Игорь Бунин: Путину нужен "второй шаг"

- В понятии этом ничего плохого нет. Даже если бы оно не появилось, джинн все равно был бы выпущен из бутылки. Партий с большим количеством активистов, способных выполнять политические задачи, не было и нет. Этот вакуум должен был быть заполнен. И заполнили его политтехнологи и политтехнологии.

Никто не знал десять лет назад, как "делать" политических деятелей. Поэтому первые политтехнологи, даже знавшие западные методы работы с избирателями, шли методом проб и ошибок, да и работали зачастую бесплатно. Были идеальные стимулы, все общество находилось в эмоциональном порыве, пассионарном даже. Мы пришли из академических институтов, поэтому были в большей степени стратегами, разрабатывали некие стратегические линии.

Эта ситуация продлилась до президентских выборов. Именно тогда политические консультанты поняли, что это еще и деньги, и деньги немалые. Президентская кампания 1996 года - это качественный сдвиг, рубеж, перелом. Из фигуры экзотической, почти маргинальной политический консультант превратился чуть ли не в главное действующее лицо выборов. Возник миф о всесилии политтехнологов. На этот миф неплохо поработали так называемые грязные технологи конца 90-х, сделавшие главным методом избирательной кампании откровенное насилие над психикой избирателей да и просто над здравым смыслом.

Сегодня политические технологии окончательно лишились идеалистического оттенка. На рынке около 100 фирм, есть соответствующие курсы и даже факультеты. Это профессия, престижная профессия, к которой хотят быть причастными многие - и большинство из них совершенно напрасно. Прежде всего надо стать профессионалом.

С моей точки зрения, наши политтехнологи - те, что реально работают на рынке, конечно, - одни из лучших в мире. Во многих других странах их роль выполняют политические активисты, которые прежде всего члены партий и лишь затем - носители неких методов и приемов агитации.

- Секрет их распространения - в простоте. Чтобы победить на выборах честно, нужно провести несколько различных исследований, так называемую комплексную диагностику предвыборной ситуации: составить "портрет" региона, "портрет" избирателя и выявить идеальный образ политика, который избиратель подсознательно создает для себя сам. Нужно составить грамотную стратегию ведения кампании. Нужно чувствовать настроения людей и уметь эффективно влиять на них, апеллируя не к низменным страстям, а к здравому смыслу и жизненному опыту. Нужно отчитываться за каждый рубль, наконец. Нельзя лгать - ни клиенту, ни избирателю.

А можно не напрягаться - особенно если и технологий-то отработанных нет. Можно наводнить "черным пиаром" всю прессу. Это приносит колоссальные деньги: расходы клиента огромны, отчетность же минимальна или банально отсутствует. Сверхприбыли делаются сегодня прежде всего здесь. Можно сделать ставку на давление, запугивание, возбуждение сверхсильных эмоций: страха, ненависти, неадекватного энтузиазма. Иначе говоря, на психологическую войну, несовместимую с демократией. Рассуждения об "эффективности" подобных методов попросту опасны.

- Политик стал более профессиональным. Прежде всего он деидеологизировался. Вот уже семь лет мы проводим регулярные опросы депутатского корпуса. И наш последний опрос показал: на экстремах (идеологических полюсах) народных избранников совсем мало. Все они концентрируются в центре. Прагматичность, профессионализм, готовность учитывать разные интересы - вот что отличает нынешнего депутата. Идеологизированность нашего общества вообще потихоньку начинает исчезать. В отличие от прежней идеологически поляризованной Думы, сегодня разница между левоцентристами и правоцентристами почти не видна. Поэтому, кстати, расширился и спектр сил, с которыми готовы работать уважающие себя политтехнологи, в том числе и мы. За рамками возможного - только фашисты и левые экстремисты.

В обществе, главным занятием которого является помимо борьбы за выживание разгадывание кроссвордов или просмотр шоу "О, счастливчик!", идеология не работает.

- У нас есть так называемое политическое гетто. Оно состоит из людей, которым преобразования принесли потерю статуса. Мотивы, его питающие, - это ностальгия и жажда реванша, реставрации. Поэтому Коммунистическая партия, основу электората которой составляет такое "политическое гетто", не может быть неидеологической. Другая идеологизированная сила - правые, неважно, в форме СПС и "ЯБЛОКА" или в форме единой либеральной партии. Те десять, максимум пятнадцать процентов либералов, которые вестернизированы, жестко ориентированы на определенный тип реформ, - это устойчивое идеологическое меньшинство.

А большинство населения - большинство обывательское - реактивно. Оно будет основой деидеологизированных партий, государственных партий, партий власти. Власть сегодня максимально деидеологизирована: деидеологизирована в системе принятия решений, использует конформистский электорат. И те электораты, которые можно "подгрести", как это было в 99-м и 2000-м. Эта тактика - тактика консолидации конформистов, государственников и "силовых" либералов - наверняка будет использоваться в дальнейшем. Она весьма эффективна.

Но создать и партию власти, и конструктивную оппозицию одновременно невозможно. Поэтому проект, созревший в недрах президентской администрации и реализуемый сегодня, выполнен в полной мере не будет. Конструктивная оппозиция в лице КПРФ невозможна: электорат коммунистов питается другими надеждами. КПРФ - оппозиция системная, на какие бы компромиссы с властью ни шло ее руководство. КПРФ - она "о двух головах": одна смотрит на власть, другая на электоральные настроения. Максимум, на что способна эта партия, - управлять "политическим гетто" из соображений социальной стабильности и собственного самосохранения. Это очень важная функция, но ее выполнение к роли конструктивной оппозиции никак не ведет: сегодня господствует одна голова, завтра - другая. Те же "две головы" у либералов, и так же они могут в любой момент отвернуться от власти.

Единственное, с чем будет покончено, - с множественностью партий. Из более чем 140 зарегистрированных сегодня партий к выборам 2003 года останется 5-6.

- "Ельцинское" общество - общество, построенное на порыве творческого меньшинства конца 80-х-начала 90-х - не могло быть долговечным. Было ясно, что оно не переживет своего создателя. Ясно, что на месте хаотичных горизонтальных связей надо будет строить вертикаль. Ясно, что большинством населения будет востребован лозунг порядка. И ясно, что следующий президент придет с идеей порядка. Путин - логическое завершение ельцинского режима. Не точка. Новая фаза.

Насколько система упорядочивания может превратиться в авторитарную или даже тоталитарную? Вопрос ведь на самом деле в этом. Первые реакции, о которых вы говорите, оказались не совсем точными. Путин ликвидировал систему сдержек и противовесов. Он ликвидировал "горизонтальную" систему власти. Есть губернаторы, депутаты и олигархи, но ни одна из этих групп больше не может претендовать на то, чтобы противостоять федеральной исполнительной власти. Президентская вертикаль стала основной. По форме режим по-прежнему ельцинский, содержание его вполне выхолощено. Но это не авторитарный режим! Это режим, где "вертикальная" иерархическая система одержала верх над "горизонтальным" хаосом.

Но сегодня Путин начинает понимать, что ему нужны сильные личности. Он пытается уйти от бюрократического режима. Этим объясняется начавшийся поиск президентом компромисса со значимыми общественными силами, прежде всего с губернаторами и бизнес-элитой. Он в большей мере готов учитывать мнения элиты. Он осознает, что "иерархия винтиков" лишена перспективы. Мы высказали предположение о движении Путина в сторону компромисса еще летом. Сегодня оно начинает сбываться.

- Давайте посмотрим на региональный уровень. Губернаторы, казалось бы, потеряли в весе. Но выборы стали намного более напряженными! По данным одного из наших последних исследований, средний конкурс на губернаторское место в кампаниях осени и зимы 2000-го и 2001 года - 6,1 кандидата на место. А в 1996-1997-м было 4,7 кандидата на место. Так что даже губернаторы не могут опираться только на административный ресурс. Олигархов оттащили от федерального уровня - они сразу перешли в регионы. Победы Хлопонина и Абрамовича свидетельствуют об этом со всей очевидностью. Так что нормальные технологии востребованы - и востребованы прежде всего в регионах. Регионов с абсолютным доминированием губернаторов не так много, и конкуренция довольно живая.

В логике бюрократической системы, которую представлял собой режим президента Путина в первый год его правления, технолог - нормальный независимый технолог - не нужен в принципе. Востребованы чиновники. Но в системе, основанной на небюрократическом лидерстве, предполагающей учет интересов элиты, в сторону которой эволюционирует сегодня политика президента, грамотный политический технолог необходим. Ведь он еще и посредник между властью и элитными группами. Становится востребованной и независимая системная аналитика. Почему профессиональные независимые политтехнологи и аналитики так востребованы сегодня в модернизации корпораций, в совершенствовании управления и корпоративной культуры? Потому что они работают со сложными системами, потому что ими выработан действительно системный подход к объекту.

А любая бюрократическая аналитика - она всегда "изнутри". Именно поэтому, как ни парадоксально это звучит, любой чиновный аналитик - несистемен. Какой бы ни был у него бэкграунд, после длительной встроенности в бюрократическую систему у него узкий, сегментарный взгляд. Этим в значительной степени и объясняются недавние ошибки исполнительной власти. Взгляд изнутри всегда хуже.

Я рад тому, что российская исполнительная власть не пошла на поводу "технологов", готовых ради достижения эффекта подавления буквально на все. Некоторые угрозы остаются, но, образно говоря, Познер сменил Доренко все-таки не случайно. Власть выбрала другие приоритеты: действительно технологичное решение реальных проблем, стоящих перед страной. Первый год Путина - это в известной степени "проба пера". Необходим "второй шаг", создающий институциональные условия для длительного экономического роста.