Петр Спивак
Предстоятель Церкви – фигура властная.
Патриарх Адриан. Парсуна неизвестного художника. Начало XVIII века.
Из книги «Мир русской истории». М., 2004.
Серьезная штука – власть со всем, что имеет к ней касательство. Настолько серьезная, что все время оборачивается смехом и/или курьезом.
На сегодняшнем календарном листке – какое-то гротескное соседство дат. День открытия Америки Колумбом (1492), неофициальный российский День кадровика и годовщина первого выступления (1928) Ансамбля красноармейской песни. С последним из упомянутых событий хорошо гармонирует неформальное выступление Хрущева на Генеральной ассамблее ООН в 1960 году, когда он стучал ботинком и обещал показать загадочный объект (военный?) kuzkina mat треклятому Западу. А во все том же Новом Свете 12 октября 1989 года под впечатлением от бесчисленных акций сходной направленности Конгресс США установил ответственность за надругательство над флагом.
Государство и его атрибуты всегда тяготели к сакральному статусу. Задача непростая, в том числе из-за соперничества такого института, как Церковь. Но победителей чаще всего, как говорится, не судят. Родившийся 12 октября 1350 года великий князь Московский и Владимирский Дмитрий Донской (ум. 1389), который победил ордынцев в 1380 году на Куликовом поле, в конце концов и сам (в 1988 году) был причислен к лику святых. Собирание Руси было тоже возведено в сверхценность; светские авторы XIX и последующих веков «вчитали» в фигуру князя свои идеологические концепции – государственно-патриотические, даже милитаристские. Почву для такой интерпретации дает сосредоточенность князя Дмитрия и всей московской власти на военной силе. Причем к этой последней он в отношениях с Ордой прибегал куда менее рьяно, чем в спорах с соседями-соперниками. И победа над Мамаем не спасла Москву от сожжения следующим ханом, Тохтамышем, два года спустя.
Три века спустя одним из ключевых действующих лиц на русской политической сцене стал предстоятель Церкви, последний в ряду патриархов Московских и всея Руси до того, как этот сан был упразднен Петром I. Звали его Адриан (в миру Андрей), он родился 12 октября... вот тут неизбежно спотыкаешься. Год рождения точно не известен. То ли 1627, то ли 1637, то ли даже 1639 (а умер в 1700-м). И этот разброс по-своему показателен. Служил человек Богу, а хронология земных сроков этого человека была пренебрежимой малостью. Не говоря уже о беспорядочности тогдашних актов гражданского состояния.
Союзником Петра Адриан не был. Отстаивал старину, отвергал европейские заимствования. Чего стоят хотя бы громогласные нападки на бритье бород и усов. Но Адриан возглавлял Церковь не самочинную, а государственную. И попытки его противостоять царской политике оказывались чем-то вроде поиска пятого угла в комнате. Петр всячески стремился усилить присмотр за Церковью. И у самого Адриана очевидны сходные по своей природе усилия по централизации церковных дел, совпадение с царем в делах военных (было время Азовских походов). Универсальный язык русской власти. Государство, выступающее как абсолютная ценность, неизбежно становится зеркалом и инобытием Церкви, в лоне коей абсолюты обретались всегда. Зачем такому государству церковный царь, то бишь патриарх?
Хочется открыть окно, проветриться, что ли. Чтобы не так все было убийственно (во всех смыслах) серьезно. Ну вот хотя бы король Англии и Ирландии Эдуард VI, родившийся 12 октября 1537 года и приступивший было к религиозным реформам. Но Эдуард, единственный выживший сын печально знаменитого Генриха VIII, неполных шестнадцати лет умер от туберкулеза, – какое тут может быть отдохновение? А вот какое: Марк Твен в своем «Принце и нищем» заставил лондонского мальчика из низов, очень похожего на будущего короля – принца Эдуарда, поменяться с ним одеждой и попасть во дворец. Классическая травестия, карнавальная культура в бахтинском вкусе. Зажатость снята писателем.
А теперь – опять-таки словесность, но недавняя, на расстоянии вытянутой руки, но, как в далеком прошлом, сопряженная с титулами и званиями. Итальянский поэт Эудженио Монтале появился на свет 12 октября 1896 года (ум. 1981) и был не только лауреатом Нобелевской премии по литературе, но и пожизненным сенатором. Есть в Италии такая должность, и присваивается этот статус только бывшим президентам республики и пяти одновременно живущим лицам за выдающиеся заслуги в развитии науки, культуры и общественной деятельности. Для поэта сенаторский титул не слишком удачен: его власть над умами – не государственная, а совсем иная власть. К счастью, повелительностью Монтале никогда не страдал. Его императивы – внутренние, для самого себя, и прежде всего это запреты на то, что он сам для себя считает неприемлемым.
Когда в 1975 году Монтале произносил в Стокгольме Нобелевскую речь, он назвал ее «Возможна ли еще поэзия?». В такой постановке вопроса слышится, конечно, отсылка к известным европейским спорам о христианстве, литературе и т.д. в мире после Освенцима. И для Монтале это часть личного опыта. Он отказался в свое время вступить в партию Муссолини, участвовал в Сопротивлении. Иосиф Бродский, написавший о Монтале отдельную статью, охарактеризовал его творчество как «новый горький стиль» в отличие от классического «сладкого» (dolce). А сам Монтале настаивает на невластности своего голоса. Поэта, по его убеждению, ведет «поиск точечной правды, а не универсальной».
