Валерий Горегляд
Некогда монах Филофей обучил Ивана III державной формуле: "Два Рима пали, третий стоит, четвертому - не быть". Как бы ни менялась с тех пор государственная власть, где бы ни была русская столица, кто бы ни сидел на престоле - Иван Грозный, Алексий Тишайший, русский Петр, немка Екатерина, профранцуз Александр, мистик Николай, Москва оставалась для них Третьим Римом, которому стоять до скончания века. Позор мировой революции и Брестского мира был временным отступлением от этой идеи, его сменила идея социализма в отдельно взятой стране, последовавшие за его "победой" застой, перестройка - все они как будто подспудно работали на мысль старца.
Все это время ни Европе, ни Америке не было никакого дела до глубинных идеологических основ русской цивилизации. Коммунистическую идеологию, конечно, все топтали ногами. Но конфессиональной жизни никто как-то не касался. Русская Православная Церковь существовала как могла, участвовала в международных экуменических мероприятиях, приглашала зарубежных гостей на 1000-летие Крещения Руси - и никто не подвергал сомнению само ее существование.
Революционные события 1991 г. в корне изменили ситуацию. Религиозная жизнь России сразу стала интересовать весь мир. РПЦ во многом неожиданно для себя самой оказалась одним из центральных звеньев конфликта, который некоторые историки называют "борьбой за советское наследство".
Последние 12 лет - то есть практически в течение всего патриаршества Алексия II - РПЦ живет под постоянной угрозой папского визита в Россию. Патриархия, которая не может одобрить данный визит по объективным обстоятельствам (поскольку не урегулированы отношения Православной и Католической Церквей, в частности на Украине), стала объектом злобной критики "демократических" СМИ, которых вовсе не интересует непреложный для Церкви факт, что "собор не парламент, Церковь не политическая федерация, а Тело Христово", как писал один современный богослов. Постепенно все это стало напоминать какую-то "демократическую" охоту на ведьм┘
Архиепископ Тадеуш Кондрусевич, ныне апостольский администратор, в будущем первый в истории католический митрополит "всея России", постоянно твердит о сестринских отношениях между Православной и Католической Церквами и очень пеняет по поводу "неродственных" шагов Московской Патриархии.
Но если две Церкви - на деле сестры, то почему бы более устойчивой, финансово сильной Церкви не помочь Церкви-сестре, оказавшейся в стесненных обстоятельствах?
Тем более что возможности для этого, по всей видимости, есть.
На наших глазах в России вырастают костелы и католические соборы в таких местах, где исторически католиков не было - например, на Сахалине, где на строительство подобного сооружения было затрачено, по оценкам, под 4 млн. долл. В Москве за несколько лет практически из небытия восстал собор Непорочного зачатия Девы Марии - не на пожертвования же двух-трех десятков польских старушек и тех трех тысяч человек, которые собрались на недавнюю папскую интернет-мессу, это все сделано, а на Сахалине и старушек-то этих нет!
Причем эти возможности были всегда. Возьмем один пример. Итальянский режиссер Ферраре снял совсем недавно фильм "Банкир Господа", который вызвал крайнее недовольство Ватикана. В частности - и потому, что в фильме поднята проблема финансовой помощи Святого престола антикоммунистическим движениям в Восточной Европе. Откровение неожиданное, но, как утверждает режиссер, полностью документированное.
Но почему помощь Церкви-сестре нужно сводить к тому, чтобы отбирать у нее детей? Ты, сестра, дескать, бедна и дурна, давай-ка мы лишим тебя материнских прав!..
Ведь именно это и беспокоит Московскую Патриархию - то, что она называет прозелитизмом.
А его методы в католичестве, в особенности у иезуитов, отлично отработаны - кто видел экуменические собрания, включающие в себя представителей разных вероисповеданий, прекрасно знает, что после двух-трех иезуитских ораторов, вне зависимости от состава аудитории, все в конце концов начинают хором распевать по-латыни Te Deum или Ave Maria. И когда посреди Москвы появляются католические монахини, говорящие по-русски с сильным акцентом, что не мешает им выполнять свою основную функцию: указывать дорогу в костел, где значительная часть прихода - уже не полуассимилированные поляки и католический дипкорпус, а обычные наши юноши и девушки, невольно начинаешь думать не только о том, что это не самый плохой выход из дебрей идеологического вакуума, покрывшего Россию, но и о том, во что может обойтись стране папская непогрешимость в случае, если финансовая зависимость от Запада со временем ослабнет, а инструментарий торговых войн окажется недейственным, чтобы объяснить России ее "место в строю".
Пока это вполне удается: в начале 90-х мы все во главе с "молодыми реформаторами" увлеченно слушали советы Джефри Сакса, а сейчас известный американский советолог, идейный вдохновитель не одного американского президента времен холодной войны Збигнев Бжезинский, дружелюбно улыбаясь, советует России прийти в объятия США.
В том же духе архиепископ Кондрусевич подкалывает Русскую Православную Церковь - у вас же есть-де епархии за пределами вашей канонической территории (России), и в Америке, и в Европе, и даже в католической Франции.
Но ведь православные священники в той же Франции не ходят по школам, не ставят себе целью изменить конфессиональную принадлежность государства, они с самого начала существования зарубежных приходов РПЦ общаются в основном с русскоязычными - эмигрантами и их потомками, сотрудниками посольств, российскими туристами┘ И даже в титулах епископов нет никаких претензий на зарубежную территорию: в Париже русский епископ носит титул Корсунский, в Англии - Сурожский, Керченский, Сергиевский и т.д.
А вот зачем католический собор на Сахалине, где к историческим католикам можно отнести - с большой натяжкой - разве что немногочисленных потомков ссыльнопоселенцев, направленных туда после подавления Польского восстания, совершенно непонятно.
А если вспомнить Западную Украину, где православная Львовская епархия фактически прекратила свое существование под силовым давлением современных униатов? Если вспомнить Белоруссию, где совсем еще недавно, лет 6-7 назад, православному архиерею пытались "вручную" объяснять, где его историческое место?
Если подумать, что принципиально нового в сравнении с православием принесет России католичество? Что дало оно "традиционно католическим" странам, кроме догмата о папской непогрешимости, неэффективной социальной доктрины II Ватиканского собора и постоянной дискуссии об абортах? Что приобретет Россия, если станет очередной провинцией папского престола?
И вообще - что, если посмотреть в целом на тенденции в религиозной жизни России последних лет?
При советской власти все было более-менее ясно: католики - в Литве, протестанты - в Латвии и Эстонии, православные, мусульмане, иудеи и буддисты - каждый в своем месте, и даже для пятидесятников, адвентистов и баптистов была своя официальная ниша в Малом Вузовском переулке.
Тишь, гладь и благодать закончились в 1992 г. С одной стороны, некоторые народные депутаты (не будем называть имен усопших) стали провозглашать (в основном в зарубежных поездках) тезис о том, что Русская Православная Церковь - последний оплот тоталитаризма, с ним надо поскорее покончить. С другой стороны, как бы в ответ на эти "благие пожелания" в Россию, используя все средства передвижения идей, двинулись сектанты всех мастей, включая и нехристиан (типа мормонов).
Страна, стремительно утрачивавшая основы собственной государственности под давлением бремени внешней задолженности, почему-то законодательно поддержала этот поток. Наше демократическое законодательство о религиозных культах оказалось куда более либеральным, чем законы европейских стран: последние весьма чтут свои интересы и либо перекрывают легальные пути любому религиозному течению, которое может нанести урон национальной безопасности, либо ограничивают его в дееспособности (в Германии, например, адептам сайентологии запрещено работать на государственных должностях).
У нас же вскоре процесс дошел до уголовно наказуемых деяний (можно вспомнить о деятельности Аум Синрике, "церкви объединения" преподобного Муна, раскинувшей свой невод в основном в образовательных учреждениях, о сайентологии, да и о наших доморощенных сектах, явно получавших зарубежную подкормку, - "Богородичном центре", "Белом братстве", Виссарионе и т.п.).
Католики в России были тогда (за исключением апостольской администратуры в Москве) отдельными включениями: в виде иезуитских епископов (кстати, иезуитам, как известно, можно занимать только миссионерские епископские кафедры) - в Новосибирске, например, а также в виде скрытых католиков (были у нас такие "прогрессивные" игумены-"просветители", которые со временем оказывались католическими аббатами).
Однако даже обедненное духовное сознание русского народа довольно быстро смогло разобраться в том, где христианство, а где его нет. Бескрайние просторы России не раз в истории поглощали ее завоевателей, поглотили и секты.
Но сейчас оказалось, что на Западе планы совершенно не изменились, изменился лишь инструментарий. Туда, где не прошли секты, отправляется Папа. Тем более что насущное дело возврата прибранных католиками к рукам в XVII веке, но при советской власти утраченных территорий (мы имеем в виду униатские приходы на Украине) успешно завершено.
Как странно совпадает в основном его маршрут с тем, по которому шли в начале 90-х сектантские "просветители" американского образца! Вначале - в объезд России, по ее ближайшим границам. А теперь - пора бы, видимо, и за дело взяться: вновь подоспел и вопрос о государственном визите, и придание нового, епархиального статуса апостольской администратуре (а ведь епархия - это территория, на которой не вправе действовать никакой другой христианский епископ, значит, и епископ РПЦ!), а потом - хотя бы о виртуальном присутствии Папы на российской территории с использованием интернет-моста. Вот уж воистину "гонишь в дверь, а он - в окно"!
Все эти шаги - явно недружественные, не мир они несут, а разделение. Вполне в духе одного из последних интервью Бжезинского, который с удивительным спокойствием заявил российскому телевидению, что экономическое развитие России будет наиболее эффективным в условиях децентрализации - и то при условии, если она разумно выберет себе союзников, не входя ни в какие антигегемонистские (читай - антиамериканские) блоки (со странами Европы, например).
И география планируемых к внедрению католических епархий удивительно совпадает с намеченными тем же Бжезинским границами трех новых республик, которым надлежит возникнуть в результате "децентрализации" России: Восточноевропейской, Сибирской и Дальневосточной┘
Уж не за этим ли так стремится в Россию Папа? Ведь он явно воспринимает Россию уже в этом "новейшем" геополитическом качестве, о чем явственно свидетельствуют некоторые детали - Сахалин, для него, например, уже не Сахалин, а "префектура Карафуто" (такая префектура действительно была на Сахалине - но в 1905-1945 гг., когда юг острова принадлежал Японии). Причем, несмотря на протест российского МИДа, расценившего титул апостольского администратора "Восточной Сибири и префектуры Карафуто" как неуважение к законам и вмешательство во внутренние дела России, все осталось неизменным┘
Конечно, мы не говорим об абсолютной непорочности современного православия.
Оставим в стороне финансовые проблемы, которые так любят смаковать некоторые СМИ. Нужно сказать о том, что современное российское православие потеряло за 70 лет советской власти очень много духовного опыта. Часто приходится сталкиваться с утерей "догматического чутья" не только в народе, но и среди духовенства.
Чтобы не быть голословным, сошлюсь на недавний пример: некто диакон Михаил Першин, сотрудник молодежного отдела Патриархии, вдруг заявляет с экрана телевизора, что "Церкви как таковой нет, есть люди, живущие в Таинствах". Вот так-то, думает рядовой телезритель. Нас учат со всех амвонов, что Церковь - живой организм, Тело Христово, а теперь появились новые "учители Церкви", живой организм разделившие на отдельные клетки, превратившие его в конгломерат более или менее религиозных людей┘ Так недалеко и до "духовного" клонирования (в церковной жизни его принято называть сектантством и ересью)!.. Это почти как отец Федор, который проповедовал птицам, почему-то склоняя их к лютеранству.
Еще более опасна, на мой взгляд, тенденция к некоей абстрактной "духовности". Недавно, например, в одной хорошей статье вполне православно настроенного автора я прочитал фразу: "Национальный характер определяют язык, религия и ландшафт".
Но разве язык не определяется религией? Ведь русский язык фактически вырос из христианской литературы, формировался на ней (взять хотя бы летопись Нестора или "Слово о полку Игореве"), церковная литература долгое время фиксировала нормативный язык и не впускала в него "площадной дух".
Но как только, с Петра Великого, эта фиксация стала представляться необязательной, началась порча языка, бездумное формирование в нем иноязычного субстрата, произошел отказ от родного языка в образованных и "благородных" кругах (ведь чуть не треть "Войны и мира" написана по-французски, так что современному читателю роман местами становится просто недоступным!), и все это вылилось в реформу правописания при большевиках и дальнейшие реформы, вплоть до современных попыток исказить язык до неузнаваемости. А в итоге мы в массе своей даже не знаем, о чем написан роман-эпопея Толстого, а ведь он - о войне и мiре, а "мiр" - это не "мир", это социум, society, а не состояние без войны.
Но религию мы ставим примерно туда, куда ее относит абстрактная "духовность": куда-то в середину потока сознания.
Вот для этой-то духовности, которая разучилась различать духов, "кто поп - тот и батька". Причем желательно, чтобы разговоров было побольше, а требований, и прежде всего требований к духовной жизни, поменьше. И чтобы все было поудобнее. Поэтому от многих представителей интеллигентских "прицерковных" и "околоцерковных" кругов часто можно слышать: как удобно в костеле, кругом лавочки, можно посидеть, отдохнуть, орган послушать┘
Но думаем ли мы, говоря так, что это - удобства для тела, для человека, а не для души?
Мне видится в этом элемент "религиозной светскости", рациональности, столь чуждой более умозрительному, более иррациональному, может быть - даже эмоциональному православному сознанию.
Этот рационализм многие чувствуют. В том числе и на Западе. Об этом говорит, например, стремление части англикан и католиков погрузиться в корни православной аскетической традиции.
Но нам не надо для этого, как им, отправляться в Россию - мы здесь живем, живем именно в России, а не в "этой стране", как стало модно говорить в последнее время. И православная традиция для нас - не музейно-этнографические воспоминания или кичевые игрушки в стиле "Золотого кольца" или Надежды Бабкиной.
Она продолжает развиваться на наших глазах и при нашем собственном участии.
Но, живя в России, мы видим начало вымывания русской культурной традиции. И началось оно с попыток конфессионально расчленить Россию на отдельные анклавчики, каждый из которых должен поклоняться своему богу. Кто-то это делал (или делал вид, что делает) вполне искренне (я имею в виду разные американские сектантские образования, которые были совершенно уверены, что едут не выполнять глобализационную миссию, а спасать дикую страну, не имеющую понятия о Боге, причем вполне могут оказаться в ситуации, когда, кроме медведей, и спасать будет некого). Но нельзя же ведь поверить в то, что Папа - поляк по происхождению, основную часть своей жизни проживший по соседству с Россией, столь же наивен и не знает, что Русь крещена значительно раньше его родной Польши!
Мне бы очень не хотелось, чтобы данная реплика была понята как попытка подчеркнуть приоритет одной конфессии в ущерб другой. Это - дело богословов. Дело же политика, как представляется, - вовремя увидеть то, что пытается прикрыться тонким кружевом богословских рассуждений.
Россия - страна веротерпимая. Это сложилось исторически - прирастая территориально, она обязана была выработать такие основы государственной религиозной политики, которые позволяли бы мирно сосуществовать в едином централизованном государстве народам, исповедующим самые различные верования. Именно поэтому, начиная с Петра, русские императоры "Великия, и Малыя, и Белыя, и прочая, и прочая", предки которых умудрялись длительное время относительно мирно сосуществовать даже с татаро-монгольскими баскаками, юридически не ограничивали существование и деятельность костела в Польше и Литве - так же как не истребляли мусульманские обычаи среди поволжских и кавказских народов и не вмешивались в жизнь буддистских дацанов в Бурятии или, например, прибалтийских лютеран. Оставаясь еретиками или язычниками с церковной точки зрения, юридически все они были подданные одной державы, "одного царя дети".
На российском престоле сиживали и немцы, проводившие весьма жесткую политику в отношении Православной Церкви (вспомним, например, секуляризацию при Екатерине II). Однако единственной границей, которую не переходили никогда, была культурная идентичность российского народа, и православие в этом смысле всегда рассматривалось как краеугольный камень, о который разбивались все, кто на эту культурную идентичность посягал. Россия никогда никого не крестила "огнем и мечом" (так, как крестили, например, крестоносцы "чудь и жмудь", в результате чего жемайты были практически полностью уничтожены), практически не жгла еретиков (почему ей и нет необходимости извиняться перед всем миром за "злоупотребления" Средневековья, как это вынужден был сделать нынешний Папа). Она была открыта для любых видов сотрудничества, если это сотрудничество было взаимовыгодным. И сейчас государство стремится обеспечить равные условия развития конфессий, традиционных для России: православия, мусульманства, буддизма, иудаизма и др.
Но всегда на любую попытку интервенции - военной или духовной - Россия отвечала весьма жестко, охранительно. И те, кто был на острие главного удара - Александр Невский, Дмитрий Донской, Минин и Пожарский, Суворов, Кутузов, Ушаков, Жуков и многие другие, - теперь ее национальные герои и святые.
Но это - теперь. Пока мы еще помним нашу историю (а ведь были же - с западной финансовой поддержкой, кстати - в начале 90-х гг. попытки вытравить в российской школе русскую историю, предлагались учебные программы, где родной истории отводилось лишь порядка 10% учебного времени; видимо, для тех, кому все равно, кто такие талибы - рок-группа или что-то в этом роде, подобная постановка вопроса вполне естественна!).
Но уже - при нашем собственном попущении (нам некогда было, мы в это время в очередной раз пытались что-то выстроить в истории) - выросло поколение, которое после школьного курса истории не знает, кто такие Рюриковичи. Которое не знает (не говорю уж - не поет!) русских песен. Которое активно приближается к уровню исторического сознания американских детей, слабо представляющих, кто и с кем воевал во Вторую мировую, и из всех слоев культуры предпочитает совершенно инертную, космополитичную и вполне подходящую для развития процесса глобализации попсу. И очень не хотелось бы, чтобы следом пошли новые поколения, стремительно теряющие свои духовные основы, свою историческую память.
Но ведь уже и в Европе начинают осознавать, что глобализация постепенно выливается в "глобус США" и та страна, которая шла в авангарде этого процесса, первой нарушила глобализационные принципы, как только создалась угроза ее национальным интересам. В политике мы уже начали привыкать, что к национальным интересам США относится практически весь мир. Но вот отступление Штатов от всех прекраснодушных и очень романтических лозунгов экономического либерализма к системе жесткого экономического протекционизма оказалось ударом ниже пояса для всего мира, не только для России.
Мораль сей басни такова, что мы, вместе со всем миром, начинаем осознавать, что протекционистские меры - какие бы лозунги и призывы вокруг них ни вращались - и ныне, как и при Кольбере, остаются нормальным инструментом международного развития, который применяется для защиты национальных интересов.
Когда под угрозу попадают те или иные отрасли народного хозяйства - наступает время таможенного протекционизма.
Когда под угрозой национальное самосознание - приходит время протекционизма культурного.
Недавно я услышал очень справедливые слова: чистая правда, в которой есть хотя бы один процент неправды, - уже ложь. И пусть та или иная религиозная концепция видится истиной в последней инстанции, но если она втихомолку принесет России новые попытки внешнего политического давления и будет служить подрыву национального самосознания, то вряд ли ее истинность можно будет считать абсолютно непреложной.
