Эмиль Паин Политические дискуссии последнего времени отмечены острыми спорами как о самом определении экстремизма, так и о мерах борьбы с ним. Дополнительную пищу для этого дала подготовка и принятие в 2002 г. Закона "О противодействии экстремистской деятельности". Но при этом практически все единодушно и безоговорочно относят к понятию экстремизма возбуждение национальной, расовой или религиозной вражды. И скинхеды, нападающие на африканских дипломатов или кавказских торговцев, и террористы, захватившие мюзикл "Норд-Ост", - все они, пусть и в разной мере и форме, выражают именно эту этно-расово-религиозную разновидность фобий, побуждающих к насилию. Именно эта разновидность экстремизма сегодня, безусловно, преобладает в российском обществе.
Иммунодефицит эпохи перемен
Социолог Лев Гудков отмечает, что в современной России "комплекс социальных обид растет очень сильно, но, что характерно: он не становится социально окрашенным, а принимает форму национальных обид, чувства притеснения со стороны других, этнически чужих, национальных противников и врагов. И тогда возникают мифы: о засилье "черных", азербайджанцев, цыган и др.".
Проявления ксенофобских форм экстремизма отмечаются во многих странах мира, в том числе и в экономически развитых и политически стабильных, однако наибольший всплеск этнической и религиозной нетерпимости, лежащей в основе экстремизма, наблюдается в периоды крутых исторических перемен, подобных тем, которые пережили народы бывшего Советского Союза, вынужденные в короткие сроки изменять одновременно и свой политический режим, и экономическую систему, и национально-государственное устройство. Такие периоды известный польский социолог Петр Штомпка назвал временем "травматической трансформации". Именно в это время экстремизм представляет наибольшую опасность, поскольку бурно трансформирующиеся общности обладают меньшим иммунитетом в противодействии этому злу.
Важной, на наш взгляд, причиной роста этнополитического экстремизма является восприятие (взращенное, разумеется, не без помощи пропаганды) определенной частью российского общества своей недавней истории, в том числе и последнего десятилетия, как чуть ли не национального поражения.
Сегодня "комплекс обид" утвердился в виде стереотипов массового сознания, и, к сожалению, велико количество политических деятелей, которые пытаются их разжечь в корыстных целях. Именно поэтому наибольшую угрозу обществу сегодня представляет не столько фанатичный экстремизм масс (его, к счастью, пока нет), сколько прагматичный экстремизм элит.
Особенно опасен скрытый экстремизм националистического толка, маскирующийся под оболочкой политической респектабельности и парламентаризма.
Механизм запуска идеологем экстремистского толка подобен многоступенчатой ракете. Первая ступень - это выступление лидера малочисленной экстремистской группы (например, скинхедов) с лозунгами погромного характера в листовке, малотиражной газете или в интернете. Это как бы пробный шар, и он может быть облечен в самую брутальную форму. Затем та же идея, но уже как ответ на "требование народа" и в более респектабельной упаковке, высказывается известным политиком. Это становится информационным поводом для СМИ, которые вольно или невольно тиражируют экстремистские высказывания в массы. Именно так в свое время получили широкое распространение антисемитские речи бывшего депутата Госдумы Альберта Макашова.
Казалось бы, сразу же напрашивается простейшая рекомендация: запретить прессе обращать внимание на подобные высказывания. Однако в демократическом обществе такое предложение нереализуемо (трудно себе представить, что в условиях свободы слова экстраординарное заявление известного политика, тем более государственного деятеля, осталось бы без внимания прессы), а главное, контрпродуктивно, поскольку в демократическом обществе именно пресса, активизирующая общественное мнение, включает политический и правовой механизм, противодействующий экстремизму. Вот свежий пример. В декабре 2002 г. Трент Лотт лишился поста лидера республиканского большинства в американском сенате, потому что пресса усмотрела в одном из его частных высказываний лишь намек на расизм.
Если сравнить описанную ситуацию с отечественной, то станет ясно, что наша проблема не столько в том, что пресса обращает критическое внимание на экстремистские выходки, сколько в отсутствии последующей правовой и политической реакции на отмеченные прессой факты и в пассивности общественных сил, хотя большинство россиян, как показывают опросы, негативно относятся к различным проявлениям экстремизма.
Поступок Татьяны Сапуновой, выдернувшей плакат с антисемитскими лозунгами и поплатившейся за это множественными ранениями, к сожалению, редкий. Еще труднее припомнить факты, когда представители, например, татарской или якутской общественности выступили бы в защиту законных интересов русских в соответствующих республиках.
Если деятельность экстремистских движений не встречает отпора со стороны государства и общества, то начинается эрозия всей общественно-политической жизни, размывание конституционных устоев:
- существенно повышается уровень дозволенного в политической сфере, т.е. респектабельными становятся политические силы, которые фактически являются маргинальными, и в результате снижается общий уровень политической этики, что репродуцируется на всю общественную жизнь;
- в обществе сгущается атмосфера нетерпимости, а следовательно, все менее устойчивой становится политическая система;
- насилие все более воспринимается как допустимый и даже наиболее предпочтительный метод достижения целей. Особенно пагубно это сказывается на молодежи, для которой естественно тяготение к решительным действиям и их романтизация независимо от идейной подоплеки и конечных целей. И этим прекрасно пользуются идеологи и организаторы экстремистских движений, формируя фанатиков, готовых "за идею" на любой террористический акт или иное преступление;
- наконец, страх становится лейтмотивом гражданской жизни, а это есть лучший фон для дестабилизации политической ситуации в стране.
Скептицизм и бездействие
На интуитивном уровне большинство граждан России отвергают экстремизм, хотя и далеко не все в полной мере осознают, что это такое. Так, по данным фонда "Общественное мнение", более половины опрошенных граждан (56%) считают, что политический экстремизм опасен для страны, и только 8% - что он не опасен. При этом всего 24% респондентов знают о существовании экстремистских организаций, 38% - что-то слышали о них и 37% - ничего не слышали либо затруднились ответить.
Если в осознании опасности экстремизма, по крайней мере на интуитивном уровне, сходится большинство населения, то по вопросу о мерах противодействия этой угрозе существует огромный разнобой мнений как в массовом сознании, так и среди экспертов и политиков. Даже среди профессиональных юристов и парламентариев пока нет единства взглядов на определение самого понятия "политический экстремизм". Так, в процессе подготовки и обсуждения закона о противодействии экстремистской деятельности было представлено по крайней мере пять альтернативных подходов к этому вопросу. Если даже профессионалы не могут рассеять туман вокруг предмета, о котором идет речь, то не приходится удивляться тому высокому уровню неопределенности по поводу сущности экстремизма, который проявляется в российском общественном мнении.
Нет единства мнений и о самой необходимости принятия специальных законов в данной сфере. Можно выделить по крайней мере три вида скептических суждений по этому поводу.
Первый тип. Его представителей можно назвать "правовыми нигилистами", отрицающими необходимость использования правовых механизмов противодействия экстремизму. Вместе с тем мотивы этого нигилизма у разных представителей выделенной нами группы могут существенно различаться. Так, представители радикального либерализма считают, что только проявленное насилие наказуемо, в то время как "призывы к установлению диктатуры вполне демократичны и должны быть конституционно и конвенционально защищены".
Необходимость специальных, в том числе и законодательных, мер борьбы с экстремизмом отрицают и сторонники идеи полной саморегуляции политических процессов, полагающие, что само демократическое развитие общества устраняет опасность экстремизма.
Второй тип скептического подхода демонстрируют интеллектуалы в основном из среды правозащитников, которые полагают, что общий закон о противодействии экстремизму не нужен и даже опасен, поскольку может быть использован властями для расправы с любой оппозицией. При этом они признают саму необходимость правового регулирования экстремизма, но лишь в форме так называемых "частных запретов".
Третий тип критиков представляют интеллектуалы (социологи и политологи), которые в принципе не возражают против использования правовых и иных законных механизмов противодействия экстремизму, но сомневаются в действенности этих механизмов в сложившихся социально-культурных и политических условиях. Они полагают, что в России не созрели предпосылки для правового регулирования и потому любые законы в этой области окажутся мертворожденными.
Причины правового скептицизма представителей российской общественности понять можно. Только недавно познав политическую свободу, российское общество еще не научилось распознавать, где кончается свободное распространение идей и где начинается экстремизм - как покушение на эту самую свободу, как разрушение государственности. В действительности борьба с экстремизмом не является борьбой с инакомыслием, не противоречит принципу идейного, духовного и политического плюрализма. Как раз в странах с устойчивой политической системой обращают наибольшее внимание на любые, даже сравнительно слабые по российским меркам, проявления экстремизма. Например, по данным Министерства внутренних дел Германии, в этой стране только в 1999 г. за экстремистские выходки - ксенофобию, антисемитизм, насилие на национальной почве - были осуждены 10 037 человек, из них лишь 746 преступлений были связаны с применением насилия, остальные относились к преступлениям идеологического характера. В России до суда доводится не более десятка дел, осуждаются же единицы.
Руководители многих областей России исходят из убеждения, что лучше не поднимать проблему этнического экстремизма, чтобы не будоражить общественное мнение, но если молчат руководители, то оживают экстремисты, воспринимая молчание как знак согласия или благожелательный нейтралитет.
Если молчит политическое руководство регионов, то представители правоохранительной сферы (скажем, милиции) склонны квалифицировать даже видимые невооруженным глазом проявления идеологически мотивированного насилия как разрозненные акты хулиганства или молодежные "разборки". Да и зачем им брать на себя так называемые "висячие" дела, у которых нет судебной перспективы.
Формальный подход к проблеме приводит к тому, что уголовные дела порой заводятся на тех, кто высказывает свое критическое отношение к проповедям национальной розни, и не замечается деятельность самих проповедников. Так, в Ставропольском крае, выделяющемся среди российских регионов массовостью таких радикальных националистических организаций, как "Российское национальное единство" (РНЕ), в конце 2002 г. возбуждено уголовное дело в отношении вовсе не активиста РНЕ, а ученого Виктора Авксентьева, известного специалиста в области этнической конфликтологии.
Если нет добросовестного и профессионального анализа причин национализма, то люди начинают искать объяснения, исходя из привычных стереотипов и предрассудков. В результате возникают и получают массовое распространение мифы о "преступных народах" и "хороших народах-страдальцах". На этой основе формируется "новый", так называемый "культурный" расизм.
Политкорректность, или Культуртрегеры толерантности
Исторический опыт показывает, что политический экстремизм в любой форме - фашизма, расизма, этнического и религиозного радикализма - захватывает общество постепенно. Именно поэтому в противодействии экстремизму решающую роль должны играть меры раннего предупреждения насилия. Цель раннего предупреждения насилия преследует и принятый в России Закон "О противодействии экстремистской деятельности". Как бы мы ни относились к некоторым его несовершенствам, к нечеткости и расплывчатости отдельных его формулировок, но по своей направленности на предупреждение массового распространения экстремизма он, на наш взгляд, заслуживает одобрения. Есть, однако, опасность, что этот закон постигнет та же учесть, что и предшествующие ему законодательные акты или отдельные нормы, направленные на пресечение "разжигания национальной, расовой и религиозной розни". Эти акты не работают, поскольку закон может быть действенным только в том случае, если общество заинтересовано в его реализации, требует его применения. Пока общественная ситуация в России не благоприятствует действию подобных законов: отсутствуют ценностные ориентиры, которые не позволяют даже профессиональным юристам определиться с тем, можно ли подвести то или иное деяние под разжигание национальной розни.
Можно согласиться с теми, кто полагает, что в нынешних российских условиях важную роль в противодействии экстремизму должны играть меры просветительского характера. Это осознают и федеральные власти, которые еще до принятия упомянутого закона утвердили федеральную программу "Формирование установок толерантного сознания и профилактики экстремизма в российском обществе". Но и эта программа не сможет стать действенным инструментом противодействия экстремизму до тех пор, пока не будет опираться на общественную поддержку.
Весь мировой опыт доказывает, что с такими укоренившимися общественными болезнями, как экстремизм, коррупция, наркомания и другими, нельзя бороться только "сверху", только усилиями власти. Механизмы борьбы с идеологией экстремизма, по сути, те же, что и его эскалации. Экстремизм не навязывается сверху - во всяком случае, этого не происходит в современной России. Не вырастает он и снизу, поскольку негативные массовые стереотипы - это лишь сырье для экстремизма. Идеология экстремизма формируется на некоем среднем уровне, усилиями так называемых "этнических и религиозных антрепренеров". Примерно так же должна формироваться и противостоящая ей идеология толерантности: ее основным проводником может быть только интеллектуальная элита - антрепренеры или культуртрегеры толерантности. То, что это не утопия, можно доказать конкретным историческим примером.
В Америке еще в 1960-х гг. расизм был острейшей проблемой, настолько глубоко проникшей во все поры общества, что даже в столице, в Вашингтоне, в то время единственным местом, где черный и белый житель города могли столкнуться, был железнодорожный вокзал. Только туда людей с разным цветом кожи обязаны были пускать, во всех остальных местах действовала жесточайшая сегрегация. Но общество осознало опасность поляризации населения, особенно в условиях изменения соотношения между представителями разных рас, и за 20-30 лет сотворило чудо. Сегодня число смешанных браков между представителями разных рас в Америке растет, белые семьи усыновляют чернокожих детей, доля небелых рас на высших государственных должностях увеличивается год от года.
Что же произошло в Америке? Здесь не были приняты специальные законы по противодействию расизму. Те же законодательные акты, которые десятилетиями не препятствовали расизму, вдруг стали инструментами борьбы с ним. Те же судьи, которые спокойно взирали на вопиющие проявления сегрегации, сегодня строго карают даже самые слабые проявления расовой некорректности. Кто-то может сказать, что все началось с проявления политической воли лидера страны, президента Джона Кеннеди, который не побоялся обеспечить федеральную защиту конституционных прав представителей разных расовых групп. Именно при нем студента-негра Джеймса Мередита сопровождал в университет отряд национальной гвардии. Однако Кеннеди пошел на это тогда, когда твердо знал, что его действия получат поддержку избирателей самых многонаселенных районов Америки, прежде всего ее крупнейших индустриальных центров, мегаполисов. Так что же побудило белое протестантское большинство американцев встать на защиту прав негров?
Решающую роль в сломе негативных стереотипов массового сознания сыграли интеллектуалы - лидеры общественного мнения и, разумеется, стоявшие за ними финансовые круги, владеющие средствами массовой информации. Именно они, осознав опасность раскола общества, угрозу политической стабильности в государстве и всего, что за этим последует, объявили настоящую информационную войну расизму. Поскольку этот опыт, на наш взгляд, в основных своих чертах применим и к российским условиям, дадим краткую характеристику важнейших элементов информационной атаки на экстремизм (в американском случае - на расизм). Во-первых, он включает в себя постоянный мониторинг экстремизма. В США действуют десятки общественных организаций, отслеживающих даже скрытые проявления идей расизма, этнической и религиозной розни в выступлениях политиков, общественных деятелей, журналистов и др. Во-вторых, к негативной оценке подобных идей подключились лидеры общественного мнения: наиболее популярные ведущие телевизионных программ, известные эксперты и религиозные проповедники. В-третьих, огромное влияние на формирование политической корректности и негативного отношения к расизму и другим проявлениям экстремизма оказывает массовая культура. Идеи расизма, как правило, вкладываются в уста негативных персонажей ("плохих парней"), тогда как героями самых популярных кинофильмов, комиксов и телевизионных сериалов выступают белый и негр, а в последнее время - еще и китаец или выходец из Латинской Америки.
Что же такое политическая корректность? Это добровольное самоограничение интересов и претензий этнических общностей в пользу гражданского мира и гражданского единства общества. Разумеется, решающую роль в распространении такой нормы играет пример этнического большинства страны. Важно отметить, что политическая корректность становится нормой не за счет насаждения некими директивными актами, а в процессе распространения по каналам политической культуры. Никто не предписывал президенту Клинтону или президенту Бушу включать в правительство представителей разных рас, этнических и конфессиональных групп. Американские лидеры сами понимают, что эффективно управлять страной может лишь администрация, отражающая расовое, этническое и религиозное разнообразие общества. И президенты российских республик должны осознавать, что нельзя управлять республикой, не включая в ее руководство заметного числа русских, составляющих в некоторых из названных регионов численно наибольшую группу населения. Но одновременно и федеральной власти стоило бы расширить представительство разных народов России в аппарате федеральных ведомств. Не менее важно было бы отразить многообразие этнического состава населения в дикторском корпусе основных каналов российского телевидения. Полезно было бы позаимствовать опыт использования массовой культуры в развитии толерантности и предотвращении экстремизма.
Не ждать лучших времен
Однако в данной статье мы не ставили задачи разработки или систематизации конкретных предложений по развитию социально-культурных механизмов утверждения в обществе норм толерантности. Мы всего лишь пытались привести аргументы для трех основных наших тезисов.
Во-первых, несмотря на определенную незрелость социокультурных условий для эффективного противодействия экстремизму и прежде всего дезориентации общества в отношении целей, содержания и средств борьбы с этой угрозой, нельзя дожидаться лучших времен. Они могут и не наступить при пассивности общественных сил. Мы полагаем, что сам законотворческий процесс в рассматриваемой сфере, практика применения законов и ее обсуждение в прессе, а также исследовательская деятельность - все это может оказать позитивное просветительское влияние на общество и содействовать поиску рациональных принципов и подходов в отношении к экстремизму.
Во-вторых, практика показывает, что разрозненные правовые акты (как, впрочем, и вообще разрозненные действия) не могут успешно противостоять эскалации экстремизму, порождаемого комплексом серьезных социально-культурных, экономических и политических обстоятельств. Поэтому мы исходим из необходимости широкого и комплексного (программного) подхода к противодействию экстремизма. Учитывая сложность причин, порождающих экстремизм и определяющих его устойчивость в обществе, а также масштабность связанных с ним угроз для государства и общества, мы считаем необходимым поставить в повестку дня в качестве срочной задачи выработку программы противодействия политическому экстремизму. Эта программа должна: служить базой для совершенствования законодательства в указанной сфере; проведения организационно-политических мероприятий, включающих организацию (или реорганизацию) соответствующих государственных структур; широкой культурно-просветительской работы, направленной прежде всего на формирование общественного мнения как основного фактора противодействия экстремизму.
В-третьих, решающую роль в этом процессе должны играть представители гражданского общества и прежде всего лидеры общественного мнения. Для активизации общественных сил и их координации мы считаем целесообразным создание общественного Совета по профилактике и противодействию экстремизма.
Дарья Гармоненко 
