Имена и даты: краткие хронографические наблюдения. 22 сентября

Волшебный мир, в котором лучится волшебный свет.
Микалоюс Чюрлёнис. Сказка королей. 1909. Национальный художественный музей имени М.К.Чюрлёниса. Каунас, Литва

Пути тех, кто ищет высшую истину, неисповедимы. Как правило, эти люди убеждены в своей правоте, – правда, охранной грамотой эта последняя обычно не удостоверяется.

В 1119 году, после Первого крестового похода, группа его участников основала католический орден Бедных Рыцарей Христа и Храма Соломона, сокращенно – тамплиеров, то есть храмовников. Изгнанный мусульманами из Палестины, орден в Европе перестал быть бедным – сосредоточился на торговле и ростовщичестве. Идеальная мишень для всеобщего гнева. И 22 сентября 1307 года во Франции Королевский совет постановил арестовать всех тамплиеров – поголовно.

Что у материального богатства, что у духовного оборотная сторона – настороженность ближних, одиночество. У художников это, можно сказать, на роду написано. Именно такая участь досталась литовскому художнику и композитору Микалоюсу Константинасу Чюрлёнису, родившемуся 22 сентября 1875 года (ум. 1911). Участь свободного человека. Мать его происходила из семьи баварских евангелистов, изгнанных Католической церковью; отец был сыном вольного землепашца и органистом. Триединство: гонимость, музыка, свобода. Чюрлёнис учился в музыкальной школе князя Михаила Огинского, автора знаменитого полонеза, и тот всячески ему покровительствовал. Потом Чюрлёнис стал выступать еще и как художник. В этом было не только индивидуальное сочетание талантов, но и веяние Серебряного века: к синтезу искусств тогда стремились многие. Чюрлёнис был близок к художникам-мирискусникам. Но ими его круг, пожалуй, и исчерпывался.

Чюрлёнис ощущал себя поверх национальных рамок и барьеров, наедине с мирозданием. Не гражданином мира – «гражданин» слово, наверное, не из его лексикона, – но созерцателем и чувствилищем. И музыка, и картины у него – видения. Многие полотна названы как бы серийно: «Соната весны. Анданте», «Соната пирамид. Аллегро», «Соната Солнца. Скерцо»... К слушателю и зрителю все это обращено ясной, светлой стороною. А темная, оборотная? Один из отзывов о его картинах звучит прямо-таки зловеще: «Он слишком ясно видел и слишком много знал». Мировидение Чюрлёниса, то, что «для себя», – сродни таким философам, как Ницше и Штейнер. И не случайно он вызвал пристальный интерес у Николая Рериха. А там уже неподалеку все, для кого пароль – нараспев произносимое магическое словечко: «духо-о-о-вность».

22 сентября 1893 года родился человек, чье имя начиная с позднесоветских времен тоже стало чем-то вроде заклинания (и, как сказали бы теперь, бренда). Это русский филолог и философ Алексей Лосев (ум. 1988). Фантастически долгая жизнь. Разные ипостаси, амплуа, маски. Начало творческого пути – в самые горячие революционные годы. Завершение – на закате социализма, под громы гласности. Полный цикл.

Филолог Лосев – прежде всего автор «Истории античной эстетики». А вот Лосев-философ не просто изучает, например, Платона, но и продолжает его традицию в своих собственных воззрениях. Коллегам – преподавателям философии он заявил: «Да, я идеалист». Прямо как булгаковский герой: «Да, я не люблю пролетариата». Однако тут случай позаковыристее. Занятия античной эстетикой играли роль маскировки. Надо было, что называется, шлангом прикинуться. Особенно человеку, изведавшему Беломорканал. Но Лосев был приверженец имяславия, то есть религиозного учения о том, что Имя Божие есть Сам Бог. И в книге «Диалектика мифа», вышедшей незадолго до его ареста, Лосев утверждает, что миф о Боге есть подлинная реальность. Платоновский мир эйдосов, идей, предшествующих миру вещному. Абсолютная мифология, по Лосеву, всесильна. Как тут не вспомнить жившего в те же времена Карла Раймунда Поппера, который в книге «Открытое общество и его враги» возвел как раз к Платону истоки тоталитаризма.

В последние 10–15 лет жизни Лосева, когда интеллигенция, уже дистанцировавшаяся от марксизма-ленинизма и советской идеологии, находила для себя ниши в занятиях филологией и культурологией, попперовская проблематика мало кем осознавалась. Казалось достаточным апеллировать к новейшим и уже сакрализованным именам: философам-веховцам, Аверинцеву, Лихачеву. И Лосеву, у которого в упор не видели ни антизападного, антикультурного, по сути, пафоса, ни даже юдофобского духа. Школа свободного мышления так и не складывалась. Последствия этого мы увидели уже в постсоветской России.