Как это было

Последние дни Берлинской стены. Фото ИТАР-ТАСС

Однако были и реалии. Я их тоже отлично видел. Германию нельзя было действительно оставлять в ситуации, аналогичной той, в какой она оказалась после "Версаля". Всерьез рассчитывать на то, что Германия войдет в Варшавский Договор, который уже трещал по всем швам, тоже было невозможно. И, конечно, наиболее важным моментом было то, что Германия в лице пока еще обоих правительств, а уж в лице Коля, безусловно и необратимо, стояла за вступление в НАТО...

25 мая, накануне моего визита в Вашингтон, в Москве побывал Миттеран. Я рассказал Миттерану о нашей полемике с Бейкером незадолго перед тем в Москве и задал вопрос:

- Что же будем делать дальше?

- В данной ситуации, - сказал Миттеран, - существуют объективные реалии, которые невозможно обойти. Ваша аргументация с Бейкером была очень искусна с диалектической точки зрения, в плане умения вести беседу. Но ведь ваш собеседник мог ответить вам, что он не занимается политической фантастикой. Действительно, ФРГ - член НАТО, и именно она - если называть вещи своими именами и отбросить дипломатическую оболочку происходящего - поглощает ГДР.

- Но ведь мы не говорим о "поглощении", - возразил я.

- Но и я никогда не говорю о "поглощении"! Просто сейчас, в беседе с вами, я называю реалии их именами...

Надо понимать также, - продолжал Миттеран, что ускорение процесса объединения Германии, начавшееся в ноябре прошлого года, опрокинуло высказывавшиеся на этот счет возражения. До этого на встречах в верхах ЕС Коль не осмеливался даже заикнуться об объединении. Но уже в апреле этого года можно было считать, что объединение произошло, по крайней мере в умах.

Мы договорились - каждый со своей стороны - добиваться эффективной и согласованной работы механизма "2+4". Правда, Миттеран был убежден, что никто, кроме СССР, не согласится, чтобы в этом органе рассматривался вопрос о союзах (блоках). Миттеран уверял меня, ссылаясь на знание ситуации в НАТО и господствующие там настроения, что мои идеи насчет Германии "вне блоков" или в составе обоих блоков или даже невхождения ее (по примеру Франции) в военную организацию НАТО будут отвергнуты. Хочу просто процитировать некоторые его высказывания на этот счет. "Лично я не вижу каких-либо возможностей запретить Германии сделать свой выбор, - говорил Миттеран. - Германия объединится, и она целиком впишется в НАТО. Кстати, это будет логично. Ведь Западная Германия уже входит в эту организацию, и именно она является наиболее сильным элементом будущего объединенного государства....Я не говорю "нет", если знаю, что на следующем этапе мне придется сказать "да". Если я скажу "нет" в вопросе о принадлежности Германии к НАТО, то я окажусь в изоляции в среде своих западных партнеров.

...Я просто не вижу, как вы можете добиться своего. Вы можете ужесточить свою позицию. Но такой подход станет источником дестабилизации в Европе. По всем остальным вопросам как-то договориться можно. Но вопрос о членстве в НАТО стоит особняком. Даже если вы добьетесь от немцев уступок, то они будут касаться не существа, а процедуры".

Из этого разговора мне стало ясно, что в вопросе о членстве Германии в НАТО я остаюсь (не считая самого германского канцлера) один на один с американцами.

И надо было выбирать - идти на открытый конфликт с ними и, по сути, со всей Европой, жертвуя всем тем, что было завоевано ради мира на Земле в ходе ликвидации холодной войны, или примириться с участием Германии в НАТО, что, откровенно-то говоря, имело больше психологическое (вернее даже, идеологическое значение), нежели военно-политическое. Реальной угрозы нашей безопасности от включения всей Германии в НАТО в условиях необратимости холодной войны я не видел, да ее и не было уже на деле.

К тому же очевидны были преимущества, которые наша страна получила бы, сыграв столь позитивную роль в объединении Германии. На порядок усиливался шанс иметь в ее лице надежного и мощного партнера, если не союзника, - и в международных, и в наших внутренних делах.

...Через несколько дней я прибыл в Вашингтон с официальным визитом. 31 мая в Белом доме германскому вопросу было уделено несколько часов. Что касается членства Германии в НАТО, то полемика была довольно жесткой. На каком-то особенно остром моменте спора Буш с некоторым даже раздражением констатировал: "У нас с вами тут фундаментальное расхождение".

Тем не менее исходя из того, о чем я уже писал и что побуждало меня искать компромисс, мы наконец вышли на формулу, которая более-менее отвечала реально сложившейся ситуации. Я воспроизвожу дословно по стенограмме ту часть дискуссии, которая касалась этой темы.

"Буш. И все же мне трудно вас понять. Может быть, потому что я не испытываю страха перед ФРГ, не вижу в этой демократической стране агрессивной державы. Если вы не поломаете своего психологического стереотипа, нам будет трудно договариваться. А договоренность возможна, ведь и мы, и Коль хотим сотрудничать с вами во всех областях.

Горбачев. Тут не должно быть неясности. Мы никого не боимся - ни США, ни ФРГ. Просто мы видим необходимость изменения отношений, ломки негативной и создания конструктивной модели в отношениях блоков.

Буш. Если Германия не захочет оставаться в НАТО - ее право выбирать иную участь.

Горбачев. Давайте сделаем публичное заявление по итогам наших переговоров: президент США согласился, что суверенная объединенная Германия сама решит, какой военно-политический статус ей избрать, - членство в НАТО, нейтралитет или что-то иное.

Буш. Выбирать союз - право каждой суверенной страны. Если правительство ФРГ - я рассуждаю чисто гипотетически - не захочет оставаться в НАТО, даже предложит нашим войскам убраться, мы примем этот выбор.

Горбачев. Значит, так и сформулируем: Соединенные Штаты и Советский Союз за то, чтобы объединенная Германия по достижении окончательного урегулирования, учитывающего итоги Второй мировой войны, сама решила, членом какого союза ей состоять.

Буш. Я бы предложил несколько иную редакцию: США однозначно выступают за членство объединенной Германии в НАТО, однако, если она сделает другой выбор, мы не будем его оспаривать, станем уважать.

Горбачев. Согласен. Беру вашу формулировку".

С этого момента можно считать, что германский вопрос, оставленный нам результатами Второй мировой войны, перестал существовать как проблема истории.

* * *

Подошел решающий момент в процессе объединения Германии. 15 июля канцлер Гельмут Коль приехал во главе большой делегации в Москву. Начались переговоры на высшем уровне, которые призваны были в принципе завершить этот процесс, оставив все остальное для "дипломатической техники".

Разговор носил и философский, и сугубо практически-политический характер. Канцлер начал с цитаты из Бисмарка, которая, как он сказал, ему очень нравится: "Когда Бог идет по истории, надо постараться ухватиться за край его одеяния". И продолжал: "Именно эти слова характеризуют наше время, особенно первую половину 90-х годов. Особая ответственность ложится на наше поколение, на людей нашего возраста. Мы не участвовали непосредственно в войне, но мы помним войну, видели ее ужасы... У нас есть опыт, которого нет у других. И мы должны в полной мере положить его на алтарь цивилизации".

Я поддержал его мысли. У нас действительно есть возможность, сказал я, сравнить прошлое и настоящее. Нынешнее поколение может быть лучше, но мы, наше поколение, обладаем уникальным опытом. Мы почувствовали шанс, который дает история. И наше поколение должно использовать этот шанс, сказать свое слово.

Канцлер привез по существу проект всеобъемлющего "Большого договора" между единой Германией и СССР. Я, в свою очередь, тоже передал канцлеру свои соображения. В ходе беседы мы по существу обговорили основные позиции, основное содержание будущих договоров. Мы исходили из того, что эти договоры, и прежде всего основной договор, должны охватить все аспекты политических, экономических, культурных и гуманитарных отношений, создать надежную, перспективную основу для взаимопонимания и сотрудничества между нашими народами.

Мы твердо договорились о важных принципиальных вещах, которые будут учтены и в основном договоре, и в других, а именно: объединенная Германия будет располагаться на территории ФРГ, ГДР и Берлина. Германия отказывается от претензий на перекройку границ. На этот счет уже приняты, сообщил Коль, две одинаковые резолюции Народной палаты ГДР и бундестага. Германия отказывается от ядерного, химического и биологического оружия. На переходный период на территории, которую занимает сейчас ГДР, не будет военных структур НАТО. Советские войска сохранятся на территории ГДР - там, где они сейчас располагаются, - на весь переходный период. Договорились о сроке пребывания советских войск: 3-4 года. Будут отменены четырехсторонние права и ответственность в отношении Берлина.

Разумеется, присутствовал и вопрос о членстве объединенной Германии в НАТО. Но оба мы исходили из того, что вопрос в принципе решен - в контексте договоренностей по всем другим вопросам, так или иначе с этим связанным.

В тот же вечер все мы вместе вылетали на Северный Кавказ, на мою родину. Канцлер давно этого хотел, обещая, в свою очередь, пригласить меня в свои родные места. Тем самым мы как бы скрепляли нашу политическую дружбу личными обязательствами быть верными данному слову, включали в "реаль-политик" эмоциональную составляющую.

Для продолжения переговоров, официальных по сути, но усиливаемых неформальной атмосферой общения, я предложил красивейшее место в горах - Архыз.

Архыз стал своеобразным символом германского объединения на советской земле. Основные принципиальные вопросы, как я уже сказал, были рассмотрены в Москве. В Архызе была осуществлена детальная проработка каждого из этих вопросов, определены рамки документов, которые предстояло принять.

Естественно, все вопросы, касающиеся важных аспектов германского объединения, должны быть оговорены и согласованы в рамках "2+4".

После продолжительной дискуссии договорились о характере и составе отдельного двустороннего договора относительно условий пребывания наших войск на территории объединенной Германии.

Главный же спор был вокруг нашего требования указать в договоре, что после ухода советских войск НАТО с ядерным оружием и своими складами не войдет на территорию бывшей ГДР.

Я настаивал на полной ясности: "Суверенным правом Германии будет решение вопроса о принадлежности к НАТО. Но и мы имеем право на полную, а не ущемленную безопасность. Поэтому мы должны быть уверены в том, что после нашего ухода страны НАТО не войдут на территорию ГДР с ядерным оружием". Канцлер принял к сведению мои озабоченности и занял конструктивную позицию: "...Очень хорошо. Еще раз попробую сформулировать все ясно и твердо. Полный суверенитет Германии означает, что после вывода советских войск на территории бывшей ГДР могут быть размещены любые германские войска, но их вооружение не должно иметь носителей ядерного оружия. На территории бывшей ГДР не будут размещены иностранные войска".

16 июля в Железноводске мы с канцлером устроили большую пресс-конференцию. Подробно и четко мы донесли до своих стран и мировой общественности соображения сторон об основных принципах и положениях предстоящих договоров и соглашений между СССР и полностью суверенной единой Германией, обрисовали перспективы их новых отношений, которые этими договорами, сказал я, "ставятся на основу стабильности, предсказуемости, доверия и плотного взаимодействия".

Я счел уместным отнести этот "рабочий визит канцлера" к крупнейшим международным событиям, связанным с фундаментальными переменами в европейской и мировой политике. "Мы уходим, - подчеркнул я, - от одной эпохи развития международных отношений и вступаем в другую. Как мы полагаем, это будет эпоха длительного мира".

* * *

12 сентября в Москве окончились переговоры по формуле "2+4". Министры иностранных дел США, СССР, Франции, Великобритании, ФРГ и ГДР подписали "Договор об окончательном урегулировании в отношении Германии". С этого момента немцы были освобождены от всех обязательств и ограничений, наложенных на них державами-победительницами в 1945 году. Единая Германия стала полностью равноправным членом международного сообщества.

После подписания Договора в рамках "2+4" я встречался в Кремле с Лотаром де Мезьером, потом с Гансом-Дитрихом Геншером - человеком, с которым, можно сказать, мы "начинали". Он был взволнован: "С момента нашей первой встречи четыре года назад, летом 1986 года, много времени прошло... Сегодня сбылась мечта моей жизни... Без всякой патетики хотел бы сказать, что немецкий народ знает и никогда не забудет, что обретением своего единства он обязан прежде всего Вашему личному вкладу... Ваши смелость и прозорливость сыграли здесь решающую роль. Всем ясно, что все произошло благодаря Вашей политике последних лет...

Не думайте, что мы не понимаем, насколько нелегко Вам это далось. Доверие, которое Вы оказали немцам, будет оправдано. Советский народ никогда не будет разочарован. Времена изменились, уроки истории мы запомнили и видим будущее лишь в добрососедстве и сотрудничестве. Советский Союз и единая Германия - гораздо более перспективное уравнение, нежели Советский Союз - и две разные Германии".

Не могу, кстати, не отметить ту огромную роль, которую сам Ганс-Дитрих Геншер сыграл в объединении Германии мирным путем, в согласии с европейским сообществом. И она, эта роль, мне кажется, не оценена в полной мере нацией.

Хотел бы вообще высказаться о заслугах по данному поводу. В прессе, да и в германском обществе до сих пор возникает тема - кто главные герои объединения Германии?

В советские времена у нас ходила ядовитая шутка. Может, кто из немецких читателей знает, что Владимир Ленин, участвуя в субботнике в 1919 году, подставил плечо под бревно, которое несли четверо рабочих. Шли годы и десятилетия, и претендентов на то, что именно они несли вместе с Лениным это бревно, становилось все больше. В результате, если пришлось бы признать все заявленные амбиции, то бревно должно иметь длину полтора километра.

Так бывает и с подлинными историческими событиями. В 1997 году 3 октября День объединения Германии отмечался в Штутгарте. Бургомистр произнес заглавную речь, сказал, между прочим, следующее: "Считается, что мы многим обязаны президенту Бушу, Америке тем, что объединились. Нет! Этим мы обязаны только им!" Буш присутствовал и не возражал. Я в эти дни находился в Лейпциге. Выступал перед большой аудиторией. И сказал: "Главными героями объединения являются немецкий и советский народы!"

3 октября 1990 года вступил в силу договор об объединении ФРГ и ГДР. Этот день стал национальным немецким праздником. На следующий день было создано общегерманское правительство. В течение последующей недели бундестаг и бундесрат одобрили Договор об окончательном урегулировании в отношении Германии.

30 октября бундестаг ратифицировал Договор об условиях временного пребывания и планомерного вывода советских войск с территории ФРГ. В течение октября-декабря документы, относящиеся к внешним аспектам объединения Германии, были одобрены соответствующими инстанциями Соединенных Штатов, Франции, Великобритании. Верховный Совет СССР ратифицировал договоры, связанные с объединением Германии, в марте и апреле 1991 года - после неоднократно возобновлявшейся и временами довольно острой полемики в Комитете Верховного Совета по международным делам. Сказывалась неосведомленность или безнадежно заидеологизированное представление о характере и ходе мировых событий, о реальном положении и возможностях Советского Союза, были и просто предубеждения. Однако сам факт трудного прохождения договоров на пути к ратификации свидетельствовал о том, насколько еще болезненно ощущались трагические последствия войны в нашем обществе.

* * *

9-10 ноября я прибыл в Бонн - столицу теперь уже единой Германии.

После краткой встречи с президентом Рихардом фон Вайцзеккером и канцлером Колем во дворце Шаумбург состоялось торжественное подписание пакета основополагающих советско-германских соглашений.

Остаюсь в полной уверенности, что если бы был сохранен Советский Союз, все то, что тогда было затверждено и по поводу чего мы с канцлером столь убежденно и искренне говорили перед лицом всего мира, послужило бы благу народов - наших двух, Европы, всего мира - в гораздо большей степени, чем это произошло в действительности.

Объединение Германии, оформленное в международно-правовых актах, встретило единодушное одобрение всех 34 государств - участников Парижского совещания на высшем уровне (20-21 ноября 1990 года). Таким образом, единая Германия признана была в качестве нового фактора, причем весьма значительного, в общеевропейском строительстве на основах доверия и долговременного сотрудничества.

Так поставлена была последняя точка в 40-летнем разделении великой нации и Европы на два лагеря.

Трудно переоценить значение объединения Германии с точки зрения интересов Советского Союза. Прежде всего это освобождало нас от того бремени, которое было связано с необходимостью держать в ГДР крупную военную группировку, что требовало больших расходов. Советско-германские отношения становились на качественно новую основу, что открывало принципиально новые возможности для нашего сотрудничества в различных областях - экономической, научно-технической, культурной. Советскому Союзу такое сотрудничество сулило немалые выгоды.

Сотрудничая между собой в русле нового политического мышления, два крупнейших и самых сильных европейских государства могли бы благотворно влиять на мировую политику и мировую экономику.

Объединение Германии внесло новые черты в политическую конфигурацию Европы. До этого Западную Германию называли экономическим гигантом и политическим карликом. Конечно, в 80-е годы ФРГ уже не была политическим карликом, но не могла и использовать свой политический потенциал в той мере, в какой это соответствовало бы ее экономическому потенциалу.

С этим, в свою очередь, связана перспектива преодоления разрыва в уровнях и качестве жизни между Западной и Восточной Европой. От участия в решении этой задачи Германии (и Западу в целом) не уйти. Все политические, экономические, социальные, экологические проблемы в обеих частях Европы сплетены в один тугой узел. Пытаться игнорировать эту реальность - значило бы в конечном счете ставить под угрозу собственные интересы.

Наконец, объективно повышалась и роль Германии в создании новой архитектуры безопасности, охватывающей всю Европу. При этом и мы, и немецкие лидеры исходили из того, что партнерские отношения между Германией и Советским Союзом - один из ключевых элементов любого серьезного проекта общеевропейского строительства.

Наша позиция была рассчитана на длительную перспективу. Это была стратегическая позиция, предусматривавшая прочное и необратимое сотрудничество между Советским Союзом и Германией. "Большой договор" определял рамки такого сотрудничества и закладывал его основы на десятилетия вперед.

* * *

Но события в Советском Союзе развертывались, к сожалению, по другому сценарию, 1990 год, когда два германских государства шаг за шагом продвигались к объединению, когда вырабатывались его государственно-правовые и международно-правовые рамки, в Советском Союзе стал годом "парада суверенитетов".

Вошедшие во власть на местах силы ради собственных честолюбивых и корыстных амбиций затуманили людям мозги, обольстили иллюзиями, будто порознь будет лучше и легче, отравили националистической демагогией. И в конце концов обманули, посулив в Беловежской Пуще, когда решали покончить с СССР, сохранить общее государство под видом СНГ, которое стало лишь прикрытием для растаскивания страны.

Итак, мы имеем и два противоположных итога: договорное объединение ГДР и ФРГ, с одной стороны, беловежский сговор лидеров трех советских республик, совершивших фактически государственный переворот, направленный на ликвидацию союзного государства, - с другой.

Объединение Германии было воспринято большинством советских граждан с пониманием, спокойно. Конечно, было определенное недовольство со стороны части военных, дипломатов, идеологического партийного аппарата. Но претензии и спекуляции на эту тему возникли в основном позже, после объединения Германии, когда у нас резко обострилась внутриполитическая борьба, и особенно после распада Союза, когда вся ситуация в российско-германских отношениях оказалась иной, чем предполагалось.

Были подорваны те предпосылки, которые в годы перестройки закладывались в основу будущих отношений с Германией. Многое из того, что мы намечали и ожидали, предстало в другом свете. Обострилась полемика - кто выиграл, кто проиграл, кто какие имел заслуги и какие грехи по ходу решения задач, связанных с германским вопросом. Такую полемику подогревало и стремление определенных кругов в США и некоторых других странах истолковать окончание холодной войны как "победу" Запада. Это спровоцировало в России всплеск негативных оценок внешней политики периода перестройки.

Что касается объединения Германии, то полемика дальше спекулятивных заявлений какой-то части ученых и политиков, мол, Горбачев в германском вопросе продешевил, не пошла. Отношение же к немцам, вообще к Германии кардинально изменилось в позитивную сторону. И это самый главный итог, незаменимый капитал, который уже работает и дает дивиденды и для нас, и для немцев.

Что получилось и что не получилось в действительности? К сожалению, возможности сотрудничества двух государств, которые открылись в результате объединения Германии, не были в полной мере использованы. В основном вина за это лежит на нас самих - распался Советский Союз. Это не могло не отразиться в целом на российско-германских отношениях. В какой-то мере изменившаяся ситуация сказалась и на внешней политике ФРГ. В российско-германских отношениях возникли определенные проблемы, которые, думаю, не появились бы, если бы Советский Союз продолжал существовать.

Некоторые российские деятели из так называемых национально- патриотических кругов постфактум стали утверждать, что объединение Германии могло бы быть достигнуто на более выгодных условиях. У нас есть люди, которые считают: надо было с них "содрать семь шкур". Я такой подход отвергаю. Он был бы и аморальным, и просто глупым. Мы стремились установить отношения взаимного доверия и основанного на доверии сотрудничества. О каком доверии можно было бы говорить, если бы мы подходили с такой позиции? Это было бы оскорбительно для немцев и недостойно нашего великого народа. Тем более когда в объединенной Германии мощно проявилось чувство благодарности к России.

В 90-е годы мне пришлось неоднократно бывать в Германии, встречаться с политиками, бизнесменами, выступать перед ними, в частности на темы российско-германского экономического сотрудничества. И я мог убедиться, что в немецких деловых кругах сохранилось благожелательное отношение к России, искреннее желание работать на российском рынке, оказывать помощь в наших преобразованиях. Но то, что происходило в эти годы в России - спад производства, постоянное изменение правил, коррупция, рост преступности, - это не могло не отразиться на восприятии России как делового партнера. Впрочем, немецкие предприниматели и в этих условиях старались что-то делать - договаривались о совместных проектах, совместных предприятиях, оказывали помощь в подготовке российских менеджеров и т.п. Германия осталась крупнейшим торгово-экономическим партнером России. Но возможности, которые были заложены в наше экономическое сотрудничество при объединении Германии, оказались в значительной мере утраченными. Содействуя объединению Германии, мы исходили, в частности, из открывавшихся тем самым возможностей совместного участия двух крупнейших европейских государств в строительстве новой Европы. Но ситуация изменилась, и многое пошло не так, как могло бы идти.

Помимо объективных обстоятельств, не могу не отметить некоторые, скажем так, поспешные шаги канцлера, шедшие вразрез с его обещаниями и патетическими заявлениями - публичными и один на один.

Вскоре после августовского путча канцлер Коль, выступая 4 сентября 1991 года в бундестаге, четко и недвусмысленно выразил солидарность с законным советским руководством. И в то же время в ходе визита Ельцина в Бонн представители ФРГ и Российской Федерации подписали совместное заявление, которое ставило российско-германские отношения как бы в один ряд с советско-германскими отношениями. Сразу после августовского путча, вслед за Россией и не дожидаясь решения союзных властей, Германия признала независимость балтийских государств.

К этому времени европейский процесс фактически застопорился. Западные державы стали отходить от принципов, провозглашенных в Парижской хартии для новой Европы. Это касается и немецкой внешней политики. Прежде всего я имею в виду поспешное, неожиданное для многих признание Германией самопровозглашенной независимости Хорватии и Словении, входивших в состав суверенной Югославии. Это подтолкнуло этнический сепаратизм в других частях Югославии и способствовало ее распаду, что привело к затяжной кровопролитной гражданской войне.

Серьезный удар по планам общеевропейского строительства нанесло решение о расширении НАТО, принятое при активном участии Германии. Между тем в 1990 году говорилось об историческом шансе "поставить на новую основу изначальное единство нашего континента", о намерении "следовать успешным курсом СБСЕ", о том, что СБСЕ будут рассматривать как "двигатель общеевропейской политики мира", и т.п. Вопреки этим заявлениям на первый план была выдвинута НАТО в ущерб роли СБСЕ.

Я не разделяю преувеличенных страхов по поводу расширения НАТО, но считаю это решение ошибочным. Повышение международной роли западного военного альянса уводит в сторону от насущных задач общеевропейского строительства. Его будущее остается неопределенным. Новые разделительные линии между различными регионами Центральной и Восточной Европы препятствуют общеевропейскому строительству. У Запада нет цельной концепции мирного порядка для всей Европы.

Фактически НАТО стала присваивать себе функции наведения порядка в связи с конфликтными ситуациями за пределами сферы своей ответственности. Так НАТО действовала на Балканах в связи с конфликтами в Боснии, а потом в Косово. Европейский процесс, таким образом, нарушился, он приобрел какой-то деформированный, асимметричный характер. На Западе его стали отождествлять с расширением западной системы союзов - Европейского союза и НАТО, их избирательным распространением на другие европейские государства. И в это же время налицо противодействие Запада любым проявлениям интеграционных устремлений на постсоветском пространстве. Они произвольно интерпретируются как выражение имперских притязаний России. Соответственно этому политика в отношении новых независимых государств во многом строится на том, чтобы попытаться подтянуть их к Западу и противопоставить России. Эта линия и бесперспективна, и опасна.

Проблемы европейской безопасности и сотрудничества, европейского единства остаются. Они выглядят теперь иначе, чем это было на предшествующем этапе.

Все это, однако, не может умалить значения российско-германских отношений. Цивилизационные предпосылки для нашего взаимодействия и межнациональной дружбы в процессе сплочения Европы и всеобщей глобализации - налицо. Российско-германский фактор и в том и в другом мог бы сыграть оригинальную и очень значительную конструктивную роль - в своих и общих интересах. Мое горячее желание - мне уже приходилось писать об этом, - чтобы все позитивное, что было накоплено в отношениях между нашими странами на рубеже 90-х годов, не было утрачено ни Россией, ни Германией в нынешнее трудное время.