Русский мир

	Павел Филонов. "Крестьянская семья. (Святое семейство)". 1914.

СЕГОДНЯ мало кто станет возражать, что последние 25 лет в мире происходили кардинальные изменения. Масштабные и интенсивные перемены захватили не только сферы хозяйства, экономики и политики, но и фундаментальные основы воспроизводства человека как биологического и антропологического типа, а вместе с тем практику образования и мышления. Надвигается новая эпоха.

На рубеже веков множатся общемировоззренческие размышления об итогах уходящего и перспективах надвигающегося столетия. На фоне разноголосицы в оценках будущего практически все дискутанты сходятся в том, что существующие сегодня социокультурные институты и технологии управления требуют кардинальной реконструкции.

Перелом драматичен. XX век проблематизировал практически все политические и экономические понятия, сфокусированные вокруг идеи "национального" государства и "народного" хозяйства - единиц, которые уже несколько столетий задавали рамки оценки происходящих изменений и проектирования достойного будущего. Бурными темпами оформляются транснациональные хозяйственно-экономические регионы. Экономические процессы все больше выходят за границы национальных государств, а национально-государственные границы на наших глазах теряют экономический смысл. Не только футурология, но и практическое управление - вплоть до уровня отдельного предприятия - все больше начинают пользоваться понятиями геоэкономики.

В эпоху интенсивных и быстротечных перемен самая большая опасность таится в концентрации усилий и ресурсов на достижение ложных целей, постановка которых инициируется обращением к уходящим ценностям, негодным средствам и устаревшим знаниям. Американский философ и футуролог А.Тоффлер обратил наше внимание на появление новой массовой болезни: боязни будущего. Как показывает анализ опыта уходящего века, человеческое понимание и мышление достаточно консервативны. Даже открытые новые технологии мышления отторгаются массовым сознанием из страха перед переменами. В меняющихся обстоятельствах распространенные способы действия могут длительное время сохраняться неизменными, будучи огороженные стенами непонимания и неприятия. Русский философ В.Лефевр в многочисленных исследованиях показал, что человек (и человеческая группа-сообщество) представляет собой "рефлексивную систему", которая действует в пределах принятых им самим рамок и превращает ожидаемое в явь.

Мы знаем, что человеческие сообщества часто утрачивают волю понимать историю и использовать ресурсы коллективного мышления для действия в новых условиях. Мировое развитие подобно молевому сплаву: сплавщик перескакивает с одного бревна на другое; цена скоординированности и ритма его движений - продвижение целого и его собственная жизнь. Великий русский ученый Л.Гумилев посвятил свои работы исследованию границ феномена пассионарности - временного перемещения центра воли-действовать-в-истории по материалу этнокультурных групп. Переживая события последних десятилетий, мы, русские, вынуждены задавать себе вопрос в исторических рамках: каков смысл процессов, происходящих на территории бывшего СССР? Сохранилась ли здесь воля мыслить и действовать в историческом масштабе? Каковы возможные цели русского самоопределения?

Важнейший момент в процессах целеобразования - выбор рамок. Можно ли сегодня, на рубеже XXI века, вести речь в терминах самостоятельного мира-экономики в условиях глобализации мирового хозяйства? Можно ли говорить о геоэкономических интересах страны-системы в условиях становления макрорегионов (подобных ЕС или АТР)? Можно ли в языке национального капитала планировать будущее в условиях расширения поля деятельности ТНК и формирования геофинансовых потоков? Эти вопросы выбора точки отсчета предельно драматичны.

Мы исходим из того, что человеческое общество представляет собой рефлексивную полисистему, в которой идеи и представления, которыми пользуются люди для осмысления своего прошлого и проектирования будущего, реальнее, чем фактическое положение дел. Представления есть реальность, а знания суть идеи-силы, влияющие на способы самоопределения и взаимодействия людей. В конечном счете именно технологии мышления и понимания человеком самого себя (своего места в мире) и закрепляющие их идеологии, получившие массовое распространение, становятся ведущим фактором исторического взлета и падения обществ и государств.

Французская буржуазная революция знаменует собой становление новой геокультурной ситуации, новую интеллектуальную и идеологическую формацию. В ее основе - идея и идеология развития. XIX век постулировал в качестве направляющей оси мировой истории процессы индустриализации - развития средств деятельности и присвоения благ природы в целях воспроизводства условий жизни человека. Вместе с тем, будучи качественным изменением и новообразованием, развитие неравномерно. Неравномерность его процессов состоит, в частности, в эшелонированном и асимметричном характере распределения последствий и эффектов изменения. Развитие создает различие. Различие создает богатство - и бедность. Следующий шаг развития не столько сглаживает, сколько углубляет и закрепляет разрывы предыдущего, создавая вместе с тем полюса и точки для новообразований следующего поколения. Всякое развитие носит кризисный характер; будучи кризисным (а часто катастрофичным), оно фундаментально неопределенно. Неопределенность порождает страх. Страх оборачивается агрессией.

ХХ век был (в отличие от XIX) гораздо более критичен к процессам индустриализации. Римский клуб впервые четко постулирует, что экономическое развитие является системой займов у будущего. В последние 25 лет ширятся рассогласования между процессами мирового потребления и инфраструктурами управления, между производительными элементами мирового хозяйства и трансрегиональными перетоками ресурсов, товаров и услуг.

Модели экстенсивного развития исчерпаны. Предметом анализа становится возможность интенсивных форм развития, их предпосылки и обеспечивающие способы мышления и деятельности. На рубеже XXI века предметом заботы становятся не объемы производства товаров и не уровень обеспеченности потребления, но способность управлять глобальным производством, потреблением и обращением, воплощенная в качестве самих систем управления. Аналитики развитых индустриальных стран более 30 лет назад обратили внимание на трансформацию промышленной бюрократии второй волны в быстроманевренную группу организаторов-управленцев третьей. Сегодня мы стоим на пороге четвертой волны. Ее характеризуют формирование новых технологий мышления (прежде всего методологического), коллективной деятельности и управленческих команд; перенос центра исследований из области объектно-ориентированных наук в сферу исследования мышления и деятельности; повышение плотности и "точечности" инвестиционных потоков; глобальная доступность интеллектуального труда (квалифицированных кадров) и столь же глобальное управление ресурсными потоками.

Сегодня решение большей части мировых проблем оказалось, на наш взгляд, сконцентрировано в сфере управления. Растет уровень специализации организационно-управленческого мышления и деятельности. На смену планированию и оргпроектированию приходит логистика, сценирование и стратегическое управление сложными процессами. Работа управления приобретает кооперативный и командный характер. Технологизация процессов потребления в ориентации на национальные и региональные рынки, характерная для XX столетия, дополняется (а во многом замещается) технологизацией процессов обращения и распределения ресурсов в масштабах мирового хозяйства. Происходит повсеместный переход от иерархической архитектуры систем управления к сетевым принципам и моделям.

Несмотря на утверждения о формировании постиндустриальной цивилизации, реальный переход в новую историческую формацию (отношений) остается вопросом отдаленного будущего (существуют достаточно веские основания, позволяющие предположить, что этот переход будет связан с переходом от производства средств деятельности к производству человеческих качеств, самого человека и глобальным технологиям управления жизнью). Однако сегодня мы продолжаем существовать в рамках все еще доминирующей индустриальной ойкумены. Вместе с тем, как мы уже подчеркивали, если до последней четверти XX века основной единицей индустриального роста было национальное или народное (как говорил Ф. Лист) хозяйство, то на пороге XXI века возникают новые границы и новые системы отношений.

В конце XX века мирохозяйственные процессы фактически выходят за границы не только национальных государств, но и региональных трансгосударственных альянсов и блоков. Складывается реальность мирового хозяйства. Возникают новые межгосударственные и глобальные институты, регулирующие мировые ресурсные потоки как в сфере добычи сырья, мирового транзита и производства, так и в сфере инновационной деятельности, глобального перемещения квалифицированных кадров и геофинансов. Страны, напротив, все больше превращаются в агломерации различных хозяйственно-экономических укладов, зачастую неспособные справиться с протекающими на их территории экономическими и социальными процессами.

На смену уходящим субъектам мирового развития - национальным государствам и ТНК - приходят новые, в том числе мировые диаспоры, крупные трансрегиональные объединения или стратегические альянсы стран, мировые города (инфраструктурные узлы мировой геоэкономической сети) и антропоструктуры (сплоченные группы и ассоциации, использующие сетевые формы организации деятельности и культурную политику для активного участия в мировых процессах).

В качестве важнейших причин краха советского проекта, постигшего СССР в 70-80-е годы, следует назвать ложные установки и концепции, многие из которых получили распространение в конце ХIХ - начале XX века. Среди них выделим "технократизм" в понимании процессов воспроизводства и развития общества, а также недооценку как роли культурных факторов и культурных ресурсов в человеческой истории и деятельности, так и значения оргуправленческого мышления и деятельности. Еще раз: в качестве важнейшей идейной предпосылки кризиса мы назвали "технократизм" - комплекс представлений о ведущей роли в процессах изменения и развития материально-технических условий деятельности, опирающийся на недооценку значимости культурных, институциональных, гуманитарных и человеческих ресурсов. В противовес этому уже в конце XIX века - во многом в оппозиции к техно-экономической доктрине формационных изменений К.Маркса - в европейской интеллектуальной традиции сформировалось понимание того, что индустриальное, промышленное и экономическое развитие в гораздо большей степени опирается на культурные и социокультурные институты, чем на технические нововведения.

Для СССР и стран, возникших на территории постсоветского пространства, последнее 30-летие стало во многом периодом избавления от иллюзий. Расширяющиеся противоречия между уровнем развития производительных сил, присущим мировому хозяйству, и типом производственных отношений стран "развитого социализма" привели уже в середине 70-х годов к самораскручивающемуся кризису устаревшей системной соорганизации. Слабость культурной политики и институционального обеспечения процессов развития превратила эти страны в узлы культурных, политических, социальных и экономических проблем. Сегодня все более ясна та драматическая развилка, перед которой оказалась Россия как ядро постсоветского пространства: либо будет предложена новая модель развития, которая станет основой формирования нового народа, либо территория РФ, не обретя устойчивой политической и государственной формы, превратится в предмет деятельности мировых субъектов силы или - в худшем случае - в свалку человеческих отходов.

Попытки нащупать подобную модель развития в последние 15 лет и тем более создать социокультурные и институциональные условия ее реализации следует признать несостоятельными. Россия все более и более теряет форму. Возможности для ее сбалансированного развития тают с каждым годом.

Вместе с тем в XX веке под воздействием тектонических исторических сдвигов, мировых войн и революций на планете сложился русский мир - сетевая структура больших и малых сообществ, думающих и говорящих на русском языке. Не секрет, что на территории, очерченной административными границами РФ, проживает едва ли половина населения русского мира.

В рамках поиска моделей развития формируется новое, предельно широкое, современное понимание капитала как единства культурного, политического, организационного, человеческого, финансового, промышленного, технологического, инфраструктурного и ресурсного потенциала.

(До конца ХIХ века, говоря о производственных процессах, обычно подразумевали "трехфакторную модель"; естественные условия производства (прежде всего земля), труд и капитал рассматривались как основные виды производительных услуг, обеспечивающих акт производства. Многофакторную модель несколько раз стремились свести к однофакторным, проинтерпретировав все в одном языке и логике. Узость монофакторных моделей становится очевидной при переходе от анализа процессов производства к рассмотрению процессов воспроизводства и тем более процессов развития. Возникает фактически четырехфакторная модель, где все названные ранее услуги возникают в контексте организации (оргфактора) и по сопричастности к ней. Именно Организация устраняет противоречие Труда и Капитала, формируя новую конфигурацию факторов воспроизводства.)

Для производственной идеологии было очевидно, что без капитала нет богатства. Для воспроизводственной модели было важно, что без сбережений нет капитала. Для любых моделей развития очевидно, что без наличия образа будущего и доверия к будущему нет накоплений и сбережений. Так в понятие капитала входит способ, каким человеческое сообщество производит будущее (в том числе и прежде всего - образы будущего).

Признание существования русского мира позволяет нам говорить о русском капитале, совокупности культурных, интеллектуальных, человеческих и организационных потенциалов, выразимых в языковом мышлении и коммуникационных (гуманитарных) ресурсах русского языка. Энергия воли различных этно-культурных групп, думающих и говорящих на русском языке, позволяет актуализировать эти потенциалы и превратить их в ряд образов будущего, задающих рамки и границы поля хозяйственных, политических и образовательных онтопрактик.

Вместе с тем, существенно расширив понимание капитала, приходится менять и понятие производительности капитала - его способности сберегать труд и естественные условия производства. Капитал - это способность производить богатство за счет создания продукции и снижения ресурсозатрат на каждую единицу последней.

Капитал бунтует против неэффективных институтов, обеспечивающих и поддерживающих его производительность: в их числе надо прежде всего назвать политические и электоральные институты, игнорирующие интересы молодежи и запросы будущего; социальное государство и раздутую систему социальной помощи; неповоротливую систему обучения, ориентированную на передачу сведений; затратное производство, функционирующее в рамках протекционистской политики. Феномен бегства капиталов (для начала в своих самых мобильных формах - перетока финансов и утечки мозгов) должен осмысляться прежде всего с точки зрения эффективности функционирования институтов, обеспечивающих реализацию процессов развитая. Сегодня национальные государства уже не распоряжаются монопольно своими жителями и их сбережениями, капитал (в широком понимании) не поддается налогообложению, а пресловутая политическая независимость и суверенитет государства выражается в возможности привлечения и удержания капитала на своей территории. Чем больше капитала и благосостояния мы намерены создать, тем больше мы должны создавать будущего.

В этих рамках можно сформулировать одну из ключевых ценностей и целей: всемерно повысить производительность русского капитала (как основы воспроизводства богатства; привлечение внешнего (нерусского) капитала, создание совместного капитала, рассматривая и оценивая все это как один из факторов структурного упорядочивания русского капитала). Эта цель отвечает глубинным вызовам третьего тысячелетия и не содержит в себе оснований для межцивилизационной и международной конфронтации. Высокая производительность русского капитала выгодна всем.

Сегодня этому тезису противоречит не только геополитическая идеология, но и реальная практика межгосударственных отношений. Однако мы все же исходим из того, что идея производительности капиталов проложит себе дорогу сквозь предсказанные Хантингтоном межцивилизационные стычки начала XXI века.

Реализация названной ценности предполагает решение вторичных, а также обеспечивающих целей и задач. Можно разбить их на три основных группы: опережающее формирование инновационной экономики; развитие человеческих ресурсов; совершенствование институционального обеспечения процессов развития в ядре русского мира - РФ-России.

Во второй половине XX века инновационная деятельность (от научных открытий до управления внедрением) превращается в самостоятельный хозяйственно-экономический уклад, ориентированный на создание новых технологий и получающий часть мирового дохода в формах технологической ренты. Форвардом инновационной экономики до последнего времени был военно-промышленный комплекс: разработка новых типов вооружений и технологий ведения войны с последующим использованием новшеств в гражданских отраслях была ключевым механизмом системного индустриального развития.

Вместе с тем в последние десятилетия меняется сам тип ведения войны - ее алгеброй становится экономическая конкуренция. Брэнд (товарный знак) превращается в основное оружие индустриальных войн нового поколения. Производство знаков и знаковых систем, управляющих массовым поведением (в частности, потребительским), становится ведущим сектором инновационной экономики. Реклама и стратегический брэнд-менеджмент сначала обеспечивала торговлю товарами, а затем, начав торговать стилями жизни, не только превратилась в ведущий элемент индустриальной культуры, но и незаметно открыла дорогу еще одной ипостаси постиндустриализма. Исследования природы все больше вытесняются исследованиями деятельности, общества и человека. Традиционные институты науки все больше замещаются институтами управления и обеспечивающими их технологиями методологического мышления. Форвардом инновационной экономики становятся гуманитарные технологии.

С другой стороны, взрывной рост народонаселения, значение продовольственной безопасности на страновом и региональном уровнях, глобальные проблемы здравоохранения и экологический кризис резко повышают значение биотехнологий. Можно предположить, что биотехнологическая революция будет определять судьбы человечества в следующем столетии. Новые знания и технологии позволят решать проблемы обеспечения продовольственной безопасности, получения новых материалов и лекарств, борьбы с болезнями и сохранения среды обитания. Одновременно появятся новые возможности создания однонаправленного оружия на основе мобильных генетических конструкций.

Не секрет, что индустриальное развитие в XX веке во многом питалось открытием новых, более дешевых источников энергии. Высока вероятность того, что на следующих стадиях индустриального развития наиболее дефицитным станет предпринимательский фактор, перемещение которого будет означать реструктуризацию всех остальных связей и ресурсных потоков. В связи с этим вновь возникнет необходимость создания компактных инфраструктурных узлов (центров коммуникации, сервиса и производства) на основе экологичных и высокоэффективных источников энергии.

Итак, гуманитарные технологии, биотехнологии и новые способы производства и использования энергии задают стратегические перспективы неоиндустриального развития; на их основе возможно создание глобальных инфраструктур и сетей обращения и распределения ресурсов в масштабах мирового хозяйства. Выскажем предположение: русский мир может сыграть важнейшую роль в процессах становления и развертывания инновационной экономики по названным направлениям. Однако осуществление этих возможностей предполагает решение как минимум двух групп задач: широкомасштабных институциональных изменений в ядре русского мира - России и перенацеливания инвестиционных потоков на "расшивку" ключевого звена, обеспечивающего рост производительности современного капитала - сферу производства и воспроизводства человека.

Для того чтобы соответствовать все более и более усложняющимся требованиям инновационной экономики, необходимы модернизация сферы капитализации человеческих ресурсов и существенное углубление инвестиций в нее. Инновационной экономике необходимо инновационное образование. Именно в этой сфере русский мир имеет существенные заделы и прорывные технологии. Отечественные психолого-педагогические и методологические школы уже с начала 60-х годов создали ряд эксклюзивных технологий обучения и формирования интеллектуальных способностей на разных возрастных уровнях, тем самым заложив предпосылки для развертывания эффективной и мобильной сети образования.

К сожалению, в середине 90-х годов системы управления государственным образованием России - и в целом в среде "правящего класса" - утратили стратегические цели и ориентиры в названном направлении. Резко снизился объем ресурсов, направляемых на решение задач поддержки инновационных технологий обучения, подготовки кадров и образования. Последние были фактически приравнены к среднему массовому обучению. Госорганы практически полностью прекратили поддерживать фундаментальные и прикладные исследования, обеспечивающие развитие новой технологической платформы в сфере образования и подготовки кадров.

Названные моменты заставляют нас вернуться к проблеме государственности и государственного устройства РФ-России. Сегодня как никогда актуальна выработка геоэкономической стратегии ядра русского мира - России как страны-системы. Геоэкономический подход призван объединить все экономические установки и структуры страны в общую стратегию, учитывающую общемировую ситуацию. Система России должна не только создать единую торгово-промышленную стратегию, но и сформировать новую культуру геоэкономического наступления, защиты и конкуренции, учитывающую рост роли человеческого капитала и инновационной экономики в условиях неоиндустриального развития.

Повышение конкурентоспособности национально-государственной системы создания и удержания капиталов предполагает создание новой институциональной архитектуры общественно-государственного взаимодействия, которая позволила бы создавать богатство без высоких социальных затрат, но с опорой на активную социальную политику. (Понятие народа не совпадет с электоральным корпусом. За счет функционирования современных демократических институтов государство имеет тенденцию перекладывать тяжесть своих решений на ту часть народа, которую они не представляют, - на будущие поколения. Сегодня основой патриотизма становится экономическая независимость от государства и способность к деятельному самообеспечению). Государство должно отвечать потребностям своих граждан, в том числе будущих граждан. В конечном счете, современное государство суть прежде всего система институциональных и управленческих сервисов-услуг. Модернизация системы государственного управления и местного самоуправления призвана обеспечить, с одной стороны, использование мировых ресурсов для развития русского капитала, а с другой - эффективное включение страновых ресурсов в мировое хозяйство.

С точки зрения концепции повышения производительности русского капитала может и должна быть пересмотрена стратегия размещения и привлечения инвестиций. Необходимо политическое признание наличия инвестиционных проектов и потоков, приводящих к потере контроля над сферами деятельности и отраслями промышленности, ликвидации рабочих мест и вытеснению (а иногда и замещению) русского капитала внутри и вне России. Наряду с поощрением инвестиций в культурный туризм, строительство, а также предприятия, переживающие период утраты технологической конкурентоспособности, необходима поддержка русского капитала за границами РФ-России. Условием реализации подобного подхода становится стратегическое развитие русской школы управления во всем мире.

Преодоление конституционного кризиса, вызванного конкуренцией моделей парламентской и президентской демократии, должно сочетаться с повышением эффективности сочленения федеральной, региональной и местной системы управления-самоуправления - основы будущего роста. Мы уже подчеркивали, что одним из ведущих институтов индустриальной цивилизации был город. Эволюция городских форм жизни от торгово-ремесленных городов-государств Средиземноморья к вольным городам Средневековой Европы, от них к городам - промышленным центрам индустриального роста XIX века и, наконец, к современным городам - единицам глобальных технологий потребления - может в ближайшие 30-40 лет, наряду с индустриальными мегаполисами, дать человечеству новый образ города. Вероятно, это будет инфраструктурный центр - город-предприниматель, обеспечивающий связь национальных государств с мирохозяйственными и геоэкономическими процессами.

Сегодня именно в крупных городах сконцентрирована деловая и интеллектуальная активность, наиболее развита транспортная, телекоммуникационная и финансовая инфраструктуры. Именно здесь сосредоточены основные информационные и управленческие ресурсы, тот человеческий и культурный капитал, с опорой на который может проектироваться будущий подъем ядра русского мира. Этих городов не так уж много, и сегодня они переживают не лучшие времена. Однако мы уверены, что именно в них сконцентрированы реальные, а не иллюзорные возможности социокультурного и экономического развития страны. И именно они, вопреки всем кабинетным попыткам административно-территориального членения, составляют тот костяк, остов России, который может позволить не только удержать целостность страны, но и обеспечить устойчивость и управляемость ее дальнейшего развития в рамках русского мира.

В современном мире все больше и больше стирается граница между "внешним" и "внутренним". Между внешним и внутренним рынком. Между населением, живущим "внутри" страны, и диаспорой. Между экономической политикой, направленной на решение внутренних территориальных задач, и прямым политическим, управленческим и экономическим участием в мирохозяйственных процессах. Международные отношения в новую эпоху меняют свою деятельностную, субъектную природу. Диаспоры, антропоструктуры и мировые сети становятся центрами выработки и принятия решений, которые затем оформляются государственными обязательствами. В противовес сербскому сценарию силового решения территориальных, конфессиональных и этнокультурных проблем формируется культурно-политическая стратегия и гуманитарно-технологический подход к их дипломатическому решению. Наряду с традиционной для европейской политической культуры рамкой "прав личности", ищет свое место идея прав народов и малых сообществ.

Рискнем утверждать: чем большему числу людей и сообществ в мире нужна РФ-Россия, тем она устойчивее. Чем большее число мировых проблем получит свое выражение, а возможно, и решение в рамках русского языка, тем более востребованными будут культурные и человеческие ресурсы русского мира. Парадокс сегодняшней ситуации состоит в том, что любая страна, претендующая на статус мировой державы, стремится не только к удовлетворению интересов своих граждан, но и к работе в интересах граждан иных государств и стран. Чем большему числу отдельных граждан других государств нужна Россия, тем устойчивее позиции России в мире. Основы устойчивости и нужности формирующаяся русская государственность может и должна искать в пределах русского мира, в политике конструктивного развития его мировых сетей.

Автор признателен за обсуждение публикуемых идей О.Алексееву, А.Анисимову, О.Генисаретскому, А.Неклесса, Е.Островскому, С.Чернышеву, М.Щедровицкой.