Ельцин - миф, человек, политик

Необузданная жажда власти?

(...) О политической мифологии эпохи Ельцина можно написать не одну монографию. Остановимся здесь лишь на нескольких расхожих клише, которые, хотя и имеют политическую составляющую, но в большей мере касаются именно Ельцина-человека, а не Ельцина-политика

Мифы о Ельцине возникали, как правило, при трактовке его действий, осмыслении мотивов его политического поведения, свойств характера, тайных побуждений. Это как раз та сфера нашей политической журналистики и политологии публицистического толка, в которых считаются допустимыми необузданная фантазия, передергивания, вольная интерпретация одних фактов или игнорирование других (...)

Наиболее распространенное и часто упоминаемое суждение сводится к тому, что главная доминанта политического характера Ельцина - необузданная жажда власти (...) В действительности не все так просто.

Вспомним о нескольких ключевых эпизодах в политической биографии Б.Ельцина. Осенью 1987 г. он, предприняв ряд не типичных для той среды шагов (письмо генеральному секретарю Горбачеву, резкое выступление на пленуме ЦК КПСС), фактически ставит крест на своей политической карьере. В соответствии с традицией того времени Ельцин отрезал все пути возвращения на политический Олимп (...).

Конечно, сегодня можно сказать, что его опала в конечном счете принесла дивиденды и помогла не только вернуться в политику, но и возглавить страну. Но в 1987 г. невозможно было даже предположить, что лидером в СССР можно стать не в результате "подковерных" интриг и сговора между высшими партийными бонзами, а на свободных демократических выборах.

Анализируя все обстоятельства того времени, можно выдвинуть более вероятное объяснение. Ельцин пришел "на Москву" с определенными представлениями о своих задачах и целях, которые он хотел бы достигнуть. Как и во времена работы в Свердловске, он вкладывал в это все свои силы. В определенный момент почувствовал стену глухого сопротивления - и на Старой площади в штаб-квартире КПСС, и среди московской партбюрократии. Разочарование в политических институтах, на которые Ельцин намеревался опираться, обесценили ту власть, которой он обладал и к которой себя причислял. В данном случае, видимо, сработал своеобразный политический рефлекс: если власть как инструмент не позволяет решить поставленные задачи, то власть для него теряет смысл.

Вспомним и последний эпизод "эпохи Ельцина" - его добровольную отставку. Именно она заставила многих пересматривать свое отношение к Ельцину, искать новые объяснения его поступков (...).

Среди множества объяснений его пocтупкa, в том числе довольно вульгарных, было и такое: Ельцин отдал власть за гарантии безопасности и благополучия. Однако первый президент России перебрал немало возможных преемников. В обойме был например, тот же С.Степашин, человек порядочный и искренне преданный ему. Если бы дело было только в гарантиях безопасности, то лучшего "наследника" и не надо искать. Объяснять отставку, как это делали многие, необходимостью обеспечить себе (и своим близким) неприкосновенность, значило бы, как минимум, упрощать картину.

В последние годы Ельцин вынужденно наблюдал распад и угасание президентской власти. Это было связано не только с состоянием его здоровья, потерей популярности и т.п. Был и объективный фактор. Страна готовилась к первой демократической передаче верховной власти. Ельцин становился, как говорят американцы, "хромой уткой" - лидером, заканчивающим свой политический век. Формальное наличие демократической процедуры смены главы государства еще не означало культуры власти: в стране стойко работали старые бюрократические инстинкты. И среди них главный - служение начальнику (не обществу, не государству). Но зачем служить, если он скоро перестанет быть таковым? В такие моменты надо либо искать нового начальника, либо решать свои личные проблемы. Именно этот процесс пришлось наблюдать Ельцину, и ближе к выборам картина выглядела все более удручающе.

Он не выносил внешнего давления; для него ценны были те решения и действия, источником которых был он сам. Не будучи убежденным демократом, не рассматривая право как естественную ценность, он понимал закон, Конституцию как необходимое внешнее ограничение. Ему стоило больших усилий в течение всего срока своего президентства заставлять себя действовать в этих строгих рамках. Кроме того, Ельцин-политик привык чувствовать себя победителем. Он всегда хотел повелевать обстоятельствами и не любил подчиняться им. "Штатный уход" по окончании установленного срока, сидение в "позолоченной клетке" до финального звонка тяготили его, воспринимались как действия в условиях внешних ограничений, как нечто чуждое его "нештатной натуре". И он не стал ждать, когда кто-то (пусть даже Время) откроет дверцу этой клетки. Он распахнул ее сам, он хотел до конца управлять обстоятельствами.

Конечно же, сыграл свою роль и чеченский фактор. "Вторая чеченская война", безусловно, способствовала взлету популярности Путина. Но, с другой стороны, неизбежно было затягивание конфликта; энтузиазм населения мог смениться разочарованием. Значит, надо ускорять ход событий, и коль скоро Ельцин "поставил" на Путина как на преемника, победа последнего оказалась бы и его последней яркой победой. Если для этого надо приблизить срок президентских выборов, значит, надо уходить раньше, что и было сделано. Своим уходом он минимизировал возможное негативное влияние чеченского фактора на президентские выборы. Как опытный тренер, он старался подвести Путина к дню голосования в наилучшей политической форме и установить побольше барьеров на пути конкурентов. Это ему удалось.

Наконец, и на само решение, и на момент его принятия повлияли результаты парламентских выборов. Коммунисты, доставлявшие ему столько неприятностей, перестали быть серьезной угрозой для его преемника. На фоне высокой популярности Путина обозначилась консолидация значительной части общества вокруг нового лидера. Была решена очень важная задача, которая так и не поддалась первому президенту. Вспомним слова Ельцина в телевизионном обращении при представлении Путина: "Он сможет консолидировать общество".

Для понимания Ельцина и мотивов его политического поведения следует мысленно вернуться к началу 1992 г. Тогда многие предупреждали его, что правительство, взявшее на себя бремя болезненных мер, фактически обречено на политическую смерть. Тем не менее президент возглавил этот кабинет, связав свое имя с непопулярными шагами, приведшими к драматическому снижению жизненного уровня населения. Существенной частью своего властного капитала - популярностью - он пожертвовал ради реформ. В октябре 1993 г. Ельцин подавил оппозицию и мог сконцентрировать в своих руках действительно необъятную власть, отложить выборы, фактически установить диктатуру под предлогом скорейшего завершения экономических преобразований, но предпочел в максимально короткий срок провести выборы. Иногда он поддавался искушению и был на грани отчаянных шагов, как в марте 1996 г., когда склонялся к роспуску Госдумы. Но в конечном счете пересиливал себя и оставался в рамках Конституции.

Непредвзятый анализ свидетельствует, что в решающие моменты своей карьеры Ельцин часто совершал поступки, вследствие которых власть как самоцель отходила на второй план, а главной доминантой его действий и решений становилось нечто иное, что можно характеризовать как понимание своей особой миссии, своего особого предназначения.

Стиль политика всегда определяет множество факторов и мотивов. В конкретный момент их относительная важность может варьироваться. Но тот, что присутствует чаще других, становится преобладающим в критических ситуациях, заслуживает названия доминанты политического поведения. Для Ельцина это была именно миссия. Не будучи ни теоретиком, ни мыслителем, он, конечно же, представлял свою миссию весьма расплывчато, очень лично, временами даже наивно. Коротко и упрощенно ее можно сформулировать так: "Я первый президент России. Я отвечаю за те преобразования, которые в ней происходят; только я могу их защитить. Я должен помочь России стать процветающей страной".

Вместе с тем у Ельцина не было ясного представления, какой должна и может стать Россия, какое она способна занять место в мире после многолетнего господства большевиков. И это размывало сам образ "миссии" и обрекало президента на непоследовательные действия.

Бесспорно, Ельцин любил власть и умел за нее сражаться. Он любил ее внешние атрибуты, популярность в народе и трепет чиновной челяди. Но когда нужно было выбирать между властью и миссией, он выбирал миссию.

Другой распространенный миф - о непредсказуемости Ельцина. Как правило, оперируя этим понятием, комментаторы путают два заключенных в них смысла: первый - неопределенность и непредсказуемость политического курса, второй - непредсказуемость решений и шагов, используемых лидером для осуществления своего курса (...).

Что касается непредсказуемости его поступков, то она имеет две грани. Первая - объективная. Бесспорно, Ельцин был способен к шагам, неожиданным для его противников и соратников. Это было частью его политического стиля и ресурсом в борьбе, в которой он чаще всего одерживая верх. Но есть и вторая грань: Ельцина нередко плохо понимали. Конечно, он мог уступать другим в чем угодно: в образованности - Примакову, в популизме - Жириновскому, в коварстве - Хасбулатову. Но политическим масштабом он превосходил всех. Поэтому он и ушел непобежденным. А когда масштабная личность непонятна, проще всего назвать ее непредсказуемой. Так было и с Ельциным.

К тому же его многочисленные недоброжелатели попадали в плен мифов, которые создавали сами. Приписывая ему все возможные политические пороки, поначалу из соображений тактических, порожденных борьбой, они свыкались с ними и начинали верить в них. Так создавалась маска Ельцина (...).

Мало соответствует действительности и представление о решительности Ельцина, а также о его склонности к импровизациям. Несмотря на то что на публике он мог преподнести неожиданности, "сюрпризы", "загогулины", Ельцин был человеком пунктуальным, ценящим фундаментальную подготовку и проработку "импровизаций". Если помощники обращались к нему с какой-либо идеей и тут же получали поддержку, это означало только одно: нечто подобное он вынашивал сам и давно. Но чаще бывало по-другому. Получив какой-нибудь важный аналитический материал, содержавший, с его точки зрения, интересные предложения, он долго его обдумывал: держал под рукой, возвращался, сравнивал с другими вариантами, проверял косвенным образом в беседах с разными визитерами и только потом принимал окончательные решения. Многие из них, казавшиеся совершенно неожиданными, вынашивались им довольно долго, как, например, отставка правительства Черномырдина в 1998 г.

Когда перед Ельциным стоял выбор между двумя вариантами действий - резким или компромиссным, и если при этом над ним не нависала прямая угроза его власти, он обычно выбирал компромиссный вариант. Более того, держался этой линии до самого последнего, критического момента. При всей его огромной интуиции, к числу дефектов ельцинского "политического почерка" можно отнести неумение уловить момент, когда компромисс становится бесполезным, контрпродуктивным и даже опасным. Можно встретить множество обвинений, связанных с этим его качеством. Обвиняют в том, что после провала путча в августе 1991 г. он не распустил Съезд народных депутатов РСФСР и не предложил новую Конституцию. Обвиняют в компромиссах и уступках периода с середины 1992 г. по март 1993 г. Обвиняют в упущенном шансе после победы на референдуме в апреле 1993 г., когда можно было вновь распустить Съезд и не доводить дело до трагедии в октябре. Как видим, обвиняют именно в нерешительности и промедлениях.

Многих поражала способность Ельцина находить неординарные решения. Он любил и поддерживал эту легенду и в конце концов, поверив в нее сам, в сложных ситуациях ждал некоего "озарения", чудесной формулы. Такого чудесного просветления он, в частности, ждал и в ходе подготовки своего первого визита в Японию осенью 1992 г. В такие дни он предпочитал оставаться наедине со своими мыслями, "выпадать" из повседневной текучки дел, что тоже стало частью мифологии о нем.

Здесь соединяются даже два мифа - миф о Ельцине н миф Ельцина для себя. Об этом писал еще русский философ А.Лосев: "Оказалось, что миф есть самосознание. Раз миф есть самосознание, то в нем необходимым образом должна содержаться в сознательной форме та отрешенность, которая для него специфична. Эта мифическая отрешенность приводит к формуле: "Миф есть чудо".

На самом деля, это чудо - просто взаимодействие личностных ипостасей. Ельцин погружался в себя, и в нем беседовали, спорили иногда ругались мифический "царь", реальный политик и человек, уже забывший, был ли он когда-нибудь (и когда?) просто человеком.

Наступит день, когда все мифы о Ельцине на значительной дистанции от описываемых событий сольются в один большой Миф. Тогда слово "Ельцин" будет содержать все необходимые черты мифологического героя. В нем будет реальный исторический Ельцин. В нем будет ритуальное прославление Ельцина - за разрушение советской системы, за сохранение свободы слова, за решимость взять на себя ответственность и даже за досрочный добровольный уход с поста президента. В нем будут проклятия - за разрушение великой страны, за унижение и бедность, за Чечню. В нем будет все, что необходимо человеку, заглянувшему в миф, чтобы узнать в нем себя.

А потом наступят еще более далекие времена, и политики, которые сегодня еще не родились, захотят демифологизировать своего предшественника, первого президента России Бориса Николаевича Ельцина. Есть опасность, что, уничтожая миф, они повредят и саму реальность, которую будут старался восстановить, то есть исказят Историю и действовавших в ней людей.

Во всем стремился быть первым

С кем бы из знавших Б.Ельцина в "лучшие годы" ни довелось беседовать, почти все вспоминают о моменте, когда впервые увидели его, как говорится, "живьем". Весь его облик представлял "особую примету", которая врезается в память надолго. Б.Ельцин всегда выделялся, сколько бы человек его ни окружало - единицы или несколько тысяч. И дело не только во "внешних данных" (...).

Вспоминается такой случай. Осенью 1990 г. в Верховном Совете РСФСР проводилась выставка "Россия - XX век". Как водится в таких случаях, на ее открытии должны были присутствовать руководители и, конечно же, ждали Б.Ельцина. Он же был нездоров, давала о себе знать травма, полученная в недавней автомобильной аварии, переутомление и т.д. Однако решил все-таки пойти, тем более что выставка располагалась в фойе Белого дома - в двух шагах от его кабинета.

Б.Ельцин вышел из кабинета в приемную абсолютно разбитым, лицо было бледно-серого цвета, каждое движение отдавалось болью. Направился через проходную комнату к дверям, за которыми уже собрались депутаты, гости, журналисты. И буквально в один миг преобразился. Бодро, как будто только что отдохнул, уверенной, пружинящей походкой он шел к микрофону, на лице играл здоровый румянец. Никому и в голову не могло прийти, что испытывал этот человек еще несколько мгновений назад. Он открыл выставку, а затем общался с присутствующими, отвечал на вопросы журналистов, был непринужден, обаятелен.

Это качество - умение пересилить себя, свои слабости и недуги, собрать в кулак волю, или, как говорят в актерской среде, войти в роль, иметь кураж - в полной мере было присуще Б. Ельцину.

Он умел создать впечатление значительности момента. Позднее, особенно на церемониальных мероприятиях, стали использовать фанфары, возвещавшие о появлении президента Российской Федерации. Главным дирижером Президентского оркестра П.Овсянниковым была написана даже специальная мелодия "К появлению Президента" (...).

Огромное значение первый президент России придавал своему внешнему виду. Нужно сказать, что он был достаточно консервативен в одежде, не прибегал к услугам ведущих модельеров и стилистов, больше доверяя советам супруги и дочерей. Стиль Б.Ельцина заключался в том, что он был предельно строг и аккуратен в одежде. Его нормой было выглядеть так, как солдат на строевом смотре (...).

Не имея привычки следовать моде, он тем не менее серьезно относился к протокольным требованиям к одежде. Так, именно при Ельцине для официальных лиц была введена практика появления в смокингах на особенно значимых государственных приемах. Впервые это произошло во время официального визита российского президента в США (...).

Исключение составляла лишь старая, вытянутая на локтях кофта, которую Ельцин надевал, когда заканчивались встречи и в кабинет не ожидалось прихода "чужих". Он любил ее и даже считал неким талисманом.

Особой слабостью главы государства была спортивная одежда, в частности теннисная экипировка. Он откровенно "пижонил", ждал комплиментов и, как правило, получал их с избытком.

При записи телевизионных обращений всегда категорически отказывался от грима. Вообще не любил, когда к нему прикасались, от этого "зажимался"(...). Он знал, что ему не идут головные уборы, и лишь изредка зимой надевал меховую шапку. Но вот прическе он уделял особое внимание, во всех случаях тщательно следил за ней. Сеанс у парикмахера предшествовал почти всем его публичным выходам. Более того, если по каким-либо причинам традиционная укладка не была сделана, это воспринималось окружающими как нечто из ряда выходящее.

Вспоминается такой эпизод в ходе VII съезда народных депутатов России. Шло очередное заседание, продолжалась обычная рутинная работа. Б.Ельцин присутствовал на утреннем заседании, но так как течение съезда в этот день не предвещало каких-либо неожиданностей, решил на дневное заседание не возвращаться и после обеда уехал в сауну, где у него была возможность слушать прямую трансляцию со съезда.

Вдруг обстановка на заседании резко обострилась, и Б.Ельцин принял решение прямо из сауны ехать обратно в Кремль и попытаться переломить неблагоприятную ситуацию. Увидев свое отражение в одном из бесчисленных зеркал Большого Кремлевского дворца, он пришел в ужас. Срочно требовался парикмахер. Но, так как никто не мог предполагать, что Б.Ельцин вернется, мастера, выполнявшую эту работу, отпустили.

Пришлось выйти на трибуну как есть. Непривычно свисающая прядь, красное распаренное лицо, придававшие всему его облику какой-то странный, зловещий характер, эмоциональная импровизация на трибуне - все это вызвало в зале буквально бурю возмущения, почти шок. А парикмахершу, которая увидела происходившее на съезде по телевидению дома, чуть не хватил удар. Содержание же того, о чем говорил Б.Ельцин, так и прошло мимо ушей депутатов, решивших, что он "выпимши". Президенту пришлось специально выйти в фойе зала заседаний и потолкаться среди депутатов и журналистов, чтобы все могли воочию убедиться - с ним все в порядке, он просто не причесан (...).

Б.Ельцин всегда уделял большое внимание, имиджевой стороне своей политики. Но делал это, опираясь на свои представления об образе власти и президента, несколько схематичные и старомодные. В целом, надо сказать, создаваемый им образ главы государства соответствовал ожиданиям населения, но далеко не всегда - элиты и интеллигенции.

Он стремился придерживаться, пока позволял и возраст, и здоровье, динамичного, деятельного стиля. В лучшие годы ежедневный график был, как правило, переполнен разного рода мероприятиями, встречами, поездками и т.д. Особенно ярко это проявлялось в поездках по российским регионам. День командировки бывал обычно забит до отказа, насыщен разного рода встречами, совещаниями переговорами, беседами с журналистами и т.д. (...).

Круг его человеческого общения был весьма ограниченным. И уж совсем немного было тех, с кем он считался. В прессе неоднократно поднималась тема одиночества первого российского президента. В известной степени авторитетом для него был академик Д.Лихачев. Несомненно, он с уважением относился к А.Солженицыну. После возвращения писателя на родину президент был инициатором их встречи в загородной резиденции. Однако эта беседа не имела продолжения.

Все годы президентства серьезной поддержкой для него было слово Патриарха Алексия II, с которым он встречался довольно часто. Причем нараставшая со временем убежденность в собственном величии, так вредившая ему в глазах общественности, совершенно не сказывалась на отношениях с Патриархом. Это был, пожалуй, единственный в стране человек, перед нравственным авторитетом которого Ельцин готов был склонить голову (...).

Характеристика Б.Ельцина, его политической деятельности будет неполной без упоминания о его жене - Наине Иосифовне. Поначалу ее судьба во многом походила на судьбу женщин ее поколения. Институт, замужество, работа инженером в одном из проектных институтов, семья, заботы по дому. Все изменилось, когда муж перешел на партийную работу. Для окружающих Наина Иосифовна стала прежде всего супругой секретаря обкома, затем женой "первого", а еще позже - президента России, первой леди. Но сама она при этом продолжала считать себя просто женой, матерью, бабушкой. Для Наины Иосифовны при всех перипетиях судьбы Ельцина на первом месте оставалась семья, дети, заботы о муже. Находясь столько лет рядом с ним на Олимпе власти, она старалась не вмешиваться в его дела, как иногда говорят, "не лезла, в политику", не пыталась навязывать какие-то предложения. Конечно, она высказывала свое отношение и к происходящим событиям, и к людям, которые его окружали, но только - в семье, в беседах за столом, среди близких. Лишь изредка Наина Иосифовна звонила ближайшим сотрудникам президента и высказывала недоумение, обиду по поводу несправедливых высказываний в адрес Бориса Николаевича.

Однако во многих по-настоящему тяжелых ситуациях ее поддержка и участие были незаменимы. К примеру, в избирательной кампании 1996 г. Ее хоть и редкие встречи с избирателями, интервью отличались подкупающей искренностью и добавили Б.Ельцину человеческих симпатий. Так было и во время болезни президента и последующей операции. Высказывания Наины Иосифовны о здоровье супруга вызывали доверие, а ее переживания, забота о нем - сочувствие и понимание.

В адрес жены президента по традиции поступало немало писем с просьбами и жалобами. Пришлось даже создать небольшой аппарат, чтобы отвечать на просьбы. Но делалось все это также без особой огласки. Наина Иосифовна быстро освоилась с премудростями протокола и стойко выдерживала трудности зарубежных визитов. На международной арене она оставалась такой, какую знали в России - женой первого президента.

Познавший любовь и ненависть

(...) Б.Ельцин пополнит ряд фигур, стоявших у руля Российского государства, о которых будут спорить и дискутировать, пытаясь постичь тайны личности и тайны власти.

Он познал в полной мере, что такое народная любовь. И это не только митинги, собиравшие настоящее людское море - сотни тысяч человек, - которые скандировали: "Ельцин! Ельцин! Ельцин!"

Но в полной мере довелось ему испить и горькую чашу народной неприязни: это была цена за ошибки и неудачи. В его адрес направляли проклятья те, кто за годы реформ лишился работы, достатка, здоровья, покоя. Кто сегодня говорит об ответственности Бурбулиса, Гайдара, Чубайса, Хасбулатова, Козырева, Грачева, Черномырдина, Кириенко? Никто! Вся ответственность легла на первого президента, в том числе и за чеченскую войну.

Было время, когда Б.Ельцин являлся воплощением веры и олицетворением надежд миллионов людей. В нем видели чуть ли не Моисея, ведущего свой народ в Землю обетованную. Потом, когда стало ясно, что быстро хорошо не бывает, что дорога тяжела и чревата потерями, вспомнили, что Моисей водил народ по пустыне сорок лет. Еще спустя несколько лет, когда терпение кончилось, а разочарование стало очевидно, Ельцин стал для многих слепцом, не ведающим, куда идет сам и куда ведет других.

Своими делами и поступками он многократно давал россиянам повод для высших проявлений гордости за своего лидера. Но бывали и моменты, когда нацию охватывало чувство стыда и гнева.

Можно допустить, что его политический портрет будет меняться в зависимости от того, как станет жить страна, справится ли она с нынешними трудностями: ведь судьба Б.Ельцина не только в жизни, но и в истории накрепко связана с судьбой России.

Неравномерность политической активности первого президента общеизвестна. Объяснялась она и особенностями его характера, психотипа, и тем, что после очередной одержанной победы он, как правило, плохо представлял, как распорядиться плодами победы, что предпринять дальше. Знаменитые "многозначительные" паузы Ельцина объяснялись чаще всего тем, что в ряде случаев и ситуаций он не знал, что конкретно предпринять. Когда же цель была ясна, он действовал размашисто, нередко - наотмашь, не всегда просчитывая отдаленные последствия своих решений и дел.

Его не отнесешь к кабинетным политикам. Строитель по профессии, он тяготел к проектам, позволяющим дать конкретно осязаемые и, по возможности, быстрые результаты. Его мало интересовали вопросы теории как таковой, абстрактные дискуссии на общие темы. Стратегия отходила на второй план. Так, в свое время программа "500 дней" привлекла его в первую очередь потому, что позволяла, как он считал, чуть ли не в ежедневном режиме отслеживать конкретные изменения в экономике, шаг за шагом добиваться конкретных целей.

Многие, безусловно, помнят громкое обещание Ельцина после либерализации цен в январе 1992 г.: "Через полгода, максимум через год жизнь улучшится". В случае неудачи президент был даже готов "лечь на рельсы". Не забыть и его заявления о том, что девальвации рубля не будет, сделанного накануне августовского кризиса. Обычно его обещания и заявления были искренними и объяснялись в значительной мере доверием к людям, поставлявшим ему информацию.

На рубеже 90-х гг. демократическая интеллигенция верила, что достаточно ввести в стране демократию и рынок, как жизнь начнет неуклонно улучшаться. Верил в это и Ельцин. Трудно было ожидать от него более глубокого предвидения трудностей переходного периода, чем тот, которым блистали теоретики демократизации и рыночных реформ той поры.

Он чувствовал потребность в некоем "мозговом центре", который бы постоянно подпитывал его, обеспечивал идеями на перспективу. В разные периоды эта важная функция реализовывалась по-разному. В первые годы этим занимался Г.Бурбулис, став своеобразным посредником между президентом и определенной частью интеллектуальной элиты. Позже функция "мозгового центра" в немалой степени реализовывалась службой помощников президента, вокруг которой постепенно сложились достаточно устойчивые группы специалистов, часть из которых входила в президентский совет.

Первый российский президент не был прирожденным оратором, который, как Ф.Кастро, способен говорить на любые темы по много часов подряд. И тем не менее в конце 80-х - начале 90-х гг. его выступления собирали самые многочисленные аудитории, его речи неизменно встречались бурными аплодисментами.

Он никогда не делал длинных докладов, многословие вообще ему было несвойственно. Он не увлекался отстраненным анализом или конструированием моделей будущего, а стремился к максимальной ясности, нередко специально упрощая ситуации и проблемы. Более всего его занимал вопрос "что делать?". Выступления Б.Ельцина всегда отличались особой эмоциональной окрашенностью, искренностью. Он избегал пышных оборотов, обильного цитирования.

Б.Ельцин был хорошим редактором, обладал природным чувством слова. Нередко он тонко улавливал, что надо сказать в конкретной ситуации. В политический лексикон, засоренный пропагандистскими клише, штампами и серой словесной шелухой, он стремился внести сочные словесные обороты, "живые" выражения, требовал от спичрайтеров свежих слов, неизбитых фраз, новых идей. Когда в тексте встречались уже звучавшие оценки или произнесенные им выражения - вычеркивал и раздраженно говорил: "Я уже это читал, придумайте что-нибудь другое" (...).

Нужно сказать, что постепенно роль публичных выступлений Б.Ельцина приобрела гипертрофированные масштабы. В определенной степени они стали подменять иную деятельность. Особенно это чувствовалось в последние годы его правления. Утверждался порочный принцип: яркое выступление, а то и удачная, оригинальная фраза - уже успех. Иногда словесная оригинальность выходила за сугубо лексические рамки. Жажда "ввернуть" что-нибудь необычное в заранее подготовленный текст, удивить, даже ошеломить слушателей порой приводила к политическим конфузам.

За десять лет, которые Б.Ельцин руководил Россией, он получил широчайшую гамму самых противоречивых оценок. Угасание активности в последний период начало стирать отдельные грани его личности. В оценках превалировали ирония, раздражение или, что хуже - безразличие. Теперь он казался понятным и предсказуемым даже в своей непредсказуемости, перестал удивлять и даже разочаровывать. Но несправедливо судить о человеке по какому-то одному периоду жизни. Ключ к пониманию политической биографии первого российского президента - в более ранних временах.

Ельцин - это не только политик. Ельцин - это жизнь, судьба. Ему выпал жребий быть лидером. Это, пожалуй, главное качество его личности.

Ельцин не был карьеристом в прямом смысле этого слова. Отдавая предпочтение спорту, он не ходил в комсомольских вожаках во время учебы в институте, где нередко брали старт карьеры, просчитанные на много ходов вперед. Он не искал выгодной женитьбы или нужных знакомств. Наконец, он не стремился в столицу за высокими постами. Даже в КПСС вступил довольно поздно - в 30 лет. Взлет Б.Ельцина представляет собой тот тип карьеры, когда не сам человек гоняется за высокими должностями, независимо от того, соответствует он им или нет, а, наоборот, должность, проблема или крупное направление работы востребуют человека, способного с ними справиться.

Добровольный уход Б.Ельцина стал, как ни странно, еще одной ипостасью его лидерства. Этим поступком он примирился со всеми - и с аппаратом, который уже устал от его экстравагантности и своеволия; и с народом, который не только ждал, но и требовал смены руководителя. Этот шаг совершил он сам, и теперь все успехи и ошибки будут принадлежать другим.

Победы и поражения Ельцина - чисто русские. Он выигрывал всякий раз, когда будил стихию или использовал ее. И терпел поражение, когда нужно было кропотливо и обдуманно работать. Какова Россия, таков и Ельцин - ее сын, лидер и жребий.