Кто пропустил уроки?

Недавно на страницах "НВО" (# 31, 2000) была опубликована статья Алексея Басова и Андрея Мерцалова "Пропущенные уроки", содержащая критику статьи Анатолия Квашнина и автора этих строк "Семь уроков Великой Отечественной" ("НГ", 06.05.2000; "НВО" # 15, 2000). Эта последняя публикация, кроме того, вызвала полемические отклики в "Советской России" (11.05.2000), в газете "Дуэль" (# 32, 2000) и некоторых других изданиях.

Одни авторы - такие, как Басов и Мерцалов, - изображают деятельность Сталина, Жукова, вообще военных и государственных руководителей только с негативных позиций. Другие, выступающие в "Советской России" и "Дуэли", исходят из недопустимости вообще каких-либо критических замечаний в адрес Сталина и высшего советского руководства.

Но при таком однобоко пропагандистском подходе познать подлинную историю войны невозможно. Действительно, в истории войны все еще много спорных вопросов. Но ответы на них надо искать в поле научной объективности.

С этой точки зрения статью историков Басова и Мерцалова понять трудно. Вместо аргументов и доказательств своей точки зрения они прибегают к оскорбительным выпадам в адрес оппонентов. Тон статьи безапелляционен: и Жуков-то ничего не смыслил в военной теории, и авторы статьи "Семь уроков Великой Отечественной" не понимают, что "немыслимо делать какие-либо выводы без опоры на военную теорию, обобщившую тысячелетнюю историю войн".

Критический подход к оценке полководческого искусства Жукова (как и других военачальников) вполне возможен. Но при этом вместо голословных обличений нужен предметный анализ проведенных им операций. Однако ничего этого у Басова и Мерцалова нет. Кроме того, они ставят под сомнение вывод Жукова о превосходстве советской военной стратегии и тактики в Великой Отечественной войне. Хотя ранее, в сборниках статей "Россия в XX веке" и "1418 дней войны", Басов и Мерцалов опровергали тезис Виктора Астафьева о том, что "мы просто не умели воевать... завалили врага своими трупами", и подчеркивали, что "к концу войны Красная Армия превосходила фашистский вермахт не только количественно и качественно, не только в духовном, но и в профессиональном отношении". Так в чем же неверны высказанные тогда оценки, что изменилось с тех пор, какие выявлены новые факты, свидетельствующие об обратном? Ничего! Просто идет новая волна дискредитации нашей победы - дискредитации в определенных политических и идеологических целях.

Победа была одержана самоотверженными усилиями всего народа. Но рассуждения о том, что она достигнута "вопреки ущербному руководству", просто несерьезны. Никакой самый героический народ и его вооруженные силы, предоставленные сами себе, не могут не только одержать победу, но и просто организованно действовать. У советского политического и военного руководства были крупные просчеты и ошибки, но в целом усилия народа и Вооруженных сил твердо и целеустремленно направлялись на отпор врагу и достижение победы. На весьма достойном уровне находилось во время войны и советское военное искусство. Любому добросовестному человеку понятно: в реальной жизни не бывает такого, чтобы гитлеровские генералы все делали правильно - и потерпели поражение, а наше военное командование, в том числе Жуков, воевало бездарно - и вдруг каким-то чудом одержало победу. Советское военное искусство действительно показало свое превосходство над германским. А повторение сказок гитлеровских генералов и историков о том, что блицкриг у них не получился, как пишут наши критики, "из-за больших пространств", лишний раз свидетельствует о примитивности подхода к серьезным вопросам.

Уже не в первый раз Мерцалов ставит под сомнение приведенные нами данные о военных потерях. Между тем Басов в сборнике "Россия в XX веке" не отрицал правильности этих данных и подробно ссылался на них. Теперь он вместе с Мерцаловым пишет, что генералы занижают потери СССР, берут в расчет лишь "списочный состав", складывают количества погибших военнослужащих Германии и ее союзников, отбрасывая аналогичные данные о наших союзниках, сражавшихся на одном фронте с РККА против вермахта, и ссылаются на истребление советских военнопленных. "Но разве не стратегия виновата в том, что в плен попали миллионы?" - вопрошают они.

Все это, однако, не соответствует действительности. В частности, в книге "Гриф секретности снят" и других официальных источниках потери наших союзников учтены. Что касается стратегии и советских военнопленных, то вся статья "Семь уроков..." посвящена анализу стратегических ошибок 1941 г. Но никакие ошибки в стратегии не могут оправдать уничтожение фашистами трех миллионов наших военнопленных, как не могут оправдать и нынешних попыток хоть как-то "смягчить" оценку преступлений гитлеровцев. Во второй половине войны германское командование тоже допустило немало стратегических просчетов, но мы не расправлялись так с военнопленными и с германской армией, которая в полном составе капитулировала перед Советской армией и ее союзниками в 1945 г. Нет никаких оснований и для того, чтобы ставить под сомнение итоговые данные о потерях советских Вооруженных сил.

В 80-е гг. мне пришлось возглавлять Государственную комиссию по определению наших военных потерь. Комиссия, в которую входили все наиболее известные специалисты, в том числе гражданские демографы, работала в течение нескольких лет, внимательно изучив документы о численности войск штабов всех рангов, донесения с фронтов, данные военкоматов, госпиталей и другие источники. Обобщенные данные были представлены в правительство и позднее опубликованы в книге "Гриф секретности снят". Приведены они и в статье "Семь уроков Великой Отечественной". Других официальных достоверных источников пока нет. Но некоторые, с позволения сказать, историки и авторы занимаются кощунственными упражнениями вокруг этой щепетильной темы, называя самые невероятные величины потерь и не приводя при том никаких доказательств и обоснований. Один из них даже складывает названные тремя нашими высшими руководителями данные, делит на три и выводит средний показатель потерь. Возможно, кто-то из историков нашел новые сведения. Но тогда их надо привести, рассмотреть, сопоставить с другими источниками. Однако ни Басов и Мерцалов, ни другие критики официальных данных не склонны к подобному предметному анализу.

Одно из обвинений Басова и Мерцалова в наш адрес состоит в том, что мы якобы пытаемся скрыть, что за преступные приказы политиков несут ответственность и военные их исполнители. По Наполеону, "генерал не должен выполнять приказ, если он грозит существованию вверенной ему армии". Вопрос о том, должны или не должны в армии выполняться приказы, объясняют обычно солдату во время прохождения курса молодого бойца и перед принятием военной присяги, и в дальнейшем для военного человека никаких пояснений на этот счет не требуется. А Наполеон мог позволять себе такие вольные рассуждения во время египетского или итальянского походов, когда он стремился вырваться из-под опеки Директории. Став императором, он уже говорил на эту тему нечто другое. Например: "Генерал, вы на голову выше меня, но я могу устранить эту разницу".

Наши критики обвиняют неизвестно кого (видимо, опять генералов), что они не выполнили "рекомендации военной науки о заблаговременном выборе Верховного главнокомандующего". Но ведь это чистейшая демагогия. Пусть бы Мерцалов реализовал эти рекомендации если не в 1941 г., то хотя бы в 1991-м.

Среди "пропущенных уроков" Мерцалов и Басов указывают на то, что в предвоенный период неверно прогнозировался характер начального этапа войны, были серьезные просчеты в стратегическом управлении, что "неумным было, в частности, обещать всегда наступать, воевать только на территории агрессора... тогда как нужно быть готовым к ведению любых действий в соответствии с обстановкой". Но в нашей статье подробно и, на наш взгляд, достаточно остро говорится обо всем этом. Так что эти уроки никак не пропущены, и критика здесь бьет мимо цели. Лозунг о необходимости воевать только на чужой территории выдвинут не Жуковым, не военными, а оторванными от конкретного дела политиками и идеологами - пустозвонами, которые, как и в наше время, пытаются диктовать свои вредоносные установки, ничего не смысля в военном деле. А действовать на войне приходится не по идеологическим или теоретическим схемам, а непременно с учетом конкретных условий обстановки - это основной закон военного искусства, в том числе полководческого искусства Жукова. И поучать его по этому вопросу или разъяснять нам, что вопросы боеспособности и боевой готовности войск надо рассматривать в единстве, есть напрасная трата сил. Понятно, что без боеспособности (обученности войск, их укомплектованности личным составом, оружием, материальными запасами) не может быть должной боевой готовности, но верно и то, что в 1941 г. наша армия обладала высоким потенциалом боеспособности, который не был реализован из-за того, что войска не были приведены в боевую готовность к отражению агрессии.

По мнению Басова и Mepцaлoвa, "ход вооруженной борьбы следовало бы рассмотреть по основным стратегическим направлениям". Недовольны они и тем, что в статье "Семь уроков..." "не даются рекомендации в военном строительстве", и многим другим. Но неужели трудно понять, что невозможно пытаться рассмотреть в одной статье все вопросы, интересующие того или иного критика? Каждый автор высказывается обычно лишь по тем проблемам, по которым ему есть что сказать читателям.

Кстати, Басов и Мерцалов, не соглашаясь с нашими уроками и выводами, пытаются извлечь из опыта войны и какие-то свои уроки. Один из них состоит в том, что "СССР вступил в войну, не имея ни одного союзника". Это, конечно, очень свежее открытие и важное обстоятельство, особенно если учесть, что и в наши дни положение России не лучше.

Но конечный результат внешней политики определяется не только тактическими шагами и ситуацией в определенный период, но главным образом ее стратегическим курсом, а он в конечном счете привел нас к созданию мощной антигитлеровской коалиции. Какие бы обстоятельства или действия тех или иных государств ни привели к этому результату, исторический факт состоит в том, что нашими союзниками, сами того не желая вначале, стали Англия, Франция, США и другие страны.

В книге "Сталинизм и война" Мерцалов отвергает позитивные высказывания о Жукове и других советских военачальниках, сделанные Эйзенхауэром, Монтгомери, историками Солсбери и Кайденом. Их мнение он считает ничтожным, так как они, оказывается, не овладели методами научного анализа.

Не особенно жалует Мерцалов и отечественных историков, кроме нескольких своих единомышленников. "Подавляющее большинство, - пишет он, - особенно военных историков, - это самоучки". И мои ссылки на некоторых военных классиков он порицает, считая, что все, кроме него самого, знают о них только "понаслышке". Получается прямо по Козьме Пруткову: "Думай о себе как можно больше, люди все равно убавят".

Бесцеремонность и небрежность некоторых высказываний наших критиков доходят до вопиющего неприличия. Так, в книге "Сталинизм и война" (1998) А.Мерцалов и Л.Мерцалова упрекают меня в том, что я пытаюсь ревизовать классиков, приписывая мне заявление об утрате в наши дни значения "принципа сосредоточения сил и средств на решающем направлении". Однако стоит открыть мою книгу или статью, где я касаюсь этой темы, и можно убедиться, что там утверждается совершенно обратное.

В своей книге "А.А. Жомини" Мерцалов обвиняет меня и некоторых историков в том, что мы до сих пор придерживаемся установок книги "Против реакционных теорий на военно-историческом фронте. Критика стратегических и военно-исторических взглядов профессора Свечина". Но я всегда выступал и выступаю против установок этой книги (см., например: "Военная мысль" # 4, 1998).

Наконец, Басов и Мерцалов весьма сожалеют, что "...для общественного мнения главным оказалось то, что война увенчалась победой. Разгром фашистской Германии стал событием всемирного значения, оказался на первом месте, а потери и разрушения отступили на второе место". У нормальных людей так, видимо, и должно быть. Конечно, потери были тяжелыми (хотя не такими, как их изображают злонамеренные люди), и все мы скорбим по этому поводу. Но это же не значит, что надо говорить только о потерях и жертвах и отрицать нашу несомненную победу.

К тому же ни один народ никогда не примет лжеисторию, которая делает бессмысленной жизнь целого поколения людей. В свое время Михаил Кутузов получил от поэтессы Анны Буниной оду, где говорилось, что чаша весов с кровью воинов перевешивает чашу с Москвой. "Я весил Москву не с кровью воинов, - отозвался Кутузов, - а с целой Россией и со спасением Петербурга, и со свободою Европы". Отношение к этим вопросам, как и сегодня к потерям в Чечне, зависит от диапазона мышления, от гражданской позиции человека, который берется об этом судить.

Невозможно требовать, чтобы каждый человек был патриотом. Вообще никогда нельзя обвинять человека в том, чего у него не хватает. Но мы, видимо, вправе рассчитывать на элементарное чувство гражданственности хотя бы на уровне мопассановской Пышки, которая пусть и была женщиной легкого поведения, но не хотела иметь дело с пруссаками, которые оккупировали ее страну. А когда начинают восхвалять потерпевшую поражение фашистскую армию и по поводу и без повода охаивают свою армию, победившую фашистов, то это никак не стыкуется ни с исторической наукой, ни с элементарным здравым смыслом.

На подобные вылазки и фальсификации, рассчитанные на дискредитацию победы в Великой Отечественной войне, можно было бы и не реагировать. Но, во-первых, это было бы неуважительно по отношению к тем, кто добывал победу, в том числе по отношению к погибшим. Во-вторых, в последнее время вновь активизировались некоторые историки и публицисты, которые в годы "перестройки" смешали с грязью всю историю нашей Отечественной войны и ничего светлого в ней не видят.

И сейчас вновь идет оболгание всего, что было, совершается самая настоящая махновщина в освещении событий войны, печатаются и транслируются всякого рода небылицы и сплетни и даже довольно грамотные люди начинают верить всему этому бреду.

Недавно один из послевоенных военачальников заявил, что во время войны мы, не считаясь с потерями, стремились брать Киев, Берлин и другие города к юбилеям. А вот о чем говорит документально зафиксированный факт. Когда Жуков доложил Сталину о том, что в ближайшие дни овладеть Берлином не удастся, так как нужна перегруппировка сил, Сталин ему ответил: "Ну ничего, впереди Первомай, это и так большой праздник, народ хорошо его встретит. А что касается того, возьмем ли мы Берлин 2 или 3 мая, это не имеет большого значения. Я с вами согласен, надо жалеть людей, мы меньше потеряем солдат. Подготовьте лучше заключительный этап этой операции".

Киев был освобожден 7 ноября 1943 г., но и здесь особой спешки не было. В ходе наступления была сделана оперативная пауза с тем, чтобы перегруппировать основные силы на новое направление и более основательно подготовить завершающий удар. Да, были и факты противоположного характера, когда требовали немедленно начинать контрнаступление или наносить контрудар. Но, вскрывая факты только определенного свойства, никакой правды о войне не найдешь.

В газете "Деловой вторник" (24.10.2000) Юрий Гейко привел подборку писем читателей о Великой Отечественной войне. В своем вступлении к публикации он пишет: "Не буду лукавить - большая часть, примерно две трети, меня осуждают: я, по их мнению, умаляю подвиг советского человека, копаясь в грязном белье, и гоняюсь за исторической сенсацией... Но и без правды не обойтись". Но какая это правда, если газета, как это часто делают и другие СМИ, публикует только мнение части читателей и игнорирует мнение большинства? В опубликованных "Деловым вторником" письмах речь идет и о том, что Сталин сам готовил упреждающий удар, о том, что в нашей армии на трех человек была одна винтовка, о "жестокостях" Жукова и многом другом, чем пичкают читателей и зрителей наши СМИ, чем заполнены школьные учебники. Но до простых людей не доходит правдивая информация, и они (часто не участники войны) пишут о том, о чем наслышаны. Среди писем есть и частица правды, связанной с отдельным человеком. Кому-то в суматохе начала войны, возможно, не досталась винтовка. Но нельзя этот факт доводить до вселенских обобщений.

Газета "Известия" (12.06.2000) сообщила, что в Прохоровском сражении в 1943 г. германские войска потеряли будто бы всего 5 танков, а наши - 334. Автор даже не пытается объяснить, почему после этого сражения немцы отступили, а советские войска продолжали наступление до Днепра. Журнал "Огонек" поведал о том, что десять тысяч румынских солдат в сопровождении одного советского танка брали Дебрецен, а Вена была сдана нашим войскам без единого выстрела. Редакцию не смущает, что при освобождении этих городов погибли тысячи советских солдат и офицеров. Их могилы находятся на земле Венгрии и Австрии.

В Минске издана "Энциклопедия военного искусства", где биографии военачальников и исторические события искажены до неузнаваемости.

В последние годы к ниспровергателям Жукова присоединился Юрий Мухин, который весьма уверенно поучает всех военной стратегии, но в отличие от Мерцалова хвалит Сталина, - и оба вместе они поносят Жукова. В газете "Дуэль", разбирая нашу статью "Семь уроков Великой Отечественной", он в разнузданной оскорбительной форме обвиняет ее авторов во всех грехах. Мы, конечно, не можем позволить себе оскорблять оппонентов.

К чему же конкретно сводятся критические замечания Мухина?

Во-первых, он усмотрел "мошенничество" в искажении содержания директивы Генштаба от 21 июня 1941 г. В нашей статье содержание этой директивы в полном объеме не излагается. Мы ограничились указанием Сталина, которое он дал после прочтения первого варианта директивы. А Мухин приводит окончательный вариант директивы, который Жуков и Ватутин отработали на основе указаний Сталина.

Посмотрим внимательно п. 2 этой директивы. Он гласит: "Задача наших войск - не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения". А приказная часть директивы заканчивается словами: "д) никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить". Так что, если брать существо дела, то смысл слов "не поддаваться ни на какие провокации" никак не заменен запретом на действия.

В директиве, подписанной Тимошенко и Жуковым, есть и то, и другое. А дальше уже идут ни на чем не основанные догадки и домыслы Мухина. Он полагает, что приказ о приведении войск (сил) в боевую готовность был отдан раньше, в частности утверждает, что распоряжение на вскрытие секретных пакетов было отдано 18 июня. Никаких ссылок на то, откуда это взято, нет. Мы еще раз проверили по документам Генштаба и убедились, что такого распоряжения не было. Не упоминается об этом и в воспоминаниях Жукова, Василевского и других военачальников.

Только для сил ВМФ 19 июня 1941 г. был передан сигнал "готовность # 2", означавший сбор личного состава на кораблях, штабах и усиленное боевое дежурство. В этот же день было отдано распоряжение о маскировке аэродромов и о выделении управлений фронтов и занятии ими полевых пунктов управления.

Мухин описывает, как, по его мнению, все должно было происходить накануне войны. А как было в действительности? Этот вопрос требует пояснения, поскольку в последние годы он оказался просто запутан.

Как могла быть отдана директива 18 июня, если Сталин еще и 21 июня считал преждевременным давать директиву о приведении приграничных округов в боевую готовность, когда до начала войны оставалось не более 5 часов? Мухин спрашивает: "Как глава страны - не агрессора может узнать, что его страна вступила в войну, если ее границы еще не нарушены, а нота о начале войны еще не поступила?" А как узнать командиру дивизии или полка, когда противник бомбит и обстреливает, - война это или провокация?

Реально в 1941 г. военно-политическое руководство лишь в 23.30 21 июня приняло решение, направленное на частичное приведение пяти приграничных военных округов в боевую готовность. Директива по существу не давала разрешения на ввод в действие плана прикрытия в полном объеме, так как в ней предписывалось "не поддаваться ни на какие провокационные действия". В пункте "а" директивы от 21 июня 1941 г. сказано: "В течение ночи на 22 июня 1941 года скрытно занять огневые точки укрепленных районов на государственной границе". А что делать полевым и всем другим войскам, производить ли оперативное развертывание, - ничего не ясно.

Если бы, как планировалось, в округа был направлен заранее установленный сигнал: "Приступить к выполнению плана прикрытия 1941 г.", на оповещение войск ушло бы 25-30 минут. Но поскольку в округа была направлена директива, которая ограничивала приведение в действие оперативных планов (а следовательно, во всех инстанциях ее нужно было расшифровывать и снова зашифровывать для подчиненных), то на оповещение и постановку задач ушло до 3-5 часов, а многие соединения никаких распоряжений вообще не получили и сигналом боевой тревоги явились разрывы вражеских бомб и снарядов.

Командующие и штабы фронтов, поняв, что ограничения на ввод в действие оперативных планов сковывают действия войск, начали по своей инициативе отдавать распоряжения о вскрытии оперативных пакетов. Константин Рокоссовский пишет, что такое распоряжение (от штаба 5-й армии Юго-Западного фронта) он получил около 4 часов утра. А Военный совет Западного фронта только в 5 часов 25 минут направил армиям директиву: "Ввиду обозначившихся со стороны немцев массовых военных действий приказываю: поднять войска и действовать по-боевому".

Более организованно и четко проходило доведение сигналов в ВМФ. Нарком Николай Кузнецов в 23 час. 50 мин. 21 июня 1941 г. отдал распоряжение: "Немедленно перейти на оперативную готовность # 1", что означало повышенную боевую готовность. 22 июня в 01.12 он довел (конечно, не тайно и не вопреки Сталину, а по его указанию) до флотов директиву: "Перейдя на оперативную готовность # 1, тщательно маскировать повышение боевой готовности и не поддаваться ни на какие провокационные действия". А распоряжение по оперативному развертыванию сил флотов было отдано уже после начала войны. Но флоты, в отличие от фронтов, никто, кроме авиации противника, не атаковал.

Дело еще и в том, что приведение войск в полную боевую готовность означает их отмобилизование и развертывание до штатов военного времени. Но государственное решение о мобилизации состоялось лишь 23 июня 1941 г. Поэтому ни армия, ни ВМФ к началу войны не были приведены в действительную "полную боевую готовность".

Мухин видит противоречие в том, что, с одной стороны, мы утверждаем, что в Генштабе и штабах округов были разработаны "планы обороны госграницы", а с другой - что войска не были приведены в боевую готовность. Но оперативные планы на время войны приводятся в действия отдельными распоряжениями, а они не были отданы.

Расплывчатая, неопределенная директива от 21 июня 1941 г. запутала командиров и штабы. Что значит "быть в полной боевой готовности", но занять только огневые точки укрепленных районов, рассредоточить авиацию и "никаких других мероприятий до особого распоряжения не проводить"? Здесь до полной боевой готовности далеко.

Мухин, исходя из того, как должно быть, удивляется: с каких это пор Генштаб адресует директивы командирам полков? А мы ведем речь о том, как все происходило реально. Адресовали военным советам округов, а последние, сами до конца не понимая, что требуется делать по этой директиве, и чтобы не терять времени на разработку новых директив, по инстанции рассылали вплоть до соединений и частей, причем после подписей Тимошенко и Жукова ставили свои подписи. В этом можно убедиться по очень интересным воспоминаниям бывшего начальника штаба 4-й армии генерала Сандалова и других военачальников, по документам военных округов. Так, на директиве Западного фронта командующим армиям, где полностью воспроизводится директива Генштаба, стоит пометка о том, что последняя получена 22 июня 1941 г. в 01.45, а отправлена армиям в 02.25-02.35.

Что касается разведки, то об этом уже много написано: было много донесений о возможном нападении Гитлера на СССР (хотя важнейшие из них сопровождались выводом начальника ГРУ о дезинформационном характере поступающих сведений); были и донесения противоположного характера. Хорошо известно, что добывание различных разведсведений - это важная, но только одна сторона разведки (и здесь мы можем гордиться нашими разведчиками и их достижениями). Не менее важно уметь анализировать полученные сведения, делать из них обоснованные выводы и, главное, иметь мужество их доложить на самом высоком уровне и настойчиво реализовывать. А вопрос о том, как донесения послов попадали в НКВД, возникает только у тех, кто знание реальной жизни подменяет отвлеченными рассуждениями. Думаю, что в те времена едва ли какое важное донесение могло пройти мимо Берия. Мне пришлось быть военным советником в Египте и Афганистане, я адресовал итоговые, обобщающие доклады министру обороны. Но по заведенному порядку они поступали также в КГБ и МИД. Это, между прочим, обычная практика.

Мухин приводит документ, где зафиксирован разговор командующего Ленинградским фронтом Жукова и командующего 54-й армией Кулика об обстановке в полосах их объединений. Исходя из того, что Кулик более детально излагал обстановку, указывая положение своих войск и противника, а Жуков ограничился только общей оценкой обстановки и соответствующими выводами, Мухин приходит к категорическому заключению, что Кулик - это настоящий профессионал, а Жуков ничего не смыслит в военном деле. А я, например, прослужив на командных или штабных должностях всех инстанций, начиная с батальона и кончая Генштабом, и поныне уверен в том, что командующий не может позволить себе сидеть у телефона и передавать соседу положение каждой дивизии и другие данные обстановки. Это задача штабов, которые обязаны, постоянно обмениваясь данными, подготовить карту для своих командующих. Функция командующего - при необходимости уточнить нужные элементы обстановки, изложить выводы из оценки обстановки и согласовать свои действия с действиями других фронтов.

О каком профессионализме вообще можно серьезно говорить, если люди, не имеющие элементарного представления об управлении войсками, высокомерно поучают полководцев, которые всю свою жизнь посвятили этому делу? И можно ли понять что-либо из нашей истории, если причины наших неудач 1941 г. сводить только к неумелым, "бездарным" действиям командующего войсками Западным фронтом Павлова, в полосе которого были сосредоточены главные силы противника? Разве лучшей была участь других фронтов, где противник действовал менее значительными силами? Значит, были другие причины, зависевшие от политического и стратегического руководства, и об этом тоже нельзя умалчивать, так же как нельзя ни под какими предлогами оправдывать массовые репрессии 30-х годов и другие преступные действия.

Только при полном пренебрежении к элементарным нормам морали и этики и безразличии общества можно на основании показаний, добытых изуверскими пытками, объявлять "предателями" и "изменниками" Павлова, Мерецкова и других деятелей того времени (кстати, давно реабилитированных).

В устах некоторых историков и журналистов ругательным стало слово "генерал". В недавнем сообщении по ОРТ о совещании, состоявшемся в Минобороны, "генеральская" тема стала главной (хотя она там даже не упоминалась), что рассчитано на создание нездоровой обстановки в обществе и в офицерской среде. Говорят о "генеральской истории", "генеральском подходе", "генеральской реформе". Между тем Герцен в своих знаменитых мемуарах "Былое и думы" писал: "...Ничего в мире не может быть ограниченнее и бесчеловечнее, как оптовые осуждения целых сословий - по надписи, по нравственному каталогу, по главному характеру цеха. Названия - страшная вещь... Я имею отвращение к людям, которые не умеют, не хотят или не дают себе труда идти далее названия... Это делают обыкновенно отвлеченные, сухие, себялюбивые... натуры..."

Нельзя не видеть, что в последнее время вновь развернута довольно скоординированная пропагандистская кампания в области истории Великой Отечественной войны. Не случайно почти одновременное появление телефильмов "Мировая революция для товарища Сталина", "Последний миф", огромного количество книг сомнительного свойства, где заведомо искажены исторические факты (например, новой книги Виктора Суворова "Самоубийство", изданной почему-то по лицензии Республики Ингушетия), поддержка издания газет и журналов дешевого пошиба, распространяющих разного рода клеветнические измышления в адрес Жукова и других военачальников, практикуемый в ряде СМИ заведомо предвзятый подбор писем и статей, главный смысл которых состоит в напрасности и бессмысленности нашего участия в войне. Все это, как и искусственное раздувание интриг в военном руководстве, и нарочитое шельмование военной элиты, - звенья одной цепи. И этим явлениям надо давать решительный отпор.

Автор фильма "Последний миф" Владимир Синельников в газете "Версия" (# 37, 2000) говорит, что для него "в этих 18 фильмах нет ничего важнее проблемы покаяния советского народа". Вот так: враги нас хотели уничтожить, поработить, мы побили захватчиков, спасли всю Европу от фашистской чумы, но теперь, оказывается, нам надо перед кем-то покаяться. Нет, мы, участники войны, каяться по этому поводу не будем! Думаю, прав Аман Тулеев ("Нельзя без конца стоять на коленях и посыпать свои головы пеплом", "HГ", 06.10.2000) - не может Россия жить с каким-то комплексом вечной виновности.

Наш выдающийся военный мыслитель Александр Свечин считал, что "каково бы ни было отношение народа к минувшей войне, он должен внимательно отнестись к усилиям, упорству, самоотвержению и памяти тех, которые, не считая, усеяли своими скромными могилками нашу западную окраину. Постановка им памятника, в виде официальной истории войны, неизбежна для всякого правительства, продолжающего нуждаться в вооруженной силе и вновь призывающего народ к жертвам. Воинская доблесть нуждается в культе, и культ воинской доблести необходим, чтобы одерживать победы".

Для нашего времени, может быть, это слишком завышенное пожелание. Но без уважения к прошлому, без бережного отношения к чести своей страны и ее Вооруженных сил сегодня - мы не обретем достойного Отечества и в будущем.