Кавказская пленница

ОБРЫВКИ воспоминаний: первые послевоенные годы. Мой отчим - тогда капитан политуправления погранвойск - частенько ездит в командировки куда-то на юг, а мать почему-то волнуется. Почему? Война же кончилась┘ А однажды она открывает свежую газету, и я слышу такие слова: "Странно, - говорит моя мать, - с чего это вдруг уже третий день в "Правде" пишут о дружбе народов? Не иначе как где-нибудь на Кавказе опять схватились за кинжалы┘"

Все знают - очень плохой товарищ Сталин выселил целые народы, ни в чем не повинные народы с чадами и домочадцами, с малыми детьми и глубокими стариками, переселил их в голодные степи, и сколько их погибло от голода и холода┘

Но вот вопрос - почему одни народы выселили, а другие народы остались на своей земле? Кого ни спрашивала - ответа никто толком не знал. Говорили: о кавказских страстях и обидах товарища Сталина ("А при чем здесь крымские татары?" - не унималась я), о сотрудничестве с немцами, но разве мало украинцев сотрудничало с немцами? Украина слишком большая для такой акции? А Эстония? Коллаборационистов судили, казнили, отправляли в лагеря и ссылки, но не всем же народом! Здесь не сходились концы с концами и что-то было не так.

Вопрос становился почти наваждением, как когда-то в детстве, когда мне около пяти, я уже давно, хорошо и все подряд читаю - книги, вывески, газеты┘ И вот передо мной большие двери, а слева и справа - витрины, на которых золотом написано: на одной "аптЕка", а на другой "оптИка". И я ничего не понимаю: это ведь одно и то же слово, а пишется почему-то по-разному┘

Ответ пришел совершенно неожиданно из недр одной из моих профессий. Дело в том, что много лет я печатала свой журнал "Синтаксис" в собственной типографии, которая, кроме синтаксических изделий, еще брала заказы на печать у разных лиц и организаций. И вот однажды звонит мне новый клиент и просит приехать к нему, чтобы обсудить большой типографский проект. Я, говорит, старый, мне, говорит, самому приехать трудно. Приезжаю. И попадаю в чудесный дом отставного профессора Беннигсена, специалиста по мусульманским странам, сына известного путешественника и этнографа (см. "Легенды и сказки Центральной Азии, собранные графом А.П. Беннигсеном", СПб, 1912), который предлагает мне принять заказ от Society for Central Asian Studies (Оксфорд) на переиздание серии книг о мусульманах в России и просит сделать смету на первую книжку. Но как только я делаю предварительные подсчеты, происходит нечто невероятное: клиент вместо того, чтобы скривиться и хотя бы намекнуть на то, что "дороговато", как поступают обычно заказчики, вдруг говорит: "Марь Васильна, а не мало ли вы берете? Ваша работа должна стоить гораздо больше!" Я удивилась, но отказываться не стала, а когда книга была кончена печатью, за ней приехал из Оксфорда сам руководитель азиатского Society - роскошный американец Э.Уимбуш, в прошлом студент Беннигсена в университете города Чикаго.

Потом я напечатала вторую книгу, третью, а на четвертой американец спросил, не предпочла бы я получать деньги за работу не банковским чеком, а наличными. На этой фразе все стало на свои места - я достаточно хорошо знала, что "черным налом" на Западе платят только спецслужбы. Всего из моей типографии вышло двадцать книг: "Туркестан - колония", "Казахи о русских до 1917 года", "Восстание казахов и киргизов в 1916 году", "Три имама" и еще шестнадцать. Они никогда не поступали в книжные магазины. В университетских библиотеках Европы и Америки их тоже нет. Все тиражи шли в наши республики, а прекрасный американец пошел на повышение: стал директором Радиостанции "Свобода"┘

А когда мы подружились с Беннигсеном, который был научным руководителем серии, он мне поведал, что в основе этого издательского проекта лежала его докладная записка в ЦРУ, где он доказывал (и убедил!), что справиться с советской властью и российским коммунизмом можно только мусульманскими руками и как поэтому важно напоминать мусульманским народам про наши русские порабощения, и как они с нами, русскими, всегда сражались за свою юго-восточную свободу. И вообще - вы прочтите книгу Юджина Лайонса "Наши тайные союзники - народы России" (русский перевод - Мюнхен, 1952) - уговаривал меня Беннигсен, - а еще почитайте Николаевского - много чего узнаете про "дружбу народов"┘

Борис Иванович Николаевский (1887-1966) - русский историк, архивист, журналист и меньшевик, один из основателей и директор (1919-1920 гг.) историко-революционного архива в Москве был арестован, провел год на Лубянке и в 1922 году выслан из страны. В эмиграции - ведущий сотрудник меньшевистского журнала "Социалистический вестник", а также создатель нескольких знаменитых архивных фондов. В конце войны и в первые послевоенные месяцы Николаевский из Нью-Йорка рванул в Европу и проехал по лагерям для перемещенных лиц, где собирал рассказы бывших советских граждан и┘ старые газеты. Потому что если центральных советских газет на Западе было много, то периферийная пресса была редкостью, а уж газета из-под немецкой оккупации за границу страны (да и в страну тоже) не поступала. Результатом этих исследований стали: книга (совместно с Д.Даленом) "Принудительный труд в Советской России" и серия статей, в одной из которых обнаружилась практически не обсуждаемая ни до, ни после информация.

Читайте: "Во время оккупации Крыма гражданская власть в нем принадлежала румынскому командованию, при котором был образован особый татарский совет, носивший формально совещательный характер, но игравший большую роль в деле управления Крымом. Этот совет обратился к румынским властям с просьбой разрешить им уничтожить всех русских, проживающих на территории Крыма; свою просьбу он мотивировал тем, что русские всегда угнетали татар и будут угнетать в будущем, если только не будут уничтожены физически. Румынское командование, вообще боявшееся прибегать к суровым репрессиям, этой своеобразной "просьбы" прямо испугалось и ответило отказом, но когда татары приступили к проведению в жизнь этого плана своими собственными силами, то сопротивления со стороны румын они почти не встречали. Резня была проведена организованно, продолжалась несколько дней; вырезано было, по одним сведениям, около 70 тысяч, по другим - свыше 100 тысяч, главным образом вне городов" ("Социалистический вестник", 1946, #1).

Так я впервые прочла про ненависть не к советской власти, а к великому русскому народу. Концепция не самая популярная - ни в метрополии, которая жила под флагом "дружбы народов" и звон бубенцов очередной национальной декады, ни в эмиграции, где нельзя было сказать "русские танки вошли в Прагу", а только "советские танки", ни среди татарских правозащитников, которые сражались за свое возвращение в Крым, шли за это в лагеря и никогда бы не признались в былой резне (а может, и не знали о ней: не тот сюжет, чтобы им особенно хвастаться)┘ Даже достаточно свободный от эмигрантских предрассудков Николаевский старался лишний раз не говорить о ненависти переселенных народов к русскому, а все, что можно, сваливал на советскую власть. По этому же накатанному пути шло большинство опрошенных мною уже сейчас, во время родных демократических чеченских войн. Итак, почему одних так, а других этак?

Наталья Иванова: К кому-то Сталин относился лучше, к кому-то хуже, а кого-то просто не успел┘

А.Генис: Он выселил те народы, которые внушали сомнение в своей лояльности к советскому режиму. Это не моя, это общепринятая точка зрения.

Ф.Искандер: Он опирался на свои эмоции и какие-то сведения, которые ему давал НКВД. Но последовательности не ищите. По его представлению, те народы, которые он ссылал, были неверными советской власти.

Что проблема выходит за пределы советской власти, почувствовали немногие:

В.Третьяков: Расовых предрассудков у него не было. Тот, кто боролся, кто не смирился, тот был выселен.

А.Пятигорский: Для него это не было стратегической проблемой, для него это не было даже идеологической проблемой, а просто было продиктовано ситуацией сегодняшнего дня.

Тут необходимо добавить, что Пятигорскому когда-то крымские старожилы рассказывали о резне, поэтому информацию Николаевского он подтверждает, сомневаясь только в цифрах. Завышены, говорит, вырезано было не больше 50 тысяч. Тоже красиво┘

А может быть, Крым - это случайность? И другим народам мы не столь отвратительны?

Но почитаем Приставкина ("Ночевала тучка золотая"): "Колька побежал по улице, прямо к Сашке, а сам подумал, что хорошо бы потихоньку, пока Сашка ловит ворон, это с ним и прежде бывало, зайти со стороны забора, да и гаркнуть во весь голос: "Сдавайся, руки вверх - я чечен!" <┘>

Ему вдруг стало холодно и больно, не хватило дыхания. Все оцепенело в нем, до самых кончиков рук и ног. Он даже не смог стоять, а опустился на траву, не сводя с Сашки расширенных от ужаса глаз.

Сашка не стоял, он висел, нацепленный подмышками на острия забора, а из живота у него выпирал пучок желтой кукурузы с развевающимися на ветру метелками.

Один початок, его половинка, был засунут в рот и торчал наружу толстым концом, делая выражение лица у Сашки ужасно дурашливым, даже глупым. <┘>

Теперь, когда он встал напротив, он увидел, что у Сашки нет глаз, их выклевали вороны. Они и щеку правую поклевали, и ухо, но не так сильно.

Ниже живота и ниже кукурузы, которая вместе с травой была набита в живот, по штанишкам свисала черная, в сгустках крови Сашкина требуха, тоже обклеванная воронами.

Наверное, кровь стекала и по ногам, странно приподнятым над землей, она висела комками на подошвах и на грязных Сашкиных пальцах, и вся трава под ногами была сплошь одним загустевшим студнем".

Господи, как страшно! И какое пронзительное, детское слово - "штанишки"┘

Но, может быть, это просто черные силы, развязанные войной и разрухой? Перенесемся на четверть века вперед, в мирное время брежневского застоя. В потьминских лагерях строгого режима сошлись два политзаключенных, два интеллигента - русский и чеченский. Русский - Андрей Синявский - рассказывал мне в письмах: "Я начал переводить чеченские песни, по-видимому, еще не записанные. Они удивительны не свойственными обыкновенно песне сложностью и гибкостью психологического рисунка. Все движется на полутонах и оттенках, и песня как бы поворачивается в своем течении, меняя значения, при монотонности общей мелодии┘" А в записных книжках Синявского находим:

"В лагере у меня был разговор с мусульманином. Понятно, он не любил русских, зная по преданиям старины о завоевании Кавказа и сам ребенком испытав депортацию, когда в товарном вагоне умерли его мать, его дед, его маленькие братья. И, естественно, я разделяю его горе, но стараюсь все же объяснить, что не все русские такие плохие, что русские тоже люди, а не звери. А кроме Корана, существует, например, Евангелие, где высказаны высшие нравственные заповеди христианства.

И вдруг выясняется, что для него равнозначны такие понятия, как "русские", "большевики", "христиане" и "европейцы". Я пытаюсь ему растолковать, что между большевиками и христианами нет ничего общего. Но с его точки зрения это одно и то же: завоеватели, обманщики, убийцы, насильники┘ Но как же Евангелие? Однако это для него не довод. Христиане не придерживаются Евангелия, говорит он. Вот мы, мусульмане, придерживаемся Корана и живем по правде, А Евангелие для христиан-русских-большевиков-европейцев только обман.

И тогда я ему говорю, что многие народы совершали жестокости. Например, турки, хотя и магометане. У турок был обычай исключительно жестокой казни - человека сажали на кол. Так он мне не верит и говорит, что все это ложь, потому что магометанин не может совершать жестокие или безнравственные поступки, что все это нарочно выдумали собаки-христиане-большевики-европейцы-русские,чтобы скрыть собственную жестокость.

Идеальный порядок для него, идеальное государство помимо собственного народа это Арабский Халифат. И даже татаро-монгольское нашествие представляется ему в каком-то идеальном свете. А именно: маленькая кучка благородных рыцарей безо всяких жестокостей, ради справедливости, завоевала громадную, трусливую и зверскую Русь. И жаль, что не завоевала Европу┘ Я просто ушам своим не верил. Но это был действительно очень честный, добрый и умный человек. Просто Россия, соединяя в себе в его глазах христианство, большевизм и Европу, принесла слишком много несчастий его маленькому народу┘"

Но и в самом деле - а кому из завоеванных нами, русскими, народов мы принесли счастье?

Это - Волошин, 1926 год. Но это не про большевиков.

Это про нас, русских, это про меня┘ Это я ходила в туркестанские походы, это я делила с Гитлером Польшу, а собственного своего прапрадеда ссылала в Сибирь после очередного польского восстания, я завоевывала Кавказ в прошлом веке и захватила Прибалтику в 1940 году, и в Крым с Потемкиным-Таврическим входила тоже я. И так всю дорогу, сплошной "Кавказ подо мною", как заявил Пушкин, то есть - под нами! под русскими! Кавказ взят! Ура, Владикавказ! Владеем!

Но - "один в вышине стою над снегами у края", честно предупредил Лермонтов, читая Анатолия Приставкина. Ибо это край, когда "по штанишкам свисала черная, в сгустках крови, Сашкина требуха, тоже обклеванная воронами"┘ это наше светлое будущее, если мы не сумеем освободиться от великой победы русского оружия - завоевания Кавказа. Не может быть мира и тишины в городе, который называется ГРОЗНЫЙ. И что, кроме светлейшей русской литературы, имеем мы с этого Кавказа в сухом остатке?

Ах да! Еще какие-то капли какой-то там нефти (будто без того крантика в Чечне наша самая богатая в мире страна не обойдется)┘ А я думаю о том сгустке ненависти, который заложен нами в кавказских горах, и про то, что чеченским мальчишкам, которым сегодня восемь лет, очень скоро будет пятнадцать, восемнадцать, двадцать два и они никогда не простят нам того, что мы сделали с Чечней.

Предвижу возражения: взрывы, заложники, снайперы и вообще чеченский след. Соглашаюсь. Более того - я не люблю чеченцев. Я не способна на безответную любовь. Но┘ Я перед ними виновата, а они передо мной - нет. Поэтому наш единственный шанс победить - это одержать самую трудную победу. Победу над самими собой. Мы должны оттуда уйти, иначе война будет длиться вечно и мы погибнем.

Уйти с Кавказа... У товарища Сталина был выбор: начать войну с народами или переселить особо опасных подальше от источника раздражения - русских. Он выбрал переселение, что, конечно, преступление. Нынешние демократы выбрали войну. Первую чеченскую. Вторую чеченскую. Думаю, что по последствиям - и по человеческим потерям, и по материальным, не говоря уже о нравственности и психологии, - мы уже товарища Сталина переплюнули.

Уйти и покаяться. Покаяться и уйти. Попросить прощения: мы больше не будем. Построить границу. Конечно, это трудно. Хорошо было Англии - она просто отплыла от своих колоний, но вспомним, сколько крови попортил Алжир Франции и как по сей день расплачиваются американцы за хижину дяди Тома.

Тем более что есть еще одна сторона колониальной проблемы. Демографическая. Статистика утверждает, что завоеванные нами когда-то народы размножаются гораздо быстрее, чем мы, завоеватели. И если сорок-пятьдесят лет тому назад на вологодском рынке три азербайджанца торговали виноградом, а один абхазец - сухим вином, то теперь появилось словосочетание "лица кавказской национальности", которым достаточно плотно припорошен весь российский торговый сектор. Когда-то мы завоевывали Кавказ, сегодня Кавказ захватывает нас. Может быть, это некое историческое возмездие, но Россия мало-помалу становится кавказской пленницей.

Я знаю, что у меня мало единомышленников. Вот недавно разговаривала с одним очень уважаемым российским политиком - уговаривала его возглавить движение за отделение Чечни. Не внял.

Или. Включаю Би-би-си. Наталья Рубинштейн ведет передачу "Современное общество в свете Чеченской войны". Что же я слышу?

"Н.Р: И вот звучит голос писателя, столько лет учившего мир "жить не по лжи".

А.И. Солженицын: Не мы напали. Где-то надо же остановиться. Ведь мы пятнадцать лет во всем отступаем. Мы везде только капитулируем. И в 96-м году капитулировали. И нашей капитуляции не оценили. Не оценили того, что мы сделали. Мало! Что же делать? Наша страна не может отказать себе в праве обороны. А оборона, она требует окончания операции. В какой-то форме┘"

Уйдем к поэтам. С ними надежнее┘ К Цветаевой, например...