сторонниками этой идеологии являются уже сотни тысяч наших сограждан. С национализмом ныне могут поспорить по популярности лишь традиционализм и патриотизм. Но если присмотреться к этим идеологемам, то окажется, что это три лика одного и того же явления – негативной консолидации. Традиционализм – это фобия к новому, особенно к тому, которое приходит извне. Патриотизм – не вообще, не теоретически, не тот, каким он мог бы быть, а тот, какой сложился в наших конкретных условиях, – это фобия к внешнему врагу. Национализм же – это фобия к врагу внутреннему, прежде всего к другим этническим группам, особенно к иммигрантским. Так что эти идеологемы не конкурируют, они поддерживают и подпитывают друг друга.

Известный социолог Николай Попов недавно провел опрос, который показал: почти половина респондентов считают, что в России нет партии, которая удовлетворяет их интересы, а из тех, кто хотел бы создать новую партию, подавляющее большинство видят ее как партию националистического толка. Так что потенциал у этого направления огромный.

Большинство современных подходов к определению гражданского общества, основанных на формалистике, т.е. на применении сугубо формальных индикаторов (часть из них, такие как «самоорганизация», «публичность», «социальная ориентация» и другие, использована выше), не способно отличить даже фашистские группировки от подлинных институтов гражданского общества. На мой же взгляд, большинство группировок современного российского национализма, не говоря уже об откровенных нацистах, – это вовсе не гражданское общество и даже не теневое его проявление, это антитеза гражданскому обществу. Прежде всего члены таких организаций исповедуют не гражданскую, а верноподданническую идеологию, а их главной целью является построение государства, основанного на сегрегации этнической и социальной. Они стремятся к усилению авторитаризма и созданию такого режима, который исключает саму возможность свободной самоорганизации граждан. В этом смысле они, безусловно, не являются частью гражданского общества.

Непреодолим ли барьер?

А теперь поставим другой вопрос: возможно ли в недалеком будущем превратить русское националистическое движение в гражданское общество? Например, нельзя ли трансформировать этнический национализм в гражданский, переведя противопоставление «мы»–«они» из этнической сферы (где «мы» – русские, «они» – чурки, черные, инородцы и т.п.) в социально-политическую? Такой национализм тоже использует ресурсы негативной консолидации, только здесь «мы» – это народ России, общество, а «они» – власть, узурпирующая наши права. Подобная трансформация наблюдалась в истории множества европейских стран. Было это и в России – вспомним знаменитый лозунг «Превратим войну империалистическую в гражданскую». В Красной Армии под лозунгами «Долой самодержавие!» и «Долой тюрьму народов!» воевали представители казачества, которые всего лишь несколькими годами раньше были оплотом трона, участвовали в этнических погромах и репрессиях против тех, кто потом стал их командирами.

Что же касается нашего времени и стихийной массы нынешних националистов, то нетрудно заметить следующее. Во-первых, идейный национализм, не говоря уже о фанатичном, характерен лишь для небольшой части (менее 10%) тех, кого чохом причисляют к русским националистам. Основная же масса людей разделяет лишь преходящие и неустойчивые ксенофобные настроения, а вовсе не идеологию национализма. Во-вторых, этнофобии зачастую являются лишь оболочкой протестных настроений и протестного поведения. В этнически однородных русских районах люди долго могут мириться с произволом властей и дикого бизнеса, но стоит врагам принять облик этнически чужого («не наш» начальник, «не наш» бизнесмен), как мгновенно происходит консолидация людей, охваченных чувством протеста. Кондопога это показала, да и многие другие районы это показывают. Если нет реального «этнически чужого», то его придумают. Конкретной личности придумают легендарную этническую биографию, как придумали ее Ельцину, а сейчас ее придумывают Путину.

Так вот, если отшелушить социальные требования людей от грязи этнофобии, то под ними вскрывается вполне рациональное недовольство реальными социально-политическими бедами. Недовольство, связанное с произволом чиновничества, с преступностью, коррупцией, дороговизной, нерегулируемой миграцией и др. Это превращенная форма протестного поведения. И в этом нет ничего нового. Огромное количество социальных движений в истории развивалось под оболочкой этнических и религиозных войн.

Вопрос заключается в следующем: так ли непреодолим барьер, отделяющий людей от понимания того, что источником произвола выступают не чужаки, не «понаехавшие», а «свои», местные начальники, приватизирующие власть в своих корыстных интересах?

Национализм и империя

На мой взгляд, сегодня такой сдвиг в сознании маловероятен.

Прежде всего единственная сила, которая могла бы быть в нем заинтересована, – либералы и демократы – как огня боится самого слова «национализм», так же как и «традиционализм» и «патриотизм». Да и националисты видят в либералах и демократах своих основных врагов, поэтому политический союз с ними пока невозможен.

Далее, на использование энергии национализма претендуют, и не без основания, совсем другие силы. Поразительно и парадоксально то, что на русский национализм делают ставку сторонники имперских проектов. В теории национализм и имперский порядок взаимно противоположны. И, казалось бы, это положение справедливо и для России. Лозунг «Россия для русских!» абсолютно противоположен традиционному имперскому лозунгу «Все народы – подданные одного государя». Рост этнической подозрительности плохо сочетается со стремлением к удержанию народов в едином государстве.

Однако разработчики новых имперских проектов ведь и не ставят перед собой задачу обосновать возможности сколько-нибудь устойчивого функционирования империй. Их задача – всего лишь мобилизовать этническое большинство в нынешних конкретных условиях, и опорой здесь действительно могут быть русский национализм и стремление его сторонников к этническому доминированию. А такое стремление сегодня характерно и для значительной части русских масс, поскольку имеет компенсаторный характер и связано с недостаточным участием во власти всего населения страны, как меньшинств, так и представителей этнического большинства. Когда народ лишают возможности чувствовать себя хозяином страны, он находит утешение в стремлении почувствовать себя хозяином хотя бы по отношению к меньшинствам. 14 апреля идея о том, что народ не является хозяином страны, реальным источником власти, что у него отняли право выбора, повторялась на обоих упомянутых митингах. Только националисты вносили в нее маленькое этническое уточнение: «русский народ, национальное большинство – не хозяин в своей стране», как будто у других народов России сегодня больше прав. Подмена социальной проблемы этнической позволяет играть на национальных чувствах. Именно на эту особенность массового сознания опираются все современные национал-экстремистские проекты возрождения имперского устройства России.

Сегодня и российская власть, безусловно, дрейфует в сторону имперского национализма, однако в последнее время в рядах национал-имперской партии усиливаются позиции еще более радикального крыла, представителей которого не удовлетворяет нынешний режим, сохраняющий пусть декоративные и сужающиеся, но все же элементы либерализма. К тому же новые имперские националисты считают нынешний режим неустойчивым. «Состояние максимальной неустойчивости постсоветского гибрида либерального и патерналистского типов государственности, – отмечает Михаил Юрьев, автор весьма популярной сейчас книги «Третья империя», – было достигнуто еще в период позднего Ельцина... наша нынешняя псевдомодель не нравится всем, может быть, не так сильно, но зато всем».

Если М.Юрьев под «всеми» понимает всех своих единомышленников, то он прав – в этих рядах недовольство нынешним режимом действительно растет и становится массовым. Еще недавно национал-имперские активисты считали президента «своим парнем», «крутым державником», а сейчас подобные настроения угасают и вытесняются все более критической оценкой. Не редкость теперь и националистические демонстрации под лозунгом: «Смерть системе». Представители крайнего крыла имперских националистов вроде М.Юрьева предлагают уже не косметический ремонт прежней империи, а конструирование новой, Третьей империи – третьей по счету после царской и советской и в подражание Третьему рейху. Новая империя в отличие от нынешнего осколка должна, по мнению разработчиков этого проекта, выдвинуть цель территориальной экспансии.

Для когорты новых имперских националистов имперский проект – это прежде всего инструмент мобилизации российского общества с помощью амбициозной идеи мирового господства. Отсюда вытекает постановка заведомо утопического проекта построения новой Российской империи, значительно превосходящей по масштабам советскую, – империи, простирающейся от Владивостока до Лиссабона. А в той же книге М.Юрьева Российская империя покоряет и Америку (!). Вот так – знай наших. Впрочем, использование утопий как средства мобилизации давно известно.

Имперско-фашистские силы в условиях нынешней России не могут прийти к власти в результате демократических процедур, да они и не заинтересованы в демократии. Мала и вероятность прорыва этих сил к власти в результате военного переворота, хотя такая возможность обсуждается в их кругах. Зато вполне вероятно «тихое» и постепенное обновление власти и рост в ней удельного веса национал-имперских сил.

Речь вовсе не о том, что фашизация России является фатально неизбежной, но нынешние тенденции в политическом развитии страны, несомненно, ведут к радикализации протестных настроений и подталкивают русский национализм скорее к фашизации и к поддержке идеи установления тоталитарного режима, чем к гражданскому обществу.

Перед лицом реальности

И все же силам, заинтересованным в ином направлении развитии России, в ее демократизации, в развитии гражданского общества, не стоит относиться к русскому национализму только как к врагу и угрозе. Нельзя забывать о массе людей, для которых он является лишь формой выражения протеста в связи с реальными проблемами нашей общественной жизни. Нельзя мириться с тем, что эти массы при бездействии демократических сил могут дрейфовать в сторону объединения с идеологизированным и организованным национал-экстремизмом. Далее, я абсолютно уверен, что если новое будет приживаться в России, в том числе и демократическое новое, то только в форме чего-то привычного, традиционного, укоренившегося. Без освоения идеи патриотизма и отчасти ценностей культурного традиционализма, культурной специфичности России, ныне монополизированных националистами, никакого демократического движения быть не может.

И последнее. Национально-государственная идея, которую многие радикальные демократы считают устаревшей, на самом деле будет доминировать в мире в обозримой перспективе. Мир еще долго (а может быть, и никогда) не будет жить «единым человечьим общежитьем», ни в форме мировой республики, ни в форме мировой империи. Это показал Европейский союз, для большинства членов которого национально-государственная идентификация выше общеевропейской. Это, безусловно, доказывает Америка, для которой американская идентичность выше трансатлантической или западнической, а уж про остальной мир и говорить нечего. Большинство стран этого остального мира, и Россия в том числе, лишь осваивают первые ступени национально-государственной идентичности. Следовательно, задачи формирования политической нации будут у нас чрезвычайно актуальны. При этом они не разрешимы без трансформации национализма этнического в национализм гражданский. Эту задачу можно отложить, но нельзя отменить.