Ошибка Гитлера

РАЗГРОМ Киевской группировки наших войск в сентябре окрылил вождей Германии. Они уверовали в возможность покончить с Советским Союзом в 1941 году, полагая, что он обессилен и не способен отстоять свою столицу. Учитывая политическую, экономическую и военно-стратегическую значимость Москвы, они считали ее "ключом ко всей советской системе". "Захват Москвы для немцев в 1941 году, - указывал в своих воспоминаниях бывший командующий 2-й танковой армией генерал-полковник Гудериан, - был гораздо важнее, чем для Наполеона в 1812 году, потому что этот город уже не стоял на втором месте после Петербурга <...> а стал первым и главным городом Советского Союза". Захват Москвы, как это представлялось Гитлеру и его сподвижникам, мог вывести СССР из войны.

Наступление на Москву германское командование назвало операцией "Тайфун", который должен был смести войска Красной Армии и открыть немцам путь к советской столице. Для проведения операции в группе армий "Центр", которой командовал фельдмаршал Бок, сосредоточили три четверти танковых и моторизованных соединений, до половины артиллерии и авиации. В ней насчитывалось 1,8 млн. солдат и офицеров, свыше 1700 танков, более 14 000 орудий и минометов и 1390 боевых самолетов. Как и в начале войны в Белоруссии, основная ставка делалась на мощные удары танковых объединений, поддерживаемых массированными ударами авиации. Согласно замыслу операции, танковые клинья должны были прорвать оборону, обеспечить окружение и уничтожение главных сил, оборонявших Москву, после чего стремительным броском подвижных соединений охватить столицу с севера и юга.

Обращаясь 2 октября с напутствием к войскам, Гитлер заявил: "За несколько недель три самых основных промышленных района будут полностью в наших руках. Создана наконец предпосылка к последнему огромному удару, который еще до наступления зимы должен привести к уничтожению врага. Все приготовления, насколько это возможно для людских усилий, уже окончены. На этот раз планомерно, шаг за шагом, шли приготовления, чтобы привести противника в такое положение, в котором мы можем теперь нанести ему смертельный удар. Сегодня начинается последнее большое, решающее сражение этого года". Три основных района, о которых говорил рейхсканцлер Германии, были: Ленинград, Москва и Донбасс с Ростовом-на-Дону. Главное внимание советского политического и военного руководства в сентябре было приковано к Ленинграду и Киеву. Туда были направлены Ставкой наиболее талантливые военачальники: генерал армии Жуков и маршал Советского Союза Тимошенко. На московское направление Ставка Верховного Главнокомандования обратила взоры лишь в конце месяца, не успев разгадать истинный замысел противника о направлениях его ударов. Вскрыв с запозданием подготовку немцев к наступлению на Москву, Ставка лишь 27 сентября приказала войскам Западного и Брянского фронтов перейти к жесткой обороне.

На западном направлении были развернуты три фронта: Западный под командованием генерал-полковника Конева, Резервный во главе с маршалом Советского Союза Буденным и Брянский, которым командовал генерал-лейтенант Еременко. Всего в них было около 1250 тыс. солдат и офицеров, 990 танков, 7600 орудий и минометов и 667 самолетов. Противник превосходил наши войска не только в количественном отношении, но в качестве вооружения, моторизации и боевом мастерстве.

2 октября перешли в наступление на вяземском направлении 9-я и 4-я армии и входившие в их состав 4-я и 3-я танковые группы противника. Так началась Московская битва, которой суждено было стать поворотным пунктом Второй мировой войны. Начало ее не предвещало ничего хорошего. После сильных ударов авиации по аэродромам, штабам и узлам связи танковые группы генерал-полковников Гота и Гепнера по сходящимся направлениям устремились к Вязьме, то есть туда, где их не ожидали, полагая, что удар будет наноситься вдоль Минской автострады. Связь фронтов с Москвой нарушилась. У генерального штаба достоверных сведений о противнике и своих войсках не имелось.

7 октября танки Гота и Гепнера вышли к Вязьме и окружили западнее ее войска 19-й и 20-й армий Западного фронта, 24-й и 32-й армий Резервного фронта. В связи с тем, что на Можайской линии наших войск не было, возникла угроза прорыва немецких танковых соединений в Москву. Столь же опасная обстановка сложилась и на орловско-тульском направлении, где развивала успех танковая армия Гудериана.

Подталкивая Японию к захвату советских земель за Уралом, Гитлер безапелляционно заявил японскому послу в Берлине, что он твердо рассчитывает овладеть Москвой 12 октября. По его указанию Геббельс распорядился оставить место в газетах, выпускаемых в тот день, для экстренного сообщения о вступлении немецких войск в Кремль.

* * *

Что же делали в эти тревожные дни Государственный Комитет Обороны и Ставка Верховного Главнокомандования? 6 октября Ставка дала командующему Московским военным округом генерал-лейтенанту Артемьеву директиву о приведении Можайской линии обороны в боевую готовность, используя для этого все, что можно было собрать в Москве и Подмосковье. Северо-западнее Волоколамска занял оборону курсантский полк Военного училища имени Верховного Совета. В Можайский укрепленный район прибыли курсанты Московского военно-политического училища, а в Малоярославецкий - подольские пехотное и артиллерийское училища. Так было положено начало созданию фронта Можайской линии и прикрытию западных подступов к столице. Еще раньше, в связи с прорывом немцев к Орлу и возникновением угрозы выхода танков Гудериана к Туле, Ставка приняла меры к укреплению южных подступов к Москве. Гудериан в те дни сетовал на превосходство русских танков Т-34, удары которых испытали его подчиненные.

Все-таки более грозная опасность нависала над столицей с запада. Поэтому сюда было приковано внимание ГКО и Ставки. Прежде всего необходимо было создать сплошной фронт обороны, упорядочить оперативное построение войск и организовать твердое и непрерывное управление ими. Для этого нужен был человек сильной воли, имеющий опыт руководства войсками в сложной обстановке. Сталин тогда посчитал, что Конев не удовлетворяет этим требованиям. Вечером 5 октября для помощи командованию Западного и Резервного фронтов в районе Гжатска и Можайска он направил Молотова, Маленкова, Ворошилова и Василевского. В беседе с писателем Чуевым Молотов много позже сказал: "Я поехал на фронт снимать Конева. У него не выходило. Пришлось объяснять Коневу, почему он должен быть заменен Жуковым. Жуков поправил дело".

Чтобы не возвращаться к этой теме, замечу, что Молотов, противореча своему заявлению, что "Жуков поправил дело", в другой беседе с Чуевым утверждал, будто бы тот "фактически предлагал сдать Москву", но "Сталин не послушал Жукова". О том, кто кого послушал, скажу ниже.

После телеграммы от 3 октября и двух телефонных звонков Сталина, вечером, 7 октября Жуков из Ленинграда прибыл в Москву. "Меня прямо с аэродрома повезли к Сталину на квартиру, по дороге сообщили, что Верховный болен, - рассказывал мне 26 мая 1965 г. маршал. - Не оправившись, по-видимому, еще от киевской катастрофы, Сталин находился в трансе. Я застал его беседующим с Берией. Не обращая внимания на меня, а может быть, и не заметив моего появления у двери, Сталин сказал ему, чтобы он на всякий случай через свою агентуру провел зондаж о возможных условиях заключения мира с Германией. Вот как далеко зашло в те дни смятение главы нашего государства! Наконец, обратив внимание на меня и поздоровавшись, Сталин раздраженно сказал, что он сейчас в полном неведении о происходящем на Западном фронте. Медленно подойдя к карте, он обвел пальцем район Вязьмы и зло произнес: "Конев, как и Павлов в начале войны, открыл здесь фронт врагу". Сталин попросил меня немедленно выехать на Западный фронт, разобраться в положении дел на месте и оттуда позвонить ему".

Побывав на наиболее опасных участках Западного и Резервного фронтов, Жуков пришел к выводу, что многие пути на Москву для врага открыты. Доложив об этом в 2 часа 8 октября по телефону Сталину, он попросил его быстрее стягивать войска откуда только можно на Можайскую линию.

В обстановке, не исключавшей возможности падения столицы, наряду с мерами укрепления обороны Сталин 8 октября подписал постановление "О проведении специальных мероприятий по предприятиям г. Москвы и Московской области". Для этого создавалась "пятерка" ответственных лиц. На следующий день они представили Верховному список 1119 предприятий; 412 из них, имевших оборонное значение, предлагалось подготовить к взрыву, а остальные вывести из строя в случае необходимости путем поджога и механической порчи. К выполнению намеченных мероприятий созданные из специалистов команды приступили немедленно.

9 октября, будучи в частях Резервного фронта в районе Калуги, Жуков получил привезенную офицером штаба телефонограмму Шапошникова, в которой указывалось: "Верховный Главнокомандующий приказал вам прибыть в штаб Западного фронта. Вы назначаетесь командующим Западного фронта". Утром он прибыл в Красновидово (северо-западнее Можайска), застав еще отбывавшую в Москву комиссию ГКО. Доложив Сталину о прибытии в штаб, Жуков услышал от него сообщение о решении Ставки включить войска Резервного фронта в Западный и назначить его командующим. Конева Сталин приказал отправить в Москву. "Я понял, - сказал мне маршал, - что он намерен поступить с ним, как с Павловым. Поэтому в течение первой половины дня до подписания приказа Ставки о моем назначении Сталин трижды требовал отправить Конева в Москву, я же просил его оставить моим заместителем. Последний разговор закончился угрозой, но я не реагировал на нее, понимая, что в случае падения столицы все равно придется мне расплачиваться головой". В последующие дни усилия ГКО, Ставки, командования Западного фронта и Московского военного округа были направлены на укрепление Можайской линии.

* * *

Тем временем немецкие войска завершили уничтожение вяземской группировки и готовились к продолжению наступления на Москву, чтобы занять ее с ходу. Пробиваясь из окружения, советские войска наносили существенный урон врагу и не позволяли ему быстро продвигаться на восток. Самоотверженной борьбой они сковали в районе Вязьмы на 7-9 суток значительные силы противника. Мужественно сражались с врагом соединения генерал-лейтенанта Лукина. Будучи тяжело раненным, в бессознательном состоянии, он был схвачен врагом. В плену его склоняли к измене родине, но он, подобно генерал-лейтенанту Карбышеву, с презрением отверг все посулы врага.

Передовые части группы Гепнера стали подходить к Можайской линии 10 октября. Угроза прорыва их к Москве нарастала. В связи с этим необходимо было принять дополнительные меры по организации обороны столицы. 11 октября у Сталина в Кремле с 15.30 до 22.20 находились члены ГКО, Шапошников и Василевский. Периодически к ним вызывались другие лица. Здесь принимались меры и вырабатывались решения по дальнейшему укреплению обороны Москвы. Результатом этого совещания явились два постановления ГКО, подписанные Сталиным 12 октября. Мособлисполком и Моссовет обязывались "в порядке трудовой повинности" мобилизовать соответственно 250 и 200 тысяч колхозников, рабочих и служащих на оборонительное строительство. Вся система обороны на ближних подступах к столице получила название Московской зоны обороны. Возглавляло ее командование МВО.

Полным ходом шла подготовка к обороне самого города. Он был разбит на несколько секторов применительно к административному районированию. Инженерными начальниками секторов были назначены профессора и преподаватели Военно-инженерной и других академий. Для минирования мостов, виадуков и других сооружений внутри города были сформированы особые подрывные команды. На окраинах рылись противотанковые рвы, устанавливались металлические "ежи", надолбы. На бульварах виднелись аэростаты заграждения или, как их называли, "колбасы". Москва превращалась в военный лагерь.

* * *

Хотя 12 октября немцам не удалось вступить в Москву, как они того хотели, все же в тот день немцы считали, что конечная цель войны близка. Все должно было произойти одновременно, рассчитывали в "Волчьем логове" (Ставка Гитлера в Растенбурге): группа армий фельдмаршала Лееба вот-вот соединится с финнами и задушит Ленинград, войска Бока с часу на час окружат Москву, а группа армий фельдмаршала Рундштедта в ближайшие дни овладеет Крымом, Донбассом и Северным Кавказом. Гитлер высокопарно заявил в тот день главнокомандующему сухопутными войсками фельдмаршалу Браухичу, что, когда Москва перейдет в его руки, народы всех стран заволнуются как никогда - и "мир будет наш!"

Браухич пришел к Гитлеру, чтобы спросить, что делать с Москвой после ее окружения. "Исчерпывающие" указания по этому вопросу он в конце дня отправил Боку: "Фюрер вновь решил, что капитуляция Москвы не должна быть принята, даже если она будет предложена противником... так же, как и в Киеве, для наших войск могут возникнуть чрезвычайные опасности от мин замедленного действия... Ни один немецкий солдат не должен вступить в эти города (Москва, Ленинград). Всякий, кто попытается оставить город и пройти через наши позиции, должен быть обстрелян и отогнан обратно... И для других городов должно действовать правило, что до захвата их следует громить артиллерийским обстрелом и воздушными налетами, а население обращать в бегство...".

На оснований этих указаний Бок на рассвете 14 октября отдал приказ войскам на продолжение операции: "1) Противник перед фронтом группы армий разбит. Остатки отступают, переходя местами в контратаки. Группа армий преследует противника. 2) 4-я танковая группа и 4-я армия без промедления наносят удар в направлении Москвы, имеющий целью разбить находящиеся перед Москвой силы противника, прочно овладеть окружающей Москву местностью, а также плотно окружить город. 2-я танковая армия с этой целью должна выйти в район юго-восточнее Москвы с таким расчетом, чтобы, прикрываясь с востока, охватить Москву с юго-востока, а в дальнейшем также и с востока".

Так рассчитывало командование группы армий "Центр". Что же могло противопоставить ему командование Западного фронта? Приступив 10 октября к исполнению обязанностей командующего, Жуков обсудил обстановку с Коневым, начальником штаба генерал-лейтенантом Соколовским и членом Военного совета Булганиным. Организовав работу в штабе, Жуков посещал самые опасные участки фронта, чтобы оказать помощь командующим армий и принять необходимые меры на месте.

В те дни, когда на переднем крае шли ожесточенные бои, Жуков создавал новый Западный фронт. На волоколамское направление он направил штаб 16-й армии во главе с генерал-лейтенантом Рокоссовским. В состав армии включались новые соединения и части.

14 октября пополненные и усиленные войска Гепнера и Клюге двинулись к Москве. Сражения разгорелись с новой силой. Несмотря на упорное сопротивление наших войск, врагу удалось на отдельных участках прорваться в глубь. В тот же день танки генерала Рейнгардта, который сменил Гота, ворвались в Калинин.

14 и 15 октября бои на волоколамском и можайском направлениях приняли еще более ожесточенный характер. Поддерживаемые мощными ударами 8-го авиационного корпуса пикирующих бомбардировщиков под командованием генерала Рихтгофена, соединения "непобедимого" Гепнера стремились сломить сопротивление войск Рокоссовского и Лелюшенко. Наши войска мужественно отражали атаки противника, но Бок бросил в сражение новые силы 4-й армии. Жуков без сна и отдыха под вражеской бомбежкой посещал один участок фронта за другим, чтобы, маневрируя имевшимися и подходившими резервами, воспрепятствовать продвижению вражеских танков. Приказы командармам отдавал твердо и жестко, но слов "ни шагу назад" не употреблял. Нервы у командующего фронтом не сдавали, он делал все возможное, чтобы отстоять столицу.

В связи с приближением фронта к Москве в ночь на 15 октября председатель ГКО подписал принятое накануне поздно вечером "совершенно секретно", "особой важности" постановление "Об эвакуации столицы СССР г. Москвы". Привожу основу этого документа: "Ввиду неблагополучного положения в районе Можайской оборонительной линии, Государственный Комитет Обороны постановил:

1. Поручить т. Молотову заявить иностранным миссиям, чтобы они сегодня же эвакуировались в г. Куйбышев...

2. Сегодня же эвакуировать Президиум Верховного Совета, а также правительство во главе с заместителем председателя СНК т. Молотовым (т. Сталин эвакуируется завтра или позднее, смотря по обстановке).

3. Немедля эвакуироваться органам Наркомата обороны и Наркомвоенмора в г. Куйбышев, а основной группе Генштаба - в Арзамас.

4. В случае появления войск противника у ворот Москвы поручить НКВД - т. Берия и т. Щербакову - произвести взрыв предприятий, складов и учреждений, которые нельзя будет эвакуировать, а также все электрооборудование метро (исключая водопровод и канализацию)".

Эвакуация столь значительного количества учреждений и вывоз оборудования с оборонных предприятий, движение по городским улицам огромного количества машин не могли не сказаться отрицательно на настроении москвичей. До них доходили слухи, что немцы вот-вот ворвутся в столицу. Ситуация стала очень тревожной. Ее усугубил еще и тот факт, что утром 16 октября впервые с начала войны не было открыто метро. Во многих магазинах продукты не продавались, а раздавались или просто растаскивались. Тысячи жителей устремились на машинах и пешком на восток. Нет оснований утверждать, что всех жителей Москвы охватила паника, но элементы ее, безусловно, были. Вместе с тем рабочие не давали вывозить заводское оборудование, считая, что это инициатива струсивших директоров. Толпы людей, не зная постановления об эвакуации, задерживали легковые машины, видимо, полагая, что их пассажиры являются руководителями предприятий и учреждений, бросившими все и бегущими на восток из страха оказаться в немецком рабстве.

* * *

День 16 октября 1941 года был самым кризисным для Москвы за все время войны. Продолжала ухудшаться обстановка и на фронте. Поэтому командующему войсками оборонительного рубежа Москвы генерал-майору Крамарчуку была поставлена задача к 10.00 17 октября занять рубеж коммунистическими, комсомольскими, рабочими и истребительными батальонами.

Критическое положение сказалось на состоянии и поведении главы партии и государства. Именно в тот день, а не 16 ноября, как ошибочно записано в "Воспоминаниях и размышлениях" Жукова, ему позвонил Сталин по вопросу о возможности защитить столицу. Георгий Константинович в беседе со мной 26 мая 1965 г. говорил, что этот разговор состоялся именно в середине октября. В "Воспоминаниях..." же по непонятной причине называется ноябрь. В подтверждение этого факта приведу свидетельство бывшего телеграфиста Сталина, ныне полковника в отставке Николая Пономарева, опубликованное в "Красной звезде" 10 апреля 1996 г.: "16 октября 1941 года, примерно в шесть часов вечера, в переговорную зашел Поскребышев и приказал мне вызвать штаб Западного фронта... К аппарату подошли т. Жуков - командующий фронтом, а также начальник штаба и член Военного совета. Я доложил Поскребышеву о том, что вызванные товарищи у аппарата. Появились Сталин, члены ГКО и Василевский. Василевский разложил на столе карты с нанесенной обстановкой. Сталин начал переговоры. Всегда он начинал с того, что просил доложить состояние дел на фронте. Жуков подробно доложил: оно было очень тяжелое для наших войск. Завершив доклад, Жуков просил Сталина оказать помощь и войсками, и вооружением, и всем, что необходимо было для фронта. Особенно он подчеркивал важность усиления танками и реактивными установками. Сталин ответил: "Георгий Константинович, мы принимаем все меры, чтобы оказать вам помощь. Все, что вы здесь просите, уже находится в пути к вам..." Велись переговоры недолго, минут 45. В заключение Верховный спросил:

- Георгий Константинович, теперь скажите мне как коммунист коммунисту, удержим ли мы Москву?

Жуков немного подумал и ответил:

- Товарищ Сталин, Москву мы удержим, тем более если мне будет оказана помощь, о которой я вас просил.

- Товарищ Жуков, - завершил Сталин, - надеемся на вас, желаем вам успеха. Звоните мне в любое время суток, жду ваших звонков.

На этом переговоры закончились".

Тот факт, что этот разговор состоялся именно в тот день, подтверждает и бывший председатель Моссовета Пронин. "16 или 17 октября, - вспоминает он, - Сталин советовался с Жуковым: можем ли мы отстоять Москву?.. Тогда, видимо, у Сталина и возникла уверенность в том, что Москву можно отстоять. А надо сказать, что противником защиты Москвы был Берия, который, правда, громогласно эту идею не проповедовал..."

Именно вследствие твердой уверенности Жукова отстоять столицу в самые тяжелые октябрьские дни, когда на фронте, в отличие от ситуации в ноябре, были многочисленные бреши, Сталин не выехал из Москвы на стоявшем на Каланчевке под парами, как указывает тот же телеграфист, бронепоезде. Он остался в столице, немедленно распорядился открыть метро и продолжал принимать жесткие меры по мобилизации сил и средств для ее защиты.

Не менее жесткие меры принимал в те дни и Жуков, за что подвергается иногда критике, которая еще при жизни доходила и до него.

Говоря мне об этом, он сказал: "А задумываются ли эти критики о том, что было бы, если бы я не принимал жестких и твердых решений? Я считаю, что в этом случае мы Москву не отстояли бы. А что тогда? Вынуждены бы были откатываться за Волгу, где развертывались наспех сформированные армии. Во что бы вылилась война? На сколько бы она затянулась? Каких сил это потребовало бы? Какие понесли бы дополнительные жертвы? Кто может ответить на эти вопросы и собирается ли? Вот из чего надо исходить, оценивая обоснованность или ошибочность моих решений в оборонительных сражениях под Москвой. Я принимал их с болью в сердце, вынужденно, и не принимал бы, если бы война протекала по другому руслу".