Петр Спивак
Что открыл Луи Буссенго, то сегодня знает любой школьник. Кто-то должен был быть первым.
Фото из собрания USA National Library of Medicine
Я знаю, что я ничего не знаю. Нестареющая формула мудрости. Заглянешь в любой календарный листок – и обнаружишь, что жили когда-то люди и не ведали очевидных вещей, усваиваемых самое позднее на студенческой скамье.
Итальянский математик Лодовико Феррари, родившийся 2 февраля 1522 года, нашел общее решение уравнений четвертого порядка, то есть таких, в которых фигурирует неизвестное, возведенное в четвертую степень. Сейчас это рутина, а тогда было открытие. К тому же невостребованное: публикации Феррари не дождался и умер в 1565 году. По-видимому, был отравлен сестрою или ее любовником. От средневекового мрака тогда еще толком не ушли.
Я не говорю уже о временах, когда образование было доступно лишь избранным, а подавляющее большинство населения было неграмотно. Если возраст для усвоения каких-то элементарных истин упущен, то уже навсегда. В советской Москве 2 февраля 1919 года открыли первый рабочий факультет, на новоязе – рабфак. Замечательный писатель Израиль Меттер, преподававший когда-то в учебном заведении подобного типа, описал потом нелепые наглядные пособия, с помощью которых втемяшивал ученикам аксиомы Евклида. Безнадежное было дело.
И с совсем иным чувством читаешь жизнеописания людей, первыми увидевших мир по-новому, в неизвестных прежде координатах и категориях. 2 февраля 1802 года родился Жан Батист Буссенго (ум. 1887), французский химик. Или, точнее говоря, агрохимик, – он был одним из создателей этой научной дисциплины. Экзотическая была у него биография: он занимался геологическими и метеорологическими исследованиями в Южной Америке, будучи горным инженером в армии Симона Боливара. Вернувшись во Францию, стал участвовать в политике и был даже лишен профессорской должности за активные республиканские выступления. Но не менее радикально звучали научные концепции Буссенго. И здесь уместно будет просто перечислить все по пунктам.
Круговорот веществ в природе – общеизвестное фундаментальное представление, которое ввел Буссенго. О наличии азота в растениях знает сегодня любой школьник, Буссенго доказал это первым. Опираясь на этот факт, он предложил вносить в почву азотные удобрения. То, что растения получают углерод из углекислого газа атмосферы, – тоже открытие Буссенго...
Общедоступный свод знаний имеет, помимо всего прочего, такую особенность: имя автора или первооткрывателя, жанровые и прочие определения, принадлежность к той или иной национальной культуре во многом случайны и теряются где-то в тумане. Сегодня исполняется 200 лет со дня рождения Евгена Гребенки (1812–1848), одного из родоначальников украинской художественной литературы. В этом качестве его, конечно, знают у нас мало; в лучшем случае западет в память один-другой абзац из школьного курса. И произведения Гребенки-прозаика, пожалуй, уже памятники прошлого, не более того. Зато одно сочинение Гребенки знают решительно все – только, конечно, не догадываясь, кому оно принадлежит. Это стихотворение «Черные очи», оно же романс «Очи черные», который в переводах на разные языки поют во всем мире. Романс этот привычно называют цыганским, а написан он украинцем Гребенкой и положен на музыку Флорианом Гербелем, немцем по происхождению. К вопросу о тщете этнической и узконациональной идентификации в культуре.
Романс этот – из разряда вне- или всевременного. Но надо заметить, что занимавшие Гребенку остросоциальные, злободневные темы, связанные с крепостническими нравами и установлениями, содержат некий ресурс актуальности, ее запас всерьез и надолго. В самых неожиданных контекстах.
Вот цитата из книги, написанной более чем через сто лет после 40-х годов, когда работал Гребенка, и тоже на периферии нашего имперского пространства. «В сущности, здесь происходило нечто похожее на то, что было в царской крепостной России: барин имел право наказать своего холопа, выпороть, продать, выменять на суку, но жить без крепостного он не мог. Великий русский писатель Гончаров в своем знаменитом романе «Обломов» мастерски запечатлел все это. Помещик Илья Обломов не только не может существовать без своего крепостного Захара, но и сам делается в какой-то степени его рабом...»
Я процитировал одну из первых глав мемуаров «Лес Богов», главной книги литовского писателя Балиса Сруоги, который родился 2 февраля 1896 года (ум. 1947). В молодости близкий к русским литературным кругам Серебряного века, он преподавал в Каунасе русскую литературу и фольклор. А в 1943 году стал узником немецкого концлагеря Штутгоф недалеко от Данцига и литовской границы. Лес Богов – название местности, где этот лагерь находился. Вышедшая у нас в 1957 году, книга эта не то что не была замечена, но обсуждалась, как правило, под сурдинку. Что немудрено: жизненный материал только-только стал открыт для подсоветской прессы, но, мало того, выбивалась из общего потока авторская интонация. О запредельном античеловеческом явлении Сруога сумел написать в отстраненно-ироничной манере, которую в какой-то степени можно сравнить, например, с рассказами польского писателя Тадеуша Боровского. О катастрофичном, гибельном пути мировой культуры Сруога, кажется, первым произнес слова, ставшие крылатыми: от барокко к бараку. Теперь это повторяют многие и вряд ли знают, кто их автор. Да и реальность, за этим стоящую, не очень осознают.
Вечный сюжет.
