Иван Сас
Елена Зарембинская: «Вернуть матери ребенка, семье отца – для меня это выше всех наград».
Фото Артема Чернова (НГ-фото)
-Елена Леонтьевна, давайте определимся с термином «без вести пропавший».
– Ни в одном нормативном акте – и это мы считаем большим упущением – нет четкого юридического определения этого термина. В сложившейся практике под этим понятием подразумевается лицо, которое пропало неожиданно, при неизвестных обстоятельствах, без видимых причин.
– Солдат, сбежавший из части, – это тоже без вести пропавший?
– Если солдат самовольно ушел с оружием и известны обстоятельства ухода, то это значит, что речь идет о преступлении. Лица, исчезнувшие в связи с совершением преступления, в категорию пропавших без вести не включаются, их разыскивают как преступников в рамках возбужденных уголовных дел. Если же пропал солдат и нет никаких признаков того, что он покинул часть с преступными намерениями, то он может быть объявлен пропавшим без вести.
– Теперь о масштабах явления. Жутко представить, что ежегодно в стране без вести исчезает примерно население среднего провинциального города.
– Это реалии, от которых, к сожалению, никуда не уйти. Больше всего нас тревожит устойчивая тенденция к росту числа без вести пропавших. Если, скажем, в 2000 году в России по нашей линии разыскивалось 102,8 тысячи человек, то в 2003-м – уже 118,7 тысячи. Ежегодный рост – 10–12%.
– В чем, на ваш взгляд, причина такого положения?
– Рост числа без вести пропавших мы связываем, с одной стороны, с усилением миграционных процессов, с другой – с неблагоприятной криминогенной ситуацией. Перемещение населения активизируется оживлением в экономике. Что касается ситуации на Северном Кавказе, то она хоть и не способствует снижению числа без вести пропавших, но и не является определяющей среди причин этой тенденции.
– Кто чаще всего пропадает в России?
– Почти пятую часть всех разыскиваемых в минувшем году составили несовершеннолетние. Это свыше 25 тысяч человек. Из них более 8 тысяч – дети возрастом до трех лет. Если старшие чаще всего бегут от неблагополучия в семьях, то малолетние теряются по недосмотру взрослых. Схожим образом пропадают и пожилые люди, страдающие провалами памяти, психическими расстройствами.
– А что можно сказать о прослойке между малыми и старыми?
– На 80% это взрослые люди, уехавшие из родных мест на заработки.
– Как теряются взрослые, дееспособные люди? Есть ли какие-то наиболее распространенные схемы?
– Поиски работы всегда сопряжены с мытарствами, частыми переменами места пребывания. У многих надежды на быстрый заработок не сбываются, обрадовать родных нечем, поэтому вестей домой и не шлют. А родители бьют тревогу. Бывают случаи похуже, когда люди попадают к недобросовестным работодателям, которые месяцами кормят наемных рабочих обещаниями и в конце концов выталкивают их за ворота без копейки в кармане. Еще хуже, когда человек связывается с местным криминалом, – это часто заканчивается трагически.
– Много ли пропадает иностранцев?
– Розыском иностранцев у нас занимается специальный отдел. Я могу лишь сказать, что их процент в общей массе разыскиваемых невелик, это в основном граждане Украины, Беларуси, Молдовы, Таджикистана.
– Пропадают ли без вести политики, государственные деятели, сотрудники правоохранительных органов? Не вашими ли стараниями был обнаружен в Киеве Иван Петрович Рыбкин?
– Нет, не нашими, но нас тогда тоже напрягли основательно. (Смеется.) Это исключительный случай. Представители исполнительной и законодательной властей без вести пропадают крайне редко – за весь 2003 год зарегистрировано всего три случая. Чего не скажешь о сотрудниках правоохранительных органов – по нашей линии разыскивалось более 160 человек.
– Сколько из общего числа пропавших удается разыскать?
– В минувшем году – 63,6%. Это в целом, включая неразысканный остаток прошлых лет. Если же брать объявленных в розыск только в 2003 году, то здесь разыскано 88,6%. По несовершеннолетним он еще выше – без малого 92%.
– Чем объяснить такую разницу? Детей искать проще?
– Нет, причина в другом. Когда пропадает взрослый, родные долгое время выжидают: вдруг появится. Когда исчезает ребенок, реакция в большинстве случаев немедленная. А по горячим следам искать всегда легче. Хотя здесь есть свои трудности. Представьте себе в милицейском отделении потерявшуюся зареванную двухлетнюю кроху, которая не то что домашнего адреса – имени своего назвать не может. Хорошо, когда родители объявляются через несколько часов, но иногда их розыск затягивается на месяцы.
– Кстати, где все это время пребывает ребенок?
– Это больной для нас вопрос. В приемник-распределитель малолетку не сдашь, туда принимают только несовершеннолетних правонарушителей. Везем по больницам, приютам, уговариваем взять, унижаемся.
– Потрясающе. Если государство так относится к своим малолетним потерявшимся гражданам, то надо, может быть, пустить шапку по кругу, обратиться к олигархам-благотворителям?
– Благотворительность, общественная поддержка – хорошо, но гарантии должны идти от государства. Маленький штрих: сегодня много частных приютов. Временно размещать там детей, особенно постарше, рискованно. У них нет надлежащей охраны, бывает, родителей нашли, а ребенок сбежал.
Ответственность в первую очередь должны проявлять родители. Нет ничего проще, чем, отправляясь с маленьким ребенком на улицу, положить ему в карманчик визиточку с указанием домашнего адреса и телефона. Вообще же иметь визитку нелишне любому из нас. Возьмите случаи, когда человека сбивает автомобиль или он оказывается в бессознательном состоянии по другой причине. Если хотите, это вопрос безопасности личности.
– Есть ли срок, который нужно выждать с подачей заявления, обнаружив пропажу человека? Говорят, заявление принимают только по истечении трех дней...
– Никаких сроков нет. Если вы вышли из магазина и не обнаружили ребенка – это относится и к взрослым, – у вас обязаны принять заявление хоть через три минуты. Чем раньше – тем лучше.
А продолжая детскую тему, хочу сказать еще об одном. Многие родители гордятся тем, что строят свои отношения с детьми на безоглядном доверии. Доверие – это хорошо, но при полном отсутствии элементарного контроля оно может обернуться бедой. В прошлом году две московские подружки-школьницы решили податься на юга, но родители возражали. Тогда они сочинили версию, будто мама третьей их одноклассницы отправляется на море, у нее лишние путевки и она готова взять девчонок с собой. Родители согласились, снабдили дочек деньгами, мобильными телефонами. И девочки отправились в турне по южным городам. Каждый день звонили родителям. Все было хорошо, пока не закончились деньги. Девочки попали в зависимость от личностей с криминальным уклоном, и дело чуть было не дошло до сексуальной эксплуатации.
– Много ли пропавших без вести детей попадает в беду?
– Из 25 тысяч пропавших в 2003 году несовершеннолетних жертвами преступлений стали около 90 человек, в том числе около 20 малолеток.
– Какие еще мотивы, кроме бегства от неблагополучия в семье или романтического желания посмотреть мир, заставляют подростков покидать родной дом?
– Нас все больше тревожит растущая причастность к этому явлению различных религиозных сект. Детей уводят в скиты, молельные дома, заставляют отказываться от своих родных и близких. Свежий пример – в Новосибирске разоблачена секта, в которой состояло более 60 несовершеннолетних, среди них 9 подростков находились в розыске как без вести пропавшие.
– Сейчас услуги по розыску пропавших предлагают многие частные сыскные агентства и детективы...
– Все они приходят к нам и пользуются нашей информацией.
– То есть это лишняя трата денег?
– Все зависит от множества факторов. Если частный детектив настоящий профессионал, если он добропорядочный человек, он может уделить больше времени розыску одного человека.
– В информации им не отказываете?
– Никакой профессиональной ревности у нас нет, мы делаем общее дело, и, как говорится, бог им в помощь.
– Теперь о самой скорбной стороне вашей работы – опознании трупов. Какова здесь статистическая картина?
– Тенденция роста здесь еще ярче выражена. В 2000 году устанавливалась личность 63,1 тысячи неопознанных трупов, а в 2003-м – 89,7 тысячи. Ежегодный прирост – примерно 15–17%. Почему опознание трупов включено в компетенцию нашего отдела? Розыск без вести пропавших ведется как бы с двух концов – от заявления о пропаже человека и от обнаруженного неопознанного трупа. Поэтому вторыми после спасателей на место трагических происшествий с массовой гибелью людей прибывают наши сотрудники.
– Вы имеете в виду происшествия типа взрыва в метро, обвала крыши в «Трансвааль-парке»?
– Когда произошел теракт в метро, наши сотрудники десять дней безвылазно провели в моргах. Среди жертв много людей было без документов, требовалось установить их личности, для этого нужно организовать десятки мероприятий. В случае с «Трансвааль-парком» было чуть легче – там мы завершили работу через три дня.
– Вы лично тоже выезжали на место происшествия или вас как женщину оберегают от подобных зрелищ и мероприятий?
– Это моя работа, и я не могу позволить себе каких-то поблажек и скидок на том только основании, что я женщина. Поэтому и на месте взрыва в метро между «Павелецкой» и «Автозаводской», и в «Трансвааль-парке» я делала свое дело.
– Вы назвали два показателя минувшего года: 118 тысяч без вести пропавших и почти 90 тысяч трупов, которые требовалось опознать. Соотношение – примерно 4 к 3. Означает ли это, что трое из каждых четырех без вести пропавших гибнут?
– Нет, такое сопоставление неверно, так как значительная часть обнаруженных трупов не имеет отношения к статистике без вести пропавших. Из-за несовершенства статотчетности точно определить, какой процент из общего числа без вести пропавших гибнет, невозможно. Однако косвенное представление может дать такой показатель – в 2003 году из 118 тысяч разыскиваемых около 1200 человек стали жертвами преступлений. Имеются в виду преступления против личности – убийства, изнасилования, причинение тяжкого вреда здоровью. Это примерно один процент. Убитых, разумеется, значительно меньше.
– Если труп не опознан в отведенные санитарными нормами сроки, значит ли это, что личность погибшего не будет установлена никогда?
– Не значит. Сразу после обнаружения трупа заводится дело по установлению личности и составляется опознавательная карта. В нее заносятся фотография, отпечатки пальцев, описания особых примет, зубного аппарата, одежды. Карта отправляется в Главный информационный центр МВД. Изымается также и сдается на хранение биологический материал, позволяющий идентифицировать личность по ДНК. Если в первый месяц не обнаруживаются желающие опознать труп, то сначала его отправляют в трупохранилище, а по истечении установленных сроков хоронят. Но возможность установления личности сохраняется.
– Возможны ли ошибки с опознанием?
– Идентификация по ДНК позволяет установить личность со стопроцентной достоверностью, даже если от человека остались только фрагменты. Беда только в том, что своих лабораторий, где можно было бы делать такие экспертизы, у МВД не хватает, а в системе Минздрава эта услуга почти во всех регионах платная. Взять пробу ДНК стоит примерно три тысячи рублей. У нас на оплату таких услуг нет денег, а заявителю, особенно если это пенсионер, названная сумма тоже не по карману. Все это должно делаться за государственный счет.
– Что, на ваш взгляд, нужно сделать, чтобы радикально изменить ситуацию с розыском без вести пропавших?
– Принять закон о геномной регистрации граждан, создать федеральный банк образцов ДНК. Мы получили бы эффективнейший инструмент не только для розыска без вести пропавших, но и для борьбы с преступностью в целом. В Великобритании благодаря геномному банку данных еженедельно раскрывается около 800 преступлений. Законопроект уже подготовлен, однако против выступают правозащитники, хотя, на мой взгляд, это в интересах законопослушных граждан. Отдельной статьей в УПК РФ следует ввести юридическое понятие «без вести пропавший», ликвидировать белые пятна процессуального характера.
Еще мы мечтаем о нормальных условиях работы. Сейчас нагрузка на одного сотрудника 130–140 дел, оптимальной же считается 50–60. В некоторых регионах реформирование наших структур отдали на откуп руководителям субъектов Федерации, и кое-где вообще ликвидировали разыскные подразделения, отдав их на укрепление отделов по раскрытию убийств и других преступлений. Я уже не говорю о материальной базе. Недавно к нам коллеги из Якутии приезжали, так у них на отдел из оргтехники – одна пишущая машинка. Когда мы передали им старый списанный компьютер, они на седьмом небе были. В Смоленске разыскное подразделение в вагончике сидит. Из-за этого мы теряем профессиональное ядро.
– Почему о зарплате не говорите?
– О ней шуму и так много, да толку мало. Поверьте, обижает не зарплата, обижает отношение. А сыскарям, если хотите, впору молоко давать – за психологические перегрузки. Многим кошмары по ночам снятся. Я до сих пор помню свой первый выезд на происшествие с одиннадцатью обгоревшими трупами, когда на Дмитровском шоссе загорелся бензовоз и огонь перекинулся на троллейбус. Это было 24 июня 1992 года, но жуткий запах преследует меня до сих пор.
– Почему не ищете более спокойную работу?
– У нас есть огромный моральный стимул, который удерживает от этого соблазна. Вернуть отчаявшейся матери ребенка, семье – отца – для меня это, не сочтите за высокие слова, выше всех наград.
