Норма веры как норма жизни

(Окончание. Начало в "НГ" от 16.02.2000)

2. КАК МОЖЕТ практически реализоваться этот общий подход, эта установка не на изоляцию, но на участие Церкви и каждого христианина в жизни современного секуляризованного общества - при непременном условии сохранения нашей христианской идентичности, нашей самобытности, нашего мировоззрения, определяемого православной традицией.

Теоретически мы, конечно, понимаем, что историю вспять не повернешь, что ностальгия по золотым (как нам кажется) временам христианства "не пользует нимало" (Ин. 6. 63), что жить Господь нас призвал здесь и сейчас. Но когда доходит до дела, до выработки и осуществления правильного, православного, церковного отношения к сложным явлениям современности - нас иногда охватывает грех уныния. Понять это можно. Потому что жизнь сегодняшнего общества, основанного на началах либерализма, так устроена, что религиозные убеждения постоянно "выносятся за скобки". Мир стремится вытеснить религиозную мотивацию на обочину жизни социума. И поскольку за собственно религиозные взгляды нас (пока) никто особенно не преследует - да веруйте, как хотите, нам дела нет! - мы порой готовы принять такие правила, готовы довольно уютно устроиться на отведенной нам обочине. У нас в запасе много накопленных

духовных ценностей, которыми можно скрасить ожидание апокалиптической катастрофы, угрожающей человечеству, шествующему мимо нас дорогою "прогре-сса".

Но вправе ли мы поддаваться искушению бежать от социальной, культурной, политической действительности. Мы посланы Христом в этот мир ради его спасения (Ин. 17. 18). Господь велел нам не бежать от мира, не прятаться от него, но побеждать мир верой нашей (1 Ин. 5. 14), идти по всему миру, проповедуя Евангелие (Мк. 16. 15), быть светом миру и солью земли (Мф. 5. 13-16). Конечно, это возможно лишь в том случае, если мы, оставаясь в мире, будем людьми "не от мира" (Ин. 17. 16), будем жить не по безбожным "обычаям мира сего" (Еф. 2. 2), не "по стихиям мира" (Кол. 2. 8), будем "удаляться от господствующего в мире растления похотью" (2 Пет. 1. 2).

Поместный Собор Российской Православной Церкви 1917-1918 годов под председательством святителя Тихона принял постановление "Об отношении Церкви к государству". Не все в этом документе имеет равную ценность - во многом он обусловлен обстоятельствами своего времени. Однако уже тогда, на рубеже новой эпохи, отцы Собора точно определили свое неприятие представления о вере как "частном деле", не имеющем общественного значения:

"Церковь Христова... есть новая закваска, претворяющая все естество человеческой жизни, и не существует в ней стихии, совершенно недоступной для этой закваски... Поэтому такие учения, которые обрекают веру христианскую на окончательное бессилие в жизни,.. низводя ее назначение до личного настроения, как бы прихоти вкуса, в сущности охуждают веру Христову и противоречат самому ее существу. Ни в каком смысле не может быть отделена от жизни или рассматриваться, как частное дело личности, сия победа, победившая мир, вера наша".

Вопрос, от решения которого во многом зависит будущее Церкви, можно сформулировать так: сумеем ли мы воплотить то видение жизни, которое рождается из веры, в значимых для общества делах, в убедительных ответах на проблемы современности. Если нет - тогда все, что мы говорим о должном соотношении между традицией и либерализмом, о жизненной силе нашей веры и нашего Предания, останется только декларацией, только голой конструкцией, безжизненным скелетом, лишенным мышц.

Наиважнейшей богословской задачей в связи с этим является развитие социального учения Православной Церкви, которое, будучи укоренным в Предании и отвечая на вопросы, стоящие перед современным обществом, служило бы руководством к действию для священников и мирян, а внешним давало бы отчетливое представление о позиции Церкви по наиболее важным проблемам современности.

Понятно, что пока Церковь в нашей стране была несвободна, формулирование такой доктрины в сколько-нибудь полном объеме было невозможно. Процесс ее выработки в отдельных частях начался уже вскоре после Поместного Собора 1988 года, когда перед Церковью стали возникать такие, например, немыслимые прежде вопросы, как отношение к возможности участия иерархов и священнослужителей в работе органов государственного управления, в деятельности политических и общественных организаций. Существенным вкладом в формирование социальной доктрины стали некоторые заявления Святейшего Патриарха, определения Священного Синода и решения Архиерейских Соборов Русской Православной Церкви 1992, 1994 и 1997 годов. Однако становилось все более ясно, что невозможно ограничиваться отдельными откликами на злободневные проблемы, нужна именно достаточно общая доктрина, которой бы Церковь руководствовалась не год-два, а в течение достаточно длительного времени, и не только в России, но и в других странах, составляющих ее каноническую территорию.

Именно такая задача была поставлена перед учрежденной на основании определения Архиерейского Собора 1994 года Синодальной рабочей группой по подготовке документа, получившего несколько тяжеловесное, может быть, название: "Концепция Русской Православной Церкви по вопросам церковно-государственных отношений и проблемам современного общества в целом". К лету нынешнего юбилейного года проект концепции должен быть окончательно подготовлен и представлен Архиерейскому Собору.

В объеме газетной статьи невозможно дать представление обо всех проблемах, которые подлежат рассмотрению в рамках этой работы. Но основные ее темы и некоторые наиболее острые, спорные вопросы все же хотелось бы назвать.

К числу важнейших, несомненно, принадлежит тема о взаимоотношениях Церкви и государства, об участии Церкви и ее членов в политической жизни. На Архиерейском Соборе в 1992 году уже было заявлено, что "Цеpковь не связывает себя ни с каким общественным или госудаpственным стpоем, ни с какой политической силой. Она - над "пpавым" и "левым"". Важно, однако, раскрыть богословское, укорененное в Предании Церкви обоснование такой позиции, представить развернутый сравнительный анализ происхождения, природы, функций, целей Церкви и государства. Православная церковная традиция в определенные времена включала и совершенно особое отношение к монархии как предпочтительной форме государственного устройства. Сегодня одни рассматривают такое отношение едва ли не в качестве одного из догматов православной веры, другие же считают, что оно было всецело обусловлено преходящими историческими обстоятельствами и никоим образом не может переноситься на почву современной политической реальности. В какой степени и в какой форме возможно соотнесение исторического учения о симфонии царства и священства с государственным устройством Нового и Новейшего времени? Быть может, этот древний политический идеал все же имеет в своей основе некие принципы православного отношения к власти как служению и к границам полномочий государственной власти, - принципы, которые и сегодня сохраняют актуальность? Хочу подчеркнуть, что речь ни в коем случае не может идти о политическом приспособленчестве, о "подгонке" нашего наследия к результатам каких-нибудь очередных выборов или данным социологических опросов. Нам нужно другое: раскрыть, как нормы Предания прилагаются к конкретным обстоятельствам современной жизни.

Священноначалие нашей Церкви в последние годы неоднократно разъясняло, что церковная Полнота не участвует в политической борьбе, не призывает голосовать за ту или иную партию, не отождествляет себя с партийными, то есть частными, интересами. Это явственно следует из самой кафолической природы Церкви. Но если мы ограничимся словами: "Церковь вне политики", - не будет ли это в действительности торжеством идей либерализма? (Религия - сугубо личное дело, религиозные организации - вне политической жизни.) Неужели у Церкви вообще нет позиции по политическим вопросам, неужели ей нечего сказать политикам, а православным людям нечего делать в политической жизни? Жизнь настоятельно требует от нас ясных указаний, на каких основаниях строится участие христианина - именно как христианина - в политических процессах и управлении государством.

Политическая проблематика пересекается с правовой в таких, например, вопросах, как отношение Церкви к государственным законам и решениям, противоречащим ее миропониманию и препятствующим ее миссии (включая вопрос о пределе повиновения властям). Важно раскрыть также церковное отношение к принципу свободы совести (и вообще к вопросу о правах человека). Как вы знаете, и в этой области мы встречаемся в церковной и даже богословской среде с неоднозначными суждениями, и нам важно понять, какие из них идут в линии церковного Предания, а какие отражают в большей степени личные взгляды и питаются внешними социокультурными или светскими философскими идеями. То же относится к спорному вопросу о применении смертной казни. Способны ли мы выразить в данном случае общецерковную позицию, исходя при этом не из аргументов светского гуманизма, а из норм Священного Предания и опыта Церкви?

Может ли Церковь внести конструктивный вклад в общемировую дискуссию о проблемах экономической, политической и информационно-культурной глобализации? На этой проблеме я уже останавливался выше. Убежден в крайней важности формулирования общецерковной позиции по данному вопросу. На ее основе могло бы строиться взаимодействие Церкви с международными организациями (ООН, ЕС и другими).

Еще одна непростая тема - Церковь и нация. К сожалению, в этой области за учение Церкви порой выдают крайне односторонние утверждения. Одни пытаются отрицать само понятие христианского патриотизма и право христиан на национальную самобытность. Другие же фактически низводят православную веру до роли одного из атрибутов традиционного национального самосознания. Поэтому необходимо на основании слова Божия и Предания Церкви показать, как национальное и универсальное начала гармонически сочетаются в жизни христианина. К числу спорных относятся и такие вопросы: можно ли говорить о "православной нации" и о нации как уникальной хранительнице веры? Признает ли Церковь учение о "коллективном грехе народа" и "общем покаянии" в нем?

Экономические проблемы также не могут остаться без должной церковной оценки. Каково отношение Церкви к разным видам и формам собственности, включая собственность на землю? Должны ли плоды труда распределяться исходя лишь из заслуг трудящегося, или в какой-то мере они должны принадлежать всем членам общества?

Церковь не может оставаться равнодушной и к проблемам экологического кризиса, который становится все более страшной угрозой самому существованию человеческой цивилизации. Для нас важно не просто повторять тревожные оценки светских экспертов и активистов экологического движения, но привнести в осмысление этой волнующей темы свой собственный, более глубокий подход, который укоренен в библейском понимании мира и роли человека в нем.

Каков ответ Православия на вызов современного феминизма? Сводится ли он к тотальному отрицанию этого направления общественной мысли, или Церковь, опираясь на свой исторический опыт, может дать положительную оценку определенным аспектам идеи политического, общественного, культурного равноправия женщин? Как относится Церковь к дискуссиям о "положении сексуальных меньшинств" и о будущем семьи, которой предрекают эволюцию в направлении "множественности форм совместной жизни"? Какой может стать религиозно-нравственная оценка "планирования семьи"?

Особенно сложными можно назвать проблемы биоэтики. Ведь новые биомедицинские технологии порой ставят перед нами такие этические и правовые вопросы, которые во времена Вселенских Соборов и вообразить было невозможно. Каков статус человеческого эмбриона, когда он становится человеком? Когда можно признать, что человек уже умер? Можно ли использовать для пересадки его органы? Диагностика болезней до рождения или "генетическая паспортизация" всех родившихся - хорошо это или плохо? Почему людей нельзя клонировать? Репродуктивные технологии, позволяющие преодолеть бесплодие, - как оценить их с православной точки зрения?

Легче всего сказать: мы еще вчера ничего этого не знали, значит, все это от лукавого. И остаться в своем изолированном кругу, отгородившись от суетного мира. Намного труднее - но и намного плодотворнее - постараться выработать богословскую, продуманную оценку, и если мы говорим "нельзя" - объяснить почему, если мы соглашаемся - то указать, чем обусловлено такое согласие. Конечно, в этой работе необходимо сотрудничество с медиками, генетиками, философами. Надо учитывать опыт наших православных братьев на Западе, которые раньше нас столкнулись с подобными проблемами. Полезным может оказаться и изучение позиций других конфессий. Но то, к чему нужно стремиться, - это не среднее арифметическое между крайними позициями, не набор аргументов, заимствованных у разных сторон - "тут немного и там немного" (Ис. 28. 10), - а именно православный, религиозно обоснованный подход, выработка которого - творческая задача современного православного богословия.

То же самое можно сказать и о работе над социальной доктриной Церкви в целом. Заканчивая свое выступление, я хотел бы выразить цель этой работы словами замечательного петербургского священника о. Михаила Чельцова, которого большевики дважды приговаривали к смерти и в конце концов расстреляли. Еще за 10 лет до Октябрьской революции он писал, как видит задачу Церкви в меняющемся обществе, где ее влияние не может более поддерживаться мерами государственного воздействия. Главное, указывал он, это чтобы христианство "проявилось в жизни во всей присущей ему силе, раскрыло бы в единстве бытия веру и жизнь и дало бы христианскую государственность, общественность, экономику, культуру, науку - словом, христианизировало бы жизнь во всех ее проявлениях".

И последнее, о чем хотелось бы сказать, размышляя о задачах богословия в области отношений Церкви и мира. Норма веры, запечатленная в Апостольском Предании и сохраняемая в Церкви, тогда явит нам полноту, а значит, и норму человеческой жизни, когда сам человек исполнится волей осуществить то, чему научен. И решить эту задачу призвано уже не только богословие, но вся Полнота Церкви, ведомая силой Духа Святого.