Две версии патриотизма

	Рисунок Вадима Мисюка

CВИФТОВСКАЯ война лилипутов-тупоконечников с остроконечниками представляется верхом рационализма по сравнению с плотно засевшим в нашем общественном сознании и СМИ противопоставлением демократов и патриотов. Прошедшие парламентские выборы продемонстрировали здравомыслие россиян. Однако это не помешало "инициативной группе народно-патриотических сил" снова выдвинуть депутатом в президенты России лидера КПРФ Геннадия Зюганова. Дело не в Зюганове: он не хуже и не лучше многих. Дело в настойчивой самоидентификации "народно-патриотических сил", которая, ничего не говоря о существе занимаемой позиции, неявным образом ставит под сомнение народность и патриотичность других политических сил. Отсутствие внятных комментариев по поводу самоназвания "народно-патриотических" сил со стороны наших демократически ориентированных политиков и политологов оставляет ощущение, что сами они не вполне уверены в своем патриотизме.

Среди множества возможных поворотов темы я вижу один, существенно важный и для других. Это поворот, связанный с, казалось бы, абстрактным вопросом: как мы мыслим патриотизм? Вряд ли кто будет спорить, что патриотизм надо понимать как деятельную любовь к своей Родине, когда забота о себе и о ней превращаются как бы в две стороны одной медали. Не случайно виднейший теоретик менеджмента Питер Друкер объясняет секрет послевоенного "японского чуда" именно тем, что японские бизнесмены поняли в свое время, что для их бизнеса хорошо то, что хорошо для Японии. Но Япония - страна практически мононациональная, а Россия, как теперь и большинство других стран, - многонациональна. Здесь и возникают сложности.

И приходится задаваться вторым, еще более абстрактным вопросом: как мы мыслим Родину? Каково наше понятие о ней (и существует ли таковое)? Ибо в зависимости от того, как мы мыслим Родину, будут разными и наши представления о патриотизме. Характер любви тесно связан с ее объектом. Можно одновременно любить жену и дочь (мужа и сына), но приходится признать, что различие объектов приводит к качественному различию в отношении к ним. Любовь при этом вовсе не должна помрачать разум. Напротив, как раз разумно устроенная жизнь способствует сохранению любви.

Здесь очень кстати оказываются воспоминания Георгия Щедровицкого о том, как в послевоенные годы профессор логики МГУ Павел Попов объяснял особо настырным студентам-философам, почему нельзя различать слова и понятия: "Потому что тогда окажется, что у советского народа понятий нет". В этом смысле за последовавшие затем полвека изменилось разве то, что различать слова и понятия стало можно, но только теперь уже почти никому не нужно: потребности нету, атрофировалась за ненадобностью. Поэтому мы как были в советские времена "язычниками", такими и остались. Говорим языком (или пишем в Конституции и законах) о равноправии всех граждан России независимо от их национальности и вероисповедания - и полагаем, что отныне так и будет в реальности. А вот и нет: гладко было на бумаге, да забыли про овраги. И я берусь утверждать, что с помощью слов, работая, "без понятия", преодолеть этот разрыв невозможно.

Возвращаясь к понятию Родины, я бы в очередной раз апеллировал к мысли Вацлава Гавела. Он говорит, что понятие Родины задается множеством разных идей: географической, исторической, культурной, национальной, хозяйственной, конфессиональной и т.д. Выпячивание одной из них в ущерб другим, поясняет он, чревато для страны бедами.

Между тем откровенно фашистский лозунг "Россия для русских" в смягченных и завуалированных формах имеет широкое хождение. Это идеи и славянского братства, и "русской партии", и явно антиконституционное требование, чтобы президентом России был русский. И куда же мы придем по этой дороге? Рядом с русской партией, естественно, возникнут украинская (сколько в России этнических украинцев?), башкирская, мордовская (или, может, партия народов Поволжья?); славянское братство породит тюркское, ну а удержать целостность России тогда не удастся никакому президенту.

Впрочем, есть один проверенный способ, как это сделать: превратить Россию в "тюрьму народов" - это ведь не просто пропагандистское клише.

В одномерно-этническом и многомерном понятии Родины сталкиваются два принципиально разных подхода к различению "наших" и "не наших", "своих" и "чужих". В первом случае "нашим" человек оказывается физиологически: по факту рождения от русских (славянских) родителей. Ему не дано выбирать. Точно так же небогат выбор "инородца": родившись в России, он обречен оставаться гражданином низшего сорта либо уехать. Во втором случае гражданин свободен в своем выборе: родившись в России, он волен сознательно принять или отвергнуть российское гражданство независимо от своего происхождения. Принятие того или иного гражданства, выработка того или иного отношения к своей Родине оказываются результатом самоопределения человеческой личности. Соответственно в первом случае мы и получаем империю, тюрьму, а во втором - федерацию, сообщество свободных людей, объединяемых не только и не столько этнической принадлежностью, сколько множеством связей и отношений, стоящих за гавеловским понятием Родины.

Важнейшую роль при этом приобретает языковое единство: пресловутая "русскоязычность" оказывается в этом варианте важнее, чем "русскость". Именно единство языка общения обеспечивает возможность прямой коммуникации, диалога, вне которых свободное самоопределение невозможно. Единство языка обеспечивает также функционирование "культурной инфраструктуры" страны: системы образования, СМИ, сети библиотек, музеев. При этом само по себе господство русского языка делает Россию русской. Власть языка по большому счету сильнее, чем любая власть, доступная людям. Но богатство культуры при наличии общего языка достигается за счет ее многообразия. И тогда уже нужны не русификаторские, унифицирующие усилия, а, наоборот, забота о воспроизводстве и развитии языков и культуры малочисленных народов, соцветие которых и составляет при таком подходе главное богатство России (а не угрозу ее распада, как в имперском варианте).

К развитию событий в сторону тюрьмы осознанно подталкивают лишь экстремисты, но неосознанно, не продумывая до конца всех последствий, - слишком многие. Об этой опасности - в ряду других и, кстати, отнюдь не адресуясь к России, - предупреждает Гавел (он говорил об этом в интервью Адаму Михнику). Его мысль имеет один очень важный аспект - она отвечает на вопрос о понятии Родины в правовой рамке. Любить свою Родину, работать на ее благо и процветание, принимая гавеловскую трактовку самого понятия Родины, может с равным правом любой ее гражданин в полном соответствии, заметим, с действующей Конституцией России, равно, впрочем, как и с конституциями всех развитых стран. В нынешних же наших обстоятельствах приходится иногда говорить о вещах удивительных, например, о праве на любовь к своей Родине, праве на патриотизм.

Патриотизм в рамках права не может быть национальным в этническом смысле. Либо мы будем патриотами России, где живут представители десятков национальностей, либо мы будем русскими (славянскими) национал-патриотами со всеми вытекающими отсюда последствиями. Для ясности можно сослаться на пример США, где англосаксонский патриотизм на уровне публичной политики просто немыслим. Не может мэр Вашингтона высказаться о "лицах латиноамериканской национальности": скандал будет на все западное полушарие... То, что у нас называется национальным патриотизмом, у них именуется расизмом. Здесь уместно вспомнить определение национализма, данное Эрнстом Геллнером, как принципа обязательности совпадения политических и национальных единиц.

К сказанному, правда, надо добавить, что до нынешней своей даже гипертрофированной "политкорректности" американцы шли без малого полтораста лет, линчевав в дороге немалое число негров. Но по проложенной-то дороге можно было бы двигаться и быстрее - если бы не опасность того, что движемся мы не в ту сторону: не к гражданскому, конституционному, а к этнонациональному патриотизму, прочь от действующего Основного закона России.

Второе и не менее важное добавление состоит в том, что все сказанное никоим образом не затрагивает национальной гордости русских: никто не посягает на героическую историю русского народа, на православие, на великую русскую культуру. Только не надо путать Гоголя с Гегелем: каждый народ имеет право культивировать свои традиции, гордиться своими достижениями, своим вкладом в мировую культуру (так же, впрочем, как имеет право на своих подлецов), но формой, релевантной этим правам, представляется не русская (славянская) политическая партия, а русский клуб, русская община, православная Церковь опять же - как форма клубной жизни, каковой только и может быть по отношению к своим прихожанам Церковь в светском государстве. Под клубом здесь подразумевается, конечно, не дом с колоннами, а сфера духовного общения людей, противостоящая сферам производства и быта.

В сущности, гражданское общество и представляет собой сложную популятивную систему подобных клубных форм организации жизни. Многообразие таких, в том числе неполитических, форм поистине безгранично, и их вполне можно было бы сгруппировать по идеям, задающим, согласно Гавелу, понятие Родины. Этнические сообщества, национальные общины оказываются лишь одной (хотя и важной) их разновидностью. При этом (этно)национальная гордость, этнонациональная идентичность - лишь одна из составляющих патриотизма. Между тем наши "профессиональные патриоты" не просто выпячивают эту идею в ущерб другим, а "приватизируют" и все другие, включая их систему, - отношение к Родине в целом, патриотизм.

Если оставить в стороне юридический аспект вопроса (подобная "приватизация" впрямую нарушает ст. 19 Конституции) и взглянуть в глубь этой темы, то легко увидеть корни возникающей коллизии. Эти корни находятся, как всегда, в самоопределении патриота, в его шкале ценностей. Что для нас важнее: Россия во всей многомерности нашего понятия о ней как о Родине либо этническая русскость, славянство, православие (возможны варианты, не меняющие сути дела)? Здесь должны быть расставлены все точки над "i". Какое единство мы хотим видеть в идеале: единство России и ее многонационального народа либо единство русских (славян, православных)? Действующая Конституция дает однозначный ответ на этот вопрос. Но и независимо от нее я утверждаю, что это два разных идеала, которые можно в той или иной мере согласовывать, но в наше время принципиально невозможно совместить. Выпячивание этнического начала, во-первых, нарушает равноправие граждан, а во-вторых, как следствие может привести только к двум результатам. Наиболее вероятна победа имперского "национал-патриотического" сознания и превращение России в "тюрьму народов". Менее вероятна гражданская война и последующий распад страны, как минимум отпадение от России Северного Кавказа.

Нынешняя ситуация неустойчива и требует жесткого самоопределения прежде всего от государства, провозгласившего себя правовым. Если оно начнет становиться таким не только на бумаге, но и фактически, т.е. будет проводить соответствующую культурную, национальную, региональную и внешнюю (по отношению к странам СНГ) политику, то Россия имеет все шансы воспрять и занять достойное место в ряду цивилизованных стран. Если этого не произойдет, если идеология "национал-патриотизма" будет расползаться и дальше, а государство - отступать под ее напором, теряя при этом основания называть себя правовым, нас ждет один из двух указанных выше малоприятных сценариев. Какой из них предпочтительнее? На мой взгляд, "оба хуже" - тем паче что они вполне могут сочетаться. Как показывает опыт новейшей истории, более или менее стабильное развитие и процветание возможно только в правовом государстве, но эта тема далеко выходит за рамки обсуждаемой.

Что же касается последней, то мой тезис в конечном счете прост: в правовом государстве не может быть льгот и исключений по части исполнения Конституции, а "национал-патриотизм" оказывается при ближайшем рассмотрении прямым ее нарушением. Конструктивной альтернативой идеологии национал-патриотизма выступает идеология патриотизма без прилагательных, предполагающая гавеловское понятие Родины и задействование - наряду с идеей патриотизма - еще двух не менее важных рамочных идей: диалога и права, обеспечивающих свободу самоопределения всех граждан страны, господство в ней правопорядка и власти правового закона в отличие от доминирующего пока закона власти. Дело за малым - распространить идеи права на идеологию межнациональных отношений и последовательно добиваться их реализации.

Версия гражданского, конституционного патриотизма, или патриотизма без прилагательных (поскольку в правовом государстве все должно быть конституционным) давно осознана и достаточно известна. Именно она господствует во всех странах, имеющих близкое к открытому общественное устройство. И наоборот закрытые, тоталитарные системы всегда строятся на основе национального или конфессионального (марксизм-ленинизм выступает здесь как форма религии) патриотизма. Это вовсе не значит, что конституционный патриотизм в одночасье снимает национальные проблемы. Это значит только, что он препятствует их возникновению, а если они уже существуют, то позволяет, во-первых, использовать их как двигатель мысли и общественного развития, а во-вторых, решать цивилизованным образом. В заключение надо заметить, что рассмотренный "академический" поворот темы отнюдь ее не исчерпывает. Вопрос о способах употребления патриотических чувств политиками требует специального обсуждения. Именно в этом контексте возникает известная оценка патриотизма как последнего прибежища негодяев, именно здесь надо искать ответ на вопрос "что делать?". Упомянутая оценка относится, конечно, не к патриотизму, как таковому, а к политическим спекулянтам и спекуляциям на патриотические темы; к ситуациям, в которых высокие патриотические чувства организуются, направляются и используются в корыстных политических интересах. Против таких злоупотреблений и направлена концепция конституционного патриотизма. Указанные спекуляции далеко не так безобидны, как кажется. Во-первых, непосредственно связанные с ними разговоры о "распродаже Родины" впрямую препятствуют подъему экономики России, а значит, и проведению реформ в целом. Во-вторых, пока подобные спекуляции будут оставаться безнаказанными, тень фашизма будет висеть над Россией. Понимают ли все это наши власти? Думается, что споры о дефиниции фашизма здесь не столь существенны. Куда эффективнее была бы государственная политика, направленная на последовательное проведение в жизнь идеологии конституционного патриотизма, и соответствующая переориентация работы исполнительной власти, СМИ и правоохранительных органов: юридических оснований здесь для начала вполне достаточно.