Эмиль Паин Маятник активности этнических общностей
Первый период постсоветской истории России прошел под знаком активности этнических меньшинств ("парад суверенитетов" российских республик в 1990-1991 гг., этнические конфликты и даже активность на международной арене). Однако уже к середине 90-х становится заметным спад их активности. Напротив, этническое большинство России было пассивно в "революционную эпоху" и активизировалось в "эпоху стабилизации".
Исследования Л.М. Дробижевой показывают, что с середины 90-х стал особенно заметен рост этнического самосознания русских, причем быстрее всего выросли наиболее эмоционально выраженные его формы. Если в 1994 г. не более 8% русских в республиках отвечали, что "любые средства хороши для отстаивания благополучия моего народа", то в 1999 г. и в республиках, и - впервые - в русских областях такую устанxовку проявили в опросах более четверти русских респондентов. По данным ВЦИОМа, доля людей, полностью или частично поддерживающих лозунг "Россия для русских", возросла за период с 1998 по 2002 г. с 45 до 55% опрошенных, в основном (более чем на 3/4) русских, тогда как у представителей других национальностей преобладает крайне отрицательное отношение к этой идее. 59% представителей данной группы оценили ее как "настоящий фашизм".
Еще более впечатляющая картина массовых этнических фобий среди этнического большинства предстает при анализе ответов на вопрос: "Как вы думаете, представляют ли сейчас угрозу безопасности России люди нерусских национальностей, проживающие в России?" Негативный ответ - "никакой угрозы" - дали лишь 19,6% русских (представители других национальностей - 41,8%). При этом большинство россиян (в том числе 59,7% русских и 74% представителей других национальностей) никогда не испытывают по отношению к себе враждебности со стороны представителей других народов России. Во всех вариантах ответов русские проявляют большую озабоченность отношением к себе со стороны других народов, чем представители этнических меньшинств, что удивительно для этнического большинства.
Большинство российских этносоциологов определяют рост этнической активности русских как ответ на активизацию этнических меньшинств. Речь идет о прямом ответе русских на рост негативного отношения к ним со стороны национальных движений других народов СССР и России, зачастую переносивших на этническое большинство грехи советского режима.
Но такая гипотеза, во-первых, не учитывает незначительную численность и малое влияние той категории русских в России, которая имела непосредственный негативный опыт межэтнического общения (мигрантов из новых независимых государств и жителей некоторых республик РФ), а во-вторых, не объясняет, почему, если пик миграций был пройден в 1994 г. и к этому же времени угасли последние вспышки этнической активности (кроме Чечни), а рост этнической тревожности русских стал заметно проявляться лишь в конце 90-х?
На мой взгляд, чередование активности этнического большинства и этнических меньшинств можно объяснить действием трех взаимосвязанных факторов.
Первый фактор - разновременность процессов этнической мобилизации. Понятно, что малочисленные общности, особенно локальные, территориально концентрированные, консолидируются быстрее, чем большие и расселенные на больших пространствах.
Второй фактор - изменение политических стратегий федеральной власти в отношении этнических сообществ России. Этническая политика обоих российских президентов представляет собой ответ на некие актуальные вызовы. В эпоху Ельцина она исходила от меньшинств, а в эпоху Путина - от этнического большинства. Односторонняя ориентация власти на поддержку той или иной группы этнических сообществ вызывала негативный ответ и консолидацию групп, "обделенных" ее вниманием.
Наконец, третий фактор - дрейф представлений о справедливости (несправедливости) этнической политики.
Первая из перечисленных гипотез, на мой взгляд, не требует особых доказательств, тогда как две другие стоило бы рассмотреть подробнее.
Маятник политических стратегий
Действительно, Ельцин пришел к власти в период, когда инерция распада СССР набирала силу в России. Сложившаяся политическая ситуация в значительной мере продиктовала его стратегию во взаимоотношениях с наиболее активной тогда частью общества - региональными политическими элитами. И, на мой взгляд, именно стратегия Ельцина, основанная на переговорном процессе, компромиссах, взаимных уступках, помогла переломить негативные тенденции в федеративных отношениях.
Это было замечено и оценено общественным мнением. Но прошло время, и политика компромиссов стала восприниматься большинством людей как стратегия односторонних уступок республикам, как начало развала России и даже как злой умысел.
Картина эта имеет мало общего с реальностью. Однако массовые социальные представления влияют на политический процесс ничуть не меньше, чем реальность. Думаю, что именно из такой реальности, основанной на массовых и во многом мифологизированных представлениях, выросла стратегия Путина, ключевыми идеями которой являются создание "единой исполнительной вертикали" и ограничение политической роли региональной элиты, прежде всего лидеров республик. Не только президент, но и партии, общественные организации, практически ориентированные ученые, пресса - все наперегонки устремились "обслужить" новые общественные настроения.
Маятник этнополитических идей
В "революционную эпоху" российская политическая и интеллектуальная элиты были жестко поляризованы. Левая оппозиция защищала так называемую русскую идею, концепцию возрождения России в границах СССР, "воссоединения разделенного русского народа" и его политического доминирования. На противоположных позициях стояли либеральные политики и интеллигенция. Большинство из них разделяло идеи А.Д. Сахарова о необходимости покаяния россиян за имперское прошлое СССР и поддержки национальных движений в бывших союзных республиках и в российских автономиях.
В "эпоху стабилизации" ситуация изменилась, прежде всего за счет отказа большой части бывшей либеральной интеллигенции от своих прежних идей. Эти перемены были во многом обусловлены тягой российского общества к самоуспокоению и к самоутверждению после бурных революционных лет.
Можно выделить три основные формы такого успокоительного самоутверждения.
Оппозиция периоду реформ - идеализация советского времени. В попытках изжить травмирующие обстоятельства настоящего массовое сознание повернулось к прошлому. Исследования 1997 года относительно оценок старой и новой власти дали следующую картину: советская власть характеризовалась сравнительно небольшой частью опрошенных (36%) как "близкая народу, своя", а нынешняя власть - как "далекая от народа, чужая" (41%). Стала популярной и идея о том, что постсоветская власть не просто "чужая", но и антинациональная, умышленно ведущая Россию к национальной катастрофе. Возможно, подобные представления лежат в основе выявленной социологами корреляции между ростом приверженности к традиционализму и увеличением поддержки идеи "Россия - для русских".
Оппозиция Западу - идеализация "особого пути" России. В период, когда в элитарном и массовом сознании преобладало критическое отношение к советскому прошлому, большинство россиян смотрели на Запад как на эталон движения в будущее. В середине 90-х начался демонтаж этого эталона, а к 2000 году оценки конца 80-х поменялись на противоположные. В это время 67% опрошенных указали, что западный вариант общественного устройства в той или иной мере не подходит для российских условий и противоречит укладу жизни русского народа. Одновременно и отношение Запада к России стало восприниматься не просто как непонимание, но как злой умысел, имеющий антирусскую подоплеку.
Оппозиция этническим меньшинствам в России - возрождение идеи "старшего брата". Национальное самоутверждение в форме оппозиции "свои"-"чужие" неизбежно приводит к этнофобии, объектом которой становятся местные российские этнические общности. При этом если массовые этнофобии подвержены колебаниям, то элитарные характеризуются высокой устойчивостью. Единственной группой, демонстрирующей не просто сохранение, но и постоянный рост негативизма в отношении нерусских народов, явилась группа респондентов с высшим образованием. За семь лет наблюдений ВЦИОМа (1990-1997 годы) доля негативных оценок этнических меньшинств в этой группе увеличилась почти вдвое - с 39 до 69%.
Помимо классической этнофобии как страха и подозрительности к конкретным этническим общностям развивается и абстрактная этнофобия как неприятие этничности вообще. Одним из проявлений подобной этнофобии, на мой взгляд, является стратегия "умалчивания", недопущения открытого общественного обсуждения этнических проблем, не только тех, которые относятся ко временам сталинских репрессий, но и любых современных свидетельств этнического неравенства и дискриминации.
Если в революционный период защита прав этнических меньшинств считалась одним из опознавательных знаков либералов, то теперь ситуация изменилась радикально. Российская демократическая (точнее, коммерческая) пресса раскручивает мифы об угрозах, связанных с пришлыми этническими меньшинствами, даже более эффективно, чем националистические издания, - прежде всего потому, что имеет несравненно большую аудиторию.
Вертикальная страна
Быстрое распространение этих стереотипов в массовом сознании стало поводом для постепенной трансформации политической стратегии в национальной сфере. Все более отчетливо проявляется курс нынешнего политического истеблишмента России на сочетание ограничительно-запретительной политики по отношению к национальной элите нерусских народов с усилением охранительной политики по отношению к этническому большинству. Так, наряду с законом, запрещающим этническим меньшинствам использовать иную графику, кроме кириллической, в Государственной Думе принят (но пока еще не утвержден Советом Федерации и президентом) КЗакон "О русском языке как государственном языке России", который трактуется многими политиками как символ главенства русского языка и русского народа. В Думе подготовлен и активно обсуждается также проект закона "О русском народе", обсуждается идея пересмотра Концепции государственной национальной политики, принятой во времена Ельцина, и прежде всего замена принятой там формулы: "все коренные народы России являются государствообразующими" на идею исключительности - "русские являются государствообразующим народом России".
Включилась в это переосмысление национальной политики и Русская Православная Церковь. Она все настойчивее проводит в жизнь идею иерархии конфессиональных и этнических общностей. На вершине - "государствоообразующий православный народ", второй уровень - так называемые "традиционные религии" (ислам, буддизм и иудаизм), далее идут нетрадиционные религии (католицизм и протестантизм) и исповедующие их этнические общности, и, наконец, все прочие конфессии и этнические общности. Таким образом, "вертикаль власти" может быть полностью сопряжена с вертикалью этноконфессиональных общностей. Вырисовывается картина, до боли знакомая по советским временам, - но страна изменилась, и легко себе представить, как на "вертикаль" в Центре ответят подобными же иерархиями республики. На вершине одной из них может оказаться татарско-мусульманский "старший брат", на другой - буддистско-калмыцкий, и т.д. Вместо интеграции России мы получим множество очагов напряженности, и понятно, что укреплению Федерации это способствовать не будет.
Все это нисколько не повышает защищенность какой-либо этнической общности, в том числе и этнического большинства, а лишь взвинчивает этнические страхи. Уровень тревог среди представителей этнического большинства все возрастает, и сегодня он выше, чем у представителей меньшинств. Важно и то, что уровень этнических страхов, фобий у русской молодежи выше, чем у лиц старшего возраста.
Если все это приведет к росту и активизации русского национализма как идеи политического доминирования, то можно не сомневаться, что в ответ будет расти национализм этнических меньшинств. В этом случае этнополитический маятник совершит полный цикл колебаний и нас будет ждать новый взрыв межэтнических конфликтов. Причем в худшем варианте, чем тот, который проявился в конце 80-х - начале 90-х годов. Тогда национальные движения меньшинств развивались под демократическими лозунгами. Ныне же более вероятно сочетание этнического национализма с религиозным фундаментализмом. И дело здесь не только в общем росте религиозности российского общества, сколько в разочаровании этнических меньшинств демократическим движением в России и на Западе.
