Новая технология бывает повыигрышнее, чем алхимические чудеса.
Иоганн Бёттгер демонстрирует результаты экспериментов королю Августу Сильному. Фреска Пауля Кисслинга. 1880
Тварь я дрожащая – или человек и потому право имею? Вечный вопрос. Особенно мучителен он тогда, когда речь идет о человеке, чье бытие так или иначе отягощает ближних, отравляет их существование.
Русский психиатр Сергей Корсаков, родившийся 3 февраля 1854 года (ум. 1900), имел дело как раз с такими пациентами. (Почему-то хочется сказать – электоратом, хотя слово как будто из другой оперы.) О чем говорить, если докторская диссертация Корсакова называлась «Об алкогольном параличе»? Это вам не благородная мания величия.
Многочисленные душевные заболевания, изученные Корсаковым, способны вывести из себя кого угодно. От нарушения памяти, сопровождающегося потерей ориентации в пространстве и времени, до недуга, латинское поименование которого – Paranoia hyperphantastica – вряд ли нуждается в переводе. И что прикажете с этим делать? Точнее, не с этим, а с человеком, коему поставлен подобный диагноз?
Корсаков много ездил в европейские страны, изучал тамошний опыт. Но самой близкой ему системой лечения оказалась та, которую предложил английский психиатр Джон Конолли. Суть ее заключается в двух словах: no restraint, то есть никаких стеснений. Смирительные рубашки, связывание – все это Корсаков считал недопустимым. И подчеркивал: «Введение нестеснения ставит неминуемое требование сразу все улучшить, а это сразу же меняет и отношение больного к врачу, так что даже небольшое выражение несогласия со стороны последнего будет действовать дисциплинирующим образом, и этим можно заменить «лечебное действие рубашки».
У Корсакова была среди больных и их родственников добрая слава. Но на чем она основывалась? Прежде всего на моральной чистоте, бессребреничестве. Общественное сознание, похоже, не готово было осознать, что он работал не только как врач и ученый, но и как правозащитник (самого этого термина тогда, кажется, не было). Между тем это, я думаю, более высокая ценность.
И вот здесь стоит зафиксировать очень важное явление: профессионал высшего класса не замкнут в рамки своей профессии. Он ее расширяет. И умеет сочетать разные специальности, скажем так. Что, конечно, явление в истории человечества не новое. Более того – издавна известное в самых разных проявлениях.
Уроженца и подданного Саксонии Иоганна Фридриха Бёттгера – он родился 4 февраля 1682 года и умер в 1719-м, – энциклопедии и справочники характеризуют так: «Немецкий алхимик, изобретатель европейского фарфора». Вроде бы фарфор – это не золото и не философский камень. Но все было именно так: Бёттгер увлекался оккультными и алхимическими опытами, и слухи о них дошли до короля Пруссии Фридриха Вильгельма I, который приказал его схватить. Бёттвег бежал в Дрезден, под покровительство Августа Сильного, курфюрста Саксонии и Польши, остро нуждавшегося в деньгах. Но на усилия по добыванию золота алхимик оказался скуп, был арестован и отправлен на принудительные работы. Что-то слышится родное...
Бёттгеру повезло: комендант крепости, математик и минералог, поставил перед ним задачу найти нужный состав керамического сырья, чтобы научиться делать фарфор взамен китайского. И узник добился успеха. В итоге была создана знаменитая мейсенская мануфактура, которую Бёттгер и возглавил. Но экспериментов по добыче золота он не прекращал. И при этом еще несколько лет дожидался освобождения, а под наблюдением находился до самой смерти.
В более поздние времена вошли в обиход более гуманные способы диверсификации нашего труда (и самовыражения). Послужил тому, разумеется, капитализм: принудительные работы с ним плохо совместимы. А когда речь идет о людях искусства, то возможностей материального обеспечения у них больше, чем обычно кажется.
4 февраля 1900 года появился на свет Жак Превер (ум. 1977), один из виднейших французских поэтов. Выходец из аристократической семьи, он с 14 лет вел богемный образ жизни на парижских бульварах, дружил с Пикассо, Дали и многими другими. Дружил, сохраняя некоторую дистанцию, отходя в сторону, когда заходила речь о левых политических инициативах. А богема, какою ее видел и знал Превер, материализовалась потом в фильмах, поставленных по сценариям Превера. Кинодраматургия стала второй профессией и ипостасью Превера, придала устойчивость его образу жизни. Суд времени эти фильмы выдержали не хуже, чем его стихи. «Набережная туманов», «Дети райка»... Живая жизнь парижских бульваров. А параллельно этому – преверовские верлибры, живой безрифменный стих. Три миллиона тиража собрал сборник стихов «Слова», изданный в 1946-м. Сколько было зрителей у фильмов – подсчитать трудно.
Что нужно творческому человеку? Чтобы спокойно творить. То есть чтобы не мешали. Одно время Преверу грозил призыв в армию. И он притворялся сумасшедшим. «Притворялся» и «творил» – однокоренные слова. Бывает и такое проявление личностного многообразия.