Сергей Карков КАРЛ МАРКС, рассуждая об экономических процессах, протекавших в современном ему мире, помимо "нормального", то есть "европейского", способа производства, выделил еще и "азиатский", при котором законы развития, действенные в первом случае, "не работают". (Долгое время отечественные экономисты особенно осторожно обходили именно этот "обидный" фундаментальный тезис теоретика. Объяснение простое - Маркс включил в число стран с "азиатским" способом производства Россию. Могли ли ему простить подобное российские патриоты докоммунистического периода или их советские преемники?)
Но сейчас речь не только и даже не столько об "азиатчине" в экономике - как раз в экономике все стремительно приводится к одному общемировому глобальному знаменателю. Речь о "европейском" и "азиатском" способах отношения к власти. То есть об "азиатском" и "европейском" стилях в политике.
"Азиатский" лидер, получив власть, стремится удержать ее как можно дольше. Он не уходит добровольно. А если и уходит, то, значит, его вынудили - то ли болезнь, то ли чья-то сила.
Среди причин, объясняющих природу "властолюбия по-азиатски", назову отсутствие гарантий для уходящего на покой. "Азиатский" лидер идет к власти, как правило, нецивилизованным путем. Отсюда страх, и небезосновательный, перед возможным возмездием. Но покажите "азиату" "европейскую" перспективу, и он согласится на нее - кому хочется создавать непредсказуемые ситуации по методу Чаушеску?
"Азиатский" лидер способен передать власть добровольно только наследнику - сыну или дочери. Если наследников нет, возможен переход власти от одного лидера властвующего клана к другому. Тогда "просто отец" оборачивается "крестным отцом", передающим власть сыну, признанному таковым неким (всегда более или менее криминальным) сообществом.
Здесь замечу, что расистский подход к рассматриваемой проблеме мне совершенно чужд. В "азиатской" модели властвования и передачи власти вовсе не виновата "неисправимая порочность азиатов". Более того, сам принцип "азиатскости" и "европейскости" в вопросе о преемственности власти не всегда имеет четкую географическую привязку. Поэтому-то я и заключаю слова азиатский и европейский в кавычки.
Находящаяся на Западе Белоруссия в лице Лукашенко, например, явно тяготеет к "азиатской" модели. И совсем не исключено, что кто-нибудь из лидеров государств самой что ни на есть Азии изменит чистоте "азиатского" стиля. А бывает, что в одной и той же стране (наиболее яркий пример - Россия) чередуются то "азиатский", то "европейский" подходы к решению проблем преемственности власти и власти вообще.
Скорее всего, в чистом виде ни "азиатский", ни "европейский" принцип в ряде новообразованных государств Северной Евразии реализован не будет. Но это не значит, что такая классификация лишена смысла. В определенных случаях важно высчитать дозировку - столько-то "европейскости", столько-то "азиатскости", и, уже исходя из этого, поставить диагноз.
Говоря об "азиатчине" и "европейскости" во всем, что касается политического стиля, реализуемого в государствах Северной Евразии, я, конечно же, имею в виду политические сюжеты стран СНГ, очень важной для XXI столетия географической и политической территории. Полагаю, что с помощью заявленных мною понятий можно описать происходящее здесь, а значит, и предсказать развитие событий.
Но прежде замечу в дополнение к сказанному, что сводить "азиатскость" и "европейскость" только к типу преемственности вряд ли можно. Речь идет о системном подходе ко всему, что касается существа власти (а стало быть, и способов ее передачи как весьма значимой, зачастую даже решающей частности).
Для "азиатского" способа характерно неуклонное сворачивание демократических процессов. Такое сворачивание де-факто может сопровождаться большими или меньшими юридическими формальностями. В общем-то, все буквально и фигурально "азиатские" политические лидеры государств СНГ предпочитают мягкую модель сворачивания демократических институтов. В этом смысле можно выделить мягкую и жесткую "азиатчину".
При мягкой "азиатчине" де-юре все остается как бы демократическим. Сохраняется институт как бы свободной демократической прессы, проводятся как бы альтернативные выборы и т.п. Но если тот или иной конкурент на этих выборах становится опасным, по отношению к нему применяются жесткие политические меры. Это может называться "борьбой с проникновением криминала в политику", или "борьбой с религиозным экстремизмом", или как-то еще. Названия меняются - суть неизменна. Опасные кандидаты вычеркиваются из списков, после чего выборы проводят как бы с соблюдением демократических пpoцeдуp.
Пример совсем уж жесткой "азиатчины" - Армения. Здесь не раз применялось неприкрытое силовое давление - стрельба в парламенте и устранение альтернативных действующему президенту реальных кандидатов на политическое лидерство.
В той или иной степени подобное происходит всюду. Но, согласитесь, три с лишним тысячи стреляных гильз в здании высшей представительной власти и полная безнаказанность, сопровождающая кардинальную перемену типа и фигуры власти - это беспрецедентно на фоне даже всех вместе взятых эксцессов борьбы за власть в республиках СНГ.
Происходившее в Армении многими воспринималось как знак печальных перспектив не только крохотного сегмента Закавказья. Все так или иначе увязывалось с политической динамикой в России - все еще главном из постсоветских государств. Долгое время считалось: именно здесь восторжествует "азиатчина" (в том или ином виде). А при непопулярности бесконечно любящего власть Ельцина, при одиозности его семьи (Татьяны Дьяченко прежде всего) представлялось, что "азиатчина" окажется очень жесткой. Скажем так, еще более жесткой, чем армянская. Мол, "самому Ельцину, да и его окружению жесткости не занимать, а "азиатчиной" все пропитано, а раз так...".
Но Борис Ельцин не пошел по "азиатскому" пути, отказавшись от власти и представив обществу своего преемника - Владимира Путина. Преемника - не по крови и даже не по клановым признакам (хотя бы потому, что кремлевский клан в чисто "азиатском" смысле так и не сформировался - семья и олигархи, как мы понимаем, не в счет).
И пример Ельцина, безусловно, не может не стать показательным для других лидеров СНГ. Особенно для тех, кто, долгое время удерживая власть и понимая невозможность формирования настоящих династий, стараются свести к минимуму риски и издержки, связанные с предстоящим уходом.
На первом месте среди таких лидеров - президент Украины Леонид Кучма. Убедительно выиграв выборы, Кучма показал себя асом политических боев, умеющим блестяще сочетать тактическое мастерство с искусством долговременного политического планирования. Эти же качества не могут не диктовать Кучме осознание необходимости своевременной (и, главное, заблаговременной) политической проработки приемлемой для него схемы преемственности.
Моя гипотеза, подтвержденная солидным фактическим материалом, состоит в том, что Леонид Кучма в силу объективных обстоятельств будет выстраивать преемственность по схемам, близким к тем, которые использовал Борис Ельцин. То есть по схемам безусловно и категорически "европейским". Это предопределено как чертами личности самого Кучмы, так и общеукраинской ситуацией.
Тяготение Украины к Западу носит стратегический долговременный характер. Украина претендует на место в Европе и имеет на него полное право (в этом вопросе существует межэлитный консенсус). Украинская элита понимает, что это место будет тем выше, чем больше "европейскости" окажется в украинской политике. В каком-то смысле украинская элита просто не может допустить, чтобы "европейскость" российских решений оказалась больше "европейскости" решений украинских. Всякое подозрение Украины в "азиатскости" больно бьет и по интересам украинской элиты, и по ее ценностным основаниям. Кучма не может не понимать этого. Как не может он не понимать и того, что пустить на самотек борьбу за власть в посткучмовский период означает погрузить страну в хаос. Подобное никак не отвечает ни личным интересам президента, имеющего сильных противников, ни интересам стабильности Украины.
И наконец, Кучма отдает себе отчет в том, что российский прецедент оказался "усвоен" западной элитой и что схемы отношений к политическим переменам в государствах СНГ эта элита будет выстраивать, ориентируясь на "случай Ельцина-Путина".
Что же содержит в себе этот "случай" и как он выстраивался и воспринимался миром?
Был действующий президент - Борис Ельцин.
Была немногочисленная плотная политическая группа вокруг президента (то, что называлось "семья"). Напомню - эта группа не обязательно должна иметь именно родственный характер. В слово "семья" в России вкладывалось нечто большее, адресующее как к элитным семьям мира, так и к "семьям" в известном криминологам смысле слова.
Была некая система финансово-промышленных опорных групп, наиболее прочно связанных с собственно политической группой (так называемые олигархи).
Имелась возможность для политического маневра, при котором новый кандидат в президенты выступал бы в качестве лица, уже облеченного властью и решительно использующего механизмы власти для своего продвижения.
Но самым важным вопросом оставалась система отношений возможного кандидата с элитой своей страны.
А за этим вопросы о том, какой он - старый или молодой; коммунистическо-партийный или антикоммунистическо-радикально-демократический; военный или штатский; из числа самых ближних или с периферии "близкого окружения"?
В поисках ответа Кремль мучился целых три года. Решение добывали из вороха ошибок, межгрупповых распрей и всего прочего, что обязательно сопровождает такое непростое дело, как передача власти. В итоге Кремль понял, что наилучший преемник - представитель средней возрастной группы, достаточно прочно вписанный в элиту, но при этом не имеющий идеологической окрашенности. А что значит - не имеющий идеологической окрашенности? Значит - причастный такой элитной группе, для которой идеология вторична, а важен над-идеологический, общегосударственный интерес.
Такая группа на постсоветском пространстве только одна. Это действующие или отставные работники спецслужб - некогда единого КГБ. Они, и только они могут сыграть роль посредника между старыми и новыми кланами, между сторонниками реставрации и фанатиками реформ, между конфликтующими политическими союзами.
Будучи государственниками, эти люди одновременно достаточно широко образованны, чтобы не путать подлинную государственность с местечковым патриотизмом. Пожив по долгу службы в дальних краях, они вобрали в себя европейский опыт и одновременно не растворились в нем. Они хорошо знают реальную расстановку сил в элите. Они не любят подменять политическое искусство грубой силой, но они и не остановятся перед применением жестких мер для защиты стабильности и преемственности.
Ясно понимая, что любые распри при передаче власти обязательно затронут родной для них надпартийный центризм и приведут к ненужной радикализации политического процесса, они никогда не будут поощрять "разборки". Располагая своими людьми в разных кланах и группах и понимая необходимость построения именно такой разноориентированной опорной сети (к которой по своему профилю всегда тяготели), они и будут действовать, исходя из собственного понимания плюрализма в политике.
"Плохое понимание", - возразят мне. Может быть, и плохое, но лучшее из возможных. Любое другое - силовые репрессии, которые, только начни, рано или поздно обернутся нестабильностью, гражданской войной, интервенцией и распадом страны.
И наконец, понимая, что суверенитет страны можно реализовать только на путях многостороннего международного диалога, что его нельзя рассматривать в отрыве от проблем интеграции в Европу и всемирной глобализации, эти люди будут строить профессиональные связи в мире среди себе подобных и исходя из данного принципа. Это будут не связи идеологических романтиков, а реальные прагматичные связи, крайне выгодные для страны.
Я настаиваю на том, что в России выбор Владимира Путина был не случаен. Это был выбор, основанный на знании, представление о котором я постарался здесь дать в предельно сжатом виде. Это знание - плод долгих совместных размышлений весьма компетентных в политике людей.
Я настаиваю и на том, что Леонид Кучма в своих действиях, по множеству объективных и субъективных причин, будет опираться на это, выстраданное в России понимание оптимальных критериев "европейской" модели преемственности власти.
Если это так, то возможен ответ на вопрос - кто станет преемником украинского президента? Леонид Кучма уже сам во многом определил это. Его преемником станет Андрей Деркач. Он полностью соответствует приведенным критериям и способен воплотить в жизнь ельцинско-путинскую модель на Украине после ухода Кучмы.
Прежде всего Деркач глубоко и искренне предан президенту Кучме и его делу. Он продемонстрировал эту преданность неоднократно. Деркач мужественно вынес потоки клеветы, обрушенные на него за эту особую, непоказную преданность. И Кучма по достоинству оценил это. (Ельцин тоже оценил, и очень своевременно, преданность Путина.)
Деркач вписан в самый близкий круг президента, и при этом он человек, не одиозно близкий к первому лицу государства.
Деркач связан с олигархами Украины, но эти связи не "суперскандальны".
Деркач имеет сторонников в разных политических группах, но он не ангажирован ни одной из них. Он - центрист и прагматик.
И наконец, он всем своим существом связан с единым спецслужбистским сообществом, точнее - с его прогрессивной, конструктивной, смотрящей вперед, просвещенно-государственной группой.
Он обладает разветвленными международными связями и может сбалансировать все, что связано с российскими интересами на Украине, с интеграцией Украины в мировую цивилизацию, в институты объединяющейся Европы, в нарастающий процесс глобализации мира.
В наиболее осведомленных группах украинской политической элиты уже циркулируют слова Леонида Кучмы: "Андрей Деркач - это наш будущий Путин". Вряд ли Кучма, произнося подобное в кругу наиболее доверенных сторонников, опускается до обычной интриги. Это было бы слишком мелко. А Кучма много раз доказывал, что все, кто, прогнозируя его действия, рассчитывал на мелочность, оказывались посрамлены.
Мелочность же тех, кто пытается смотреть на поведение Кучмы из сталинского прошлого, состоит в том, что они не осознают до конца всей глубины нынешней альтернативы - "азиатскость" или "европейскость". Они не понимают, что Кучма внутренне, исходя из своей подлинной, не сводящейся к публичным выступлениям, политической веры, определился в желании быть европейским политиком, а не азиатским тираном. Определиться в этом вопросе - и есть главное. Остальное - дело техники, которой Кучма владеет в совершенстве. Техника же объективно указывает Леониду Кучме на Андрея Деркача как "нашего Владимира Путина".
"Всего-то?" - скажут скептики. Нет, простите, этого совсем не мало.
