Ксения Юдаева Уже стало общим местом говорить об экономическом либерализме Путина, с одной стороны, и авторитарных тенденциях и свертывании демократических институтов – с другой. Многие обозреватели отмечают также, что отход от принципов политического либерализма и скатывание к популизму могут привести и к отказу Путина от проведения либеральной экономической политики. Первые сигналы к этому в виде роста налогообложения нефтяного сектора, апелляции к «социальной ответственности» бизнеса, отказа от последовательной монетизации льгот, а теперь еще и заявлений о контроле над распределением студентов уже поступили. Задача экономической либерализации – это наследство, полученное Путиным от предшественников, и чем больше он будет концентрироваться на выполнении собственных задач, тем в большей степени возможен откат от принципов экономического либерализма.
Положение обязывает
Если говорить о собственной задаче путинского правления, то ее можно описать как «возрождение России». Так называемое «укрепление государства», безусловно, направлено на достижение этой цели. Однако для самого Путина наиболее интересной стороной этой его задачи является не столько укрепление государства, сколько модернизация внешней политики, поиск для России достойного места на современной политической карте. С самого начала своего президентства Путин ведет последовательную политику, направленную на повышение политического статуса России в мире, в частности, путем вступления во всевозможные международные организации. При этом Путин одновременно является и главным мозговым центром, и главным двигателем этого процесса. Если во внутренней экономической политике Путин опирается на либералов из экономических министерств, а во внутриполитических делах – на своих соратников из силовых ведомств, то во внешней политике он «один в поле воин», и его слова и действия часто идут вразрез с заявлениями его советников по внешнеполитическим вопросам.
Еще одно противоречие путинского правления: отход от демократических принципов и от экономического либерализма противоречит задачам модернизации внешней политики. Даже вступление в ВТО, организацию, не являющуюся клубом избранных и налагающую довольно мягкие требования на своих членов, потребует от России продолжения курса на внешнеэкономическую либерализацию и либерализацию тех секторов, которые могут влиять на сравнительные преимущества России во внешней торговле, прежде всего либерализацию цен на газ. Россия заявила также о своем желании стать членом многих других структур, включая ОЭСР – элитный клуб экономически развитых стран. Вступление в такие организации, как ВТО или ОЭСР, является залогом осуществления экономических реформ: теперь их проведение контролируется не только и не столько внутрироссийскими институтами контроля над исполнительной властью, сколько иностранными участниками экономической деятельности.
Членство России в «большой восьмерке» и в целом поддержание дружественных отношений с ведущими странами Запада, со своей стороны, налагают серьезные ограничения на внутриполитический процесс в России. Усиление авторитарных тенденций, безусловно, вызывает недовольство на Западе, даже если лидеры западных стран по разным причинам не считают нужным высказывать его России. Путин это понимает, и его замечание в последнем Послании Федеральному собранию о том, что укрепление государства не стоит путать с авторитаризмом, во многом является попыткой убедить самого себя в том, что это так.
Примеры pro et contra
Наибольший интерес тем не менее представляет даже не вопрос о том, какие ограничения друг на друга налагают внутриполитический, внешнеполитический и экономический курс президента Путина. Главный вопрос состоит в том, способствует ли внешняя политика Путина созданию в России социальной базы, необходимой для построения и консолидации демократии. Двенадцать лет назад было понятно, что российская демократия не является устойчивой. Тем не менее у российских либералов была вера в то, что либеральная экономическая политика будет способствовать ее укреплению за счет того, что люди, выигравшие в результате демократизации и экономических реформ, будут активно поддерживать сохранение и развитие демократических институтов. Сейчас сложно сказать, ошиблись ли либералы начала 90-х только в сроках или виновато их пренебрежительное отношение к выбору средств для выполнения своих целей, но после 12 лет экономического либерализма российская демократия не укрепилась, и происходит явное укрепление авторитаризма. Будет ли политика внешнеполитической модернизации и внешнеэкономической либерализации способствовать укреплению демократии в России?
История говорит о том, что в принципе это возможно. Во всяком случае, успех демократизации Испании и Португалии в 1970-х гг. и последующее создание более-менее устойчивых демократических режимов в странах Восточной Европы большинство политологов связывают со стремлением этих стран стать членами Европейского союза. Даже Турция, страна, по своей ментальности гораздо более далекая от Запада, чем Россия, работает над укреплением у себя демократии, поскольку это необходимое условие для вступления в Евросоюз.
Если же смотреть более широко, то демократизация в мире происходит «волнами», и волны демократизации по времени практически совпадают с волнами глобализации. Известный американский политолог Самуэль Хантингтон фиксирует три волны демократизации: с 1828 по 1926 г., с 1943 по 1962 г. и с 1974 г. по настоящее время. Экономисты, в свою очередь, выделяют две волны глобализации, т.е. усиления экономической интеграции между странами: первая наблюдалась с 1820 по 1913 г., а вторая началась в 1950 г. и продолжается по настоящее время. В первую волну глобализации расширение избирательного права открыто использовалось правительствами европейских государств как компенсационная мера в отношении тех слоев населения, которые были недовольны политикой свободной торговли. Вопрос о том, какие конкретно механизмы способствуют совпадению процессов глобализации и демократизации во вторую волну глобализации, пока еще слабо исследован, но статистическая связь здесь вполне просматривается.
В истории все не так просто, и за контрпримерами также не придется далеко ходить. Одна из наиболее богатых и наиболее открытых в экономическом смысле стран – Сингапур – не является демократической страной. Все можно было бы списать на религиозно-культурные отличия, если бы не общеизвестный факт, что в Южной Италии демократические институты работают гораздо менее эффективно, чем в Северной, не говоря уже о других странах и регионах Запада. Причиной этого считается отсутствие в Южной Италии социальных институтов – доверия, способности к компромиссу, толерантности, способности к созданию разного рода социальных объединений и т.п. В современной России большинство из этих социальных институтов либо также отсутствует, либо находится в зачаточном состоянии. В какой степени политика экономической и политической открытости и завоевания своего места среди ведущих западных стран способствует их возникновению?
Принято считать, что Россия вечно мечется между Европой и Азией. Однако, попадая в Азию, сходства с Россией видишь мало, что наводит на мысль о том, что Россия мечется между Западом (а не конкретно Европой или США) и мифами о своем «особом пути». При этом стремление стать Западом является достаточно сильным, и оно присуще не только, условно говоря, «западникам», но и «славянофилам». Последние отличаются от первых тем, что не желают копировать западные институты, а считают возможным выработать русские институты, не противоречащие западным принципам. В этом они похожи на французов, которые, будучи людьми западными, последовательно отстаивают свое право на самобытность. Восприимчивость россиян к западным традициям хорошо просматривается на бытовом уровне. Возьмем, к примеру, традиции ресторанного обслуживания. И в Советском Союзе, и в Китае было принято подавать на стол только одно меню. В современной России происходит стремительный переход к западной традиции, когда меню дают каждому посетителю. Причем это происходит не только в Москве или Санкт-Петербурге, но и, к примеру, в Томске, Иркутске или Воронеже. В Китае, по крайней мере в Пекине, на стол до сих пор подают одно меню, хотя иностранцев там не меньше, чем в Москве.
Первый блин комом
Путинская модернизация внешней политики отвечает желанию населения не столько возвратить России статус великой державы (в глубине души и Путин, и население отдают себе отчет в том, что сделать это невозможно, по крайней мере за короткое время), сколько возвратить или приобрести для нее статус «цивилизованного государства». Поэтому политика внешней открытости способствует культурному трансферту и формированию в России тех самых социальных институтов, без которых невозможна консолидация демократии. Интересно в связи с этим и наличие обратного процесса: разогревание ксенофобских настроений. В этом прежде всего заинтересованы авторитарная власть или те силы, которые выигрывают от укрепления в России авторитарного бюрократического государства. Недавно ксенофобские нотки – выпад против финансируемых иностранными фондами гражданских организаций – проникли и в речь самого президента. Это, на мой взгляд, одно из наиболее ярких проявлений противоречивости внутренней и внешней политики Путина, и для демократического будущего России важно, чтобы процесс свертывания демократических институтов не повлек за собой изменений во внешней политике.
Нет ничего необычного в том, что после демократизации начала 1990-х гг. в России появляются авторитарные тенденции. Первая попытка демократизации, как правило, оканчивается провалом. Быстрое развитие демократических настроений в обществе обычно сменяется столь же быстрым откатом, а формирование устойчивой базы для демократии требует смены поколений. Для западных стран это не менее характерно, чем для восточных. В 1953 г. только 50% жителей Западной Германии считали, что демократия является для их страны наилучшей формой правления, и их число выросло до 90% лишь к 1972 г. Успеху процесса демократизации способствует наличие внешних факторов, препятствующих его затуханию. Путинская модернизация внешней политики является одним из таких факторов. Остается только надеяться, что президент будет продолжать эту политику, несмотря на то что она вступает в противоречие с внутриполитическим авторитарным курсом.
