Петр Спивак
Он жил в мире книг. «Архивны юноши» – пушкинское определение этой породы людей.
Петр Соколов. Портрет Дмитрия Веневитинова. 1827. Государственный музей А.С.Пушкина
Можно ли быть поэтом, вообще в широком смысле слова артистом, если вокруг – несвобода или просто непросвещенное общество? Казалось бы, слагает человек строчки, никого не трогает... Фокус, однако, хотя бы в том, что сама логика этого занятия ведет к его расширению. К вбиранию иных, смежных специальностей.
26 сентября 1805 года в одном из знатных и именно что просвещенных московских домов родился Дмитрий Веневитинов, поэт, критик и философ (не говоря уже об опытах в прозе). Причем поэзия и философия для него не существовали раздельно. «Философия есть истинная поэзия, а истинные поэты были всегда глубокими мыслителями, были философами», – писал он. У слова «философ» в русском языке был аналог-калька – «любомудр»; в Москве действовало тайное – эта подробность говорит о многом – Общество любомудрия (во главе с Владимиром Одоевским), секретарем коего состоял Веневитинов. Но была и еще одна форма самоорганизации культурной среды, универсализму подобного рода соответствовавшая как нельзя лучше. А именно – издательская, журнальная.
С 1827 года начал выходить историко-философский журнал «Московский вестник». Отделы – поэзия, история, философия, естествознание, а объединение их под одной обложкой – своего рода магический жест: так происходит рождение культурного контекста. Веневитинов – неформальный глава журнала (редактором был Михаил Погодин), автор его программы. Но... несчастное стечение обстоятельств: переезд в Петербург на новое место службы и там простуда, да еще после трехдневного ареста (по подозрению в связи с декабристами). Веневитинов умер в марте 1827 года, двадцати одного года от роду. «Душа сказала мне давно:/ Ты в мире молнией промчишься!/ Тебе всё чувствовать дано,/ Но жизнью ты не насладишься». Поэты все знают наперед.
И у них, поэтов, рифмуются не только строки, но и биографии. Причем стих может быть без рифм, а вот жизненные сюжеты отзываются непременно. Другая эпоха, другая страна, другая культура, и тем выразительнее перекличка, в том числе в такой ее форме, как разительное различие вплоть до противоположности. 26 сентября 1888 года появился на свет крупнейший англоязычный поэт XX столетия Томас Стернз Элиот (ум. 1965). Почему «англоязычный», а не американский, как можно было бы сказать по месту рождения и в течение многих лет – жительства? Родившийся в глубоко укорененной в Америке и очень религиозной семье, он чувствовал себя в этой стране во многом чужим. Европа была ему ближе, потому что философская углубленность элиотовской лирики американскому обществу давалась трудно. Новый Свет, молодая нация, еще не наросла культурная толща... И он перебрался в Европу, жил в Марбурге (привет Ломоносову и Пастернаку), стал британским гражданином. Не выпуская, конечно, из поля зрения своего американского адресата.
Позволю себе рискованную метафору: Элиот – это Веневитинов, который родился в свободной стране и избежал ранней смерти. Сходства много: ведь тоже ранний талант (стихи писал с 14 лет), публикации и редакторская работа в литературном журнале. А когда он, уже нобелевский лауреат, ушел из жизни, наш будущий лауреат этой премии, в то время ходивший в молодых и непечатаемых поэтах Иосиф Бродский посвятил его памяти стихотворение, где обыгрывались мотивы поэзии Элиота, его переживание неуютного, пустотелого мира. «Бесплодная земля», «Полые люди» – это названия его поэм, которых у нас тогда не читали. Так, кое-что доносилось цитатами у других. «Вот так вот света конец наступает, без взрыва, со стоном он умирает» (в другом переводе: «не взрыв, но всхлип»). Потом пришла пора услышать и другое, тоже нам созвучное. «Истинная поэзия воспринимается прежде, чем понимается». «Демократия восторжествовала, и теперь быть личностью стало еще труднее, чем раньше». Это последнее наблюдение – из области все тех же трений с Америкой. Демократии, массовому началу в просвещенном обществе должен быть противовес, тормоз в виде того же просвещения и/или аристократичности. Тогда получается демократия либеральная.
На стихи Элиота есть, между прочим, весьма популярное музыкальное сочинение – мюзикл Эндрю Ллойда Уэббера «Кошки» по мотивам его сборника, адресованного детям. Философично не меньше, чем «Винни-Пух». И еще одна календарная перекличка, тоже из мира музыки. Ровно на 10 лет младше Элиота был другой великий американец – композитор Джордж Гершвин (ум. 1937), которому с большим успехом удавалось скрестить традиции классиков с новыми ритмами и с популярным началом. И сейчас его «Рапсодию в блюзовых тонах» и оперу «Порги и Бесс» относят к классике. Можно сказать, что это постклассика, – в общем, полная свобода суждения, никакого железобетона.
Свобода – жизненно необходимая вещь.
