Почему помолодела ксенофобия

Для массового сознания азербайджанцы – это те, кто захватили все рынки.
Фото Натальи Преображенской (НГ-фото)

Небывалый рост этнофобий в России - тема, не обойденная вниманием. Однако, как всегда, новое явление обрастает слухами, появляется и большое количество скороспелых исследований, зачастую искажающих реальную ситуацию, а главное - затрудняющих понимание сути явления.

О реальных масштабах ксенофобии и некоторых закономерностях динамики этого процесса можно судить по материалам двенадцатилетнего социологического мониторинга ВЦИОМ (1990-2002 гг.), прежде всего ответам на вопрос: "Как вы в целом относитесь к людям следующих национальностей┘?", где суммы ответов "с неприязнью, раздражением" и "со страхом, недоверием" позволяют определить иерархию негативных оценок россиян в отношении представителей разных национальностей.

Приводимый здесь график построен по материалам доклада Л.Д. Гудкова "Динамика этнофобий в России последнего десятилетия" на конференции "Национальные меньшинства в Российской Федерации" (Москва, июнь 2003 г.) Столбцы на графике указывают на колебания негативных суждений о ряде этнических общностей. Внизу, под названием национальности, указаны интервалы или пороги этих колебаний в процентах к числу опрошенных.

На основе этих материалов я выделил три группы национальностей по уровню негативного отношения к ним россиян, прежде всего русских, составляющих 85% опрошенных.

"Совсем чужие". Эту группу составили народы, по отношению к которым доля отрицательных оценок за 12 лет наблюдений не опускалась ниже 40% опрошенных. Крайний негативизм за все эти годы проявляется лишь к чеченцам и цыганам - это единственные группы, негативное отношение к которым демонстрируют более половины респондентов. При этом к чеченцам такое отношение фиксируется с 1995 г., а к цыганам - с 2002 г. Следующими по уровню негативного восприятия стоят азербайджанцы (доля негативных оценок по отношению к ним не опускалась ниже 30%, а в 1998 г. подскочила до 48% от числа опрошенных). Далее по убыванию негативного отношения, но в отмеченном интервале колеблются оценки армян и грузин (доля негативных оценок не опускалась ниже 27%, а в отдельные годы доходила до 45% от числа опрошенных). Наконец, замыкают эту группу народы Средней Азии, негативные оценки которым давали 20-22% опрошенных.

"Чужие". Во вторую группу вошли этнические общности, по отношению к которым негативные оценки колеблются от 15 до 20%. Умеренный негативизм проявился к евреям и эстонцам - доля негативных оценок составляла от 13 до 17% и однажды, в 1997 г., по отношению к эстонцам подобралась к 20%; к татарам и башкирам - колебания негативных оценок от 12 до 15% и лишь в 1999 г. их доля по отношению к татарам подскочила до 18%.

В 2002 г. в эту группу попали и американцы, но по сугубо формальным признакам - тогда доля негативных оценок составила 17%, хотя до этого времени отношение к ним было таким же, как к народам, которые входят в следующую, третью группу. В ней представлены национальности, по отношению к которым негативные оценки не превышали 15%. Как оказалось, такой, сравнительно слабый негативизм относится к двум совершенно разным типам этнических общностей.

"Почти свои". Это этнически родственные для русских группы, например, украинцы, негативные оценки к которым обозначают нижние (самые слабые) пороговые значения этнофобии.

"Виртуальные". Это группы, с которыми подавляющее большинство россиян никогда не встречались и оценивают их только на основе информации, почерпнутой из массмедиа. Так, неожиданный на первый взгляд взлет негативных оценок арабов до 12% в 2002 г., при том, что в предшествующие годы негативных оценок этой группы в социологическом мониторинге вообще не было, несомненно, объясняется информационной реакцией на события 11 сентября и ростом упоминаний этой группы в СМИ в связи с терроризмом во всем мире, в том числе и в Чечне.

По отношению к этим группам можно говорить о сочетании двух взаимосвязанных факторов формирования этнофобий: с одной стороны - о реальной культурной дистанции, то есть о степени фактического различия во внешних признаках, поведении, культуре, образе жизни этнических общностей, а с другой - об информационном конструировании. Оба фактора усиливают друг друга.

Роль сообщений прессы, зачастую искажаемых при дальнейшей трансляции в общественном мнении, особенно велика по отношению к сравнительно новым для данной территории группам. Скажем, азербайджанцев сегодня обвиняют в том, что они захватили все городские рынки, взвинчивают цены, изгоняют "чужих" торговцев и т.д. Однако обычный русский покупатель, придя на рынок, вряд ли отличит азербайджанца от других кавказцев. Информацию о "захвате" рынков "гостями" он получает из СМИ, которые просто не интересует тот факт, что подавляющую часть рынков в стране все же контролируют представители этнического большинства. Интерес прессы к русским хозяевам рынка просыпается лишь в некоторых особо "пикантных" ситуациях, например в таких, как в Хабаровске, где главный хозяин городского рынка (его директор) Борис Суслов - это бывший первый секретарь горкома КПСС.

Между тем процесс замещения "кавказцев" русскими на большинстве рынков России принял необратимый характер. С одной стороны, русский бизнес (как легальный, так и нелегальный) все больше вытесняет кавказцев с рынка при явном или неявном содействии местных властей. С другой стороны, сами кавказцы стали уходить в тень, а вместо себя выставлять продавцами представителей этнического большинства. Этот процесс особенно усилился после серии кавказских погромов на российских рынках. Еще важнее то, что за последнее десятилетие в России выросло целое поколение русских людей, для которых торговля на базаре - вполне привычный и даже престижный бизнес. Поэтому процесс последовательного уменьшения роли этнических меньшинств происходит постоянно, но пока он не повлиял на динамику ксенофобии.

В формировании этнических фобий, чувств настороженности к мигрантам, страхов и разочарования существенную роль играют проявления социального неблагополучия. Поэтому, как отмечается в вышеупомянутом докладе Л.Д. Гудкова, при общем чрезвычайно высоком уровне подозрительности и отрицательного отношения к иноэтническим мигрантам такое отношение в малых и средних городах выражено сильнее, чем в крупных. Лишь одна группа опрошенных - предприниматели - продемонстрировала существенно меньший уровень недоброжелательства к иноэтническим мигрантам, хотя и в этой группе 50% респондентов завили, что их отношение к мигрантам "скорее отрицательное" и "резко отрицательное". Однако в самых многочисленных социальных группах, таких, как рабочие, служащие и пенсионеры, показатели ксенофобии превышают 65%. В "лидирующей" группе по уровню этнического негативизма оказалась и учащаяся молодежь. Это неожиданный результат.

Почти аксиомой среди исследователей этнофобий считается, что молодежь меньше склонна к ксенофобии, чем люди пожилого возраста. Так было и в России еще 5-6 лет назад, однако сегодня ситуация изменилась. По последним данным ВЦИОМа, на вопрос: "Как вы думаете, представляют ли сейчас угрозу безопасности России люди нерусских национальностей, проживающие в России?" ответы "большую угрозу" и "некоторую угрозу" дали 58,5% респондентов в возрасте 55 лет и старше, 53,6% - от 40 до 54 лет, 52,3% - от 25 до 39 лет и 58,7% - от 18 до 24 лет.

Таким образом, былая тенденция к росту уровня этнофобий по мере увеличения возраста опрашиваемых наблюдается сегодня, только если начать отсчет с группы в возрасте 25-39 лет, то есть с тех, кому (в своем большинстве) в начале 90-х было менее 24 лет. Зато нынешняя молодежь демонстрирует даже больший уровень этнофобий, чем представители самой пожилой из представленных в таблице групп. Нельзя объяснить это только большей возбудимостью молодежи, поскольку подобная особенность возрастной психологии проявлялась и раньше. Однако в начале 90-х она обусловливала наибольший уровень этнической толерантности, а ныне - наибольшие этнические фобии и страхи.

Естественно возникает вопрос: почему именно сейчас страхов стало больше, хотя социально-экономические показатели страны не стали хуже по сравнению с революционным периодом? Думаю, что это связано в немалой мере с тем, что ксенофобия сама становится системным фактором. Раньше социальные проблемы политизировались, то есть вину за них возлагали на власти или на стоящих за ними олигархов, теперь же проблемы все чаще этнизируются и ответственность переносится на "чужие" этнические общности.

Если говорить о настроениях этнического большинства, то травмирующее воздействие на него оказывают и этнодемографические процессы. Продолжающийся уже более четырех десятилетий, но ставший заметным в последние годы процесс уменьшения доли русских на фоне быстрых темпов роста этнических общностей, которые часто объединяют под общим названием "исламские народы" (или, точнее, "народы, исторически связанные с исламской традицией"), воспринимается болезненно. Когда этническое большинство ощущает угрозу утраты своего статуса или реально теряет его на некоторых территориях, это, как правило, усиливает позиции этнического национализма. Наибольший рост русского национализма наблюдается в южных регионах России, где процессы изменения соотношения между большинством и меньшинством особенно заметны.

Серьезное влияние на рост ксенофобии в России оказала и продолжает оказывать чеченская война, сама явившаяся следствием незавершенности и непоследовательности реформы федеративных отношений и неопределенности этнической политики. Две военные кампании не могли не поставить чеченский этнос в центр общественного внимания. При этом вторая война начиналась с организованной государственными структурами информационной кампании. По замыслу она была направлена против боевиков, террористов в Чечне, но легко переносилась в массовом сознании на всех чеченцев. Показатель ксенофобии по отношению к чеченцам к 2002 г. почти достиг 70%.

Чеченская война - это системный фактор в жизни нашего общества, влекущий за собой множество следствий. Сам рост этатизма в стране, усиление надежд на "сильную руку" во многом связаны с чеченской войной. Война определила и рост влияния генералов и высших офицеров армии, МВД и сил безопасности на политическую жизнь страны. Социологи называют политическую элиту страны времен Путина "милитократической". По данным О.Крыштановской, доля ученых в современной элите сократилась по сравнению со временем правления Ельцина в 2,5 раза (с 52,5 до 20,9%), а доля военных почти настолько же возросла (с 11,2 до 25,1%). История многих стран мира - Франции в период "дела Дрейфуса", Германии и Италии в 20-40-х годах прошлого века, Греции при "черных полковниках" - показывает, что с ростом влияния армии на политическую жизнь в обществе растет национализм.

По некоторым оценкам, за две кампании через горнило Чечни прошло уже около полутора миллионов человек из разных районов России - военнослужащих (постоянных и временно командированных) и гражданских лиц, занятых в обеспечении армии, МВД, сил безопасности и др. Немалая часть из них - это люди с расстроенной психикой, высоким уровнем агрессивности. Не случайно в российских тюрьмах сейчас чрезвычайно высока доля заключенных, которые совершили свои преступления после возвращения из армейских частей, расквартированных в Чечне.

"Для большинства русских людей чеченец ни больше ни меньше, как разбойник, а Чечня - притон разбойных шаек", - констатировалось в одной из книг конца XIX века, и уже тогда подобные взгляды определялись автором как невежество, но сегодня это замечание выглядит как цитата из современного социологического обзора. По данным ВЦИОМа, 67,2% россиян убеждены, что чеченцы понимают только "язык силы" и попытки говорить с ними "на равных" воспринимают лишь как слабость другой стороны. Подавляющее большинство россиян (68%) уверены, что следующее поколение чеченцев будет еще более враждебным по отношению к России, чем нынешнее, и еще больше наших сограждан (78%) испытывают страх перед возможностью уже в ближайшее время стать жертвой террористических актов со стороны чеченских боевиков. Подобные страхи стали поводом для демонизации чеченцев, которым приписывают почти биологическую ненависть к русским.

Этнические фобии обладают высокой инерционной устойчивостью и могут долго удерживаться в массовом сознании даже после исчезновения реальных политических причин, их породивших, поэтому даже если удастся со временем благополучно разрешить чеченский кризис, эхо его последствий может быть весьма продолжительным. При этом ксенофобия неуправляема в том смысле, что она не может быть направлена только на одну этническую общность, а, как правило, распространяется на широкий спектр "чужих народов". Не случайно с 2000 по 2002 г. участились негативные оценки по отношению не только к чеченцам, но и более чем к половине этнических общностей, включенных в опросные листы ВЦИОМа. Это еще не тенденция, но уже опасность.

Если страхи и фобии станут лейтмотивом гражданской жизни, то это создаст фон для общей дестабилизации политической ситуации в стране.