Петр Спивак
Белый воротник, галстук бабочкой... А в музыке своей Модест Мусоргский был приверженцем народной песенности.
Фото 1870 года
Теория вероятностей, наверное, побоку – какой-то особенный у этого дня акцент. Музыкальный, и прежде всего певческий, вокальный. Назову здесь и Леонида Утесова (1895–1982), о котором мне уже случалось писать, и Георга Отса (1920–1975).
Но на всякий текст, как известно, найдется управа в виде контекста. К музыке это тоже относится. Нашего соотечественника Модеста Мусоргского, родившегося 21 марта 1839 года (ум. 1881), прославили прежде всего оперы («Борис Годунов», «Хованщина»), песни, романсы. Понятно, что звучание (в широком смысле слова) всего этого определялось литературной основой. Даже если не принимать во внимание литературоцентризм русской культуры.
Знаменитая «Могучая кучка», в которой Мусоргский был одной из главных фигур, была во многом аналогом «натуральной», или «гоголевской», школы русской прозы. Тенденция очевидна: сближение музыкальной гармонии с неприглаженной жизненной правдой, во-первых, и с духом народности, во-вторых. А может быть, даже в обратном порядке. Мусоргский стремился выразить эту сермяжную правду – и получался контраст, режущий слух современников. Причем вовсе не отсталых и не пуристов, а, например, Николая Римского-Корсакова, который автора «Бориса Годунова» основательно редактировал. Своеобычность Мусоргского, конечно, при этом многое теряла.
Пожалуй, уместно здесь будет сказать несколько слов о предмете, который обычно становится поводом для сплетен и пересудов, – об алкоголизме у творческого человека. В случае Мусоргского мне вспоминается работа видного нашего культуролога Игоря Яковенко: употребление спиртного – не что иное, как способ медиации, совмещения сущего и должного в ответ на запрос смущенного культурного сознания. А вот лишний раз перемывать композитору косточки было бы как раз мелкой суетою.
Миновала эпоха в истории русской культуры вообще и литературы в частности, и наступил Серебряный век. 21 марта 1889 года родился певец, поэт и актер Александр Вертинский (ум. 1957). По всем статьям – Мусоргскому разительная противоположность. Утонченная, подчеркнуто салонная изысканность, вплоть до грассирования, из-за манерности которого Станиславский не пожелал принять Вертинского в труппу Художественного театра. Ориентация на поэзию Блока, Ахматовой (одни романсы на ее стихи чего стоят), футуристов. Актерская маска белого Пьеро, а потом черного, траурного... Вдумаемся, однако: не стали ли антиподы Мусоргский и Вертинский вехами одного и того же освободительного движения эстетики – к равноправию всех сфер действительности?
Потом, ясное дело, был бег, по булгаковскому определению. Вертинский, кстати, закончил ту же, что и Булгаков, Первую Александровскую гимназию в Киеве, где разворачивается действие «Дней Турбиных». Свою эмиграцию Вертинский позднее списывал на жажду приключений – возможно, лукавя перед собой; приключения на свою голову легче было найти не в Шанхае, Варшаве и Париже, куда занесла его судьба, а в более близких краях. Куда более естественна, на мой взгляд, другая мотивировка: французское воспитание, как у дворян века XIX.
Но, так или иначе, в 1943-м Вертинский вернулся. Снова стал давать здесь свои концерты, однажды снялся в кино («Заговор обреченных», об американских кознях против народов Югославии) и даже был пожалован за кинороль Сталинской премией. Представим себе этот гротеск: сталинский лауреат Пьеро... И сделаем себе зарубку: надо обдумать.
Вернемся пока к Франции, к ее историческим хроникам, еще не перешедшим тогда в литературные и оперные сюжеты. В один и тот же день, 21 марта 1804 года, произошли два противоположных по сути своей события. В Париже Сенат утвердил Гражданский кодекс Наполеона – законодательный акт поистине грандиозный по своему значению. А во рву Венсенского замка, недалеко от столицы, по приказу того самого Наполеона был расстрелян принц Луи Антуан де Бурбон-Конде, герцог Энгиенский, обвиненный – облыжно – в подготовке заговора. Ну а ровно через 10 лет, 21 марта 1814-го... Чистый Гегель: тезис, антитезис, синтез. В тот день русские, австрийские и баварские войска разбили французскую армию при Арси-сюр-Об. Что сделало неизбежным падение Парижа.
Свобода интерпретации безгранична. Одни извлекут отсюда моральный и/или политический урок. Другие посетуют на внеморальность истории. А что касается драматургии, литературной и музыкальной, на исторические темы, то не прошли ли ее времена? Мусоргский работал в атмосфере государствообразующей мифологии. Как бы не пришло сегодня кому-то в голову сочинить нечто подобное о России, встающей с колен? Похоже, камерность и салонность сегодня адекватнее, чем эпические хоры и пляски.
