Петр Спивак
Таким представил интерьер межзвездного корабля Михаил Ромадин. Довольно уютно, но Земля все же предпочтительнее.
Кадр из фильма «Солярис»
Банально вроде бы, но ведь и в самом деле неоспоримо: чтобы оценить значимость исторического события, надо отойти от него на дистанцию, которую дает время. В том числе если событие всегда, с первой вести о нем, представало как великое. Сегодня в календаре такая дата одна, и никуда от нее не деться – даром что объяснять, откуда взялся День космонавтики, не приходится.
Итак, 50 лет назад, 12 апреля 1961 года, Юрий Гагарин впервые в истории человечества облетел вокруг земного шара на космическом корабле «Восток-1». Миллионы людей, от низов до самых что ни на есть «штучных» интеллектуалов, пережили чувство триумфа. И науки вкупе с техникой, и страны в целом. А потом в общественном сознании постепенно начала работать рефлексия на тему космонавтики, и первоначальная простота эмоций ушла в прошлое.
Когда Гагарин погиб, Александр Твардовский посвятил его памяти стихотворение, целиком на рефлексии о когда-то пережитом построенное. Усложнение чувства, помноженное на тревогу мысли, очевидно с первых строк. «Ах, этот день двенадцатый апреля,/ Как он пронесся по людским сердцам!/ Казалось, мир невольно стал добрее,/ Своей победой потрясенный сам...» И далее: «В тот день Земля как будто меньше стала,/ Но стала людям, может быть, родней./ Ах, этот день, невольно или вольно/ Рождавший мысль, что за чертой такой –/ На маленькой Земле – зачем же войны,/ Зачем же все, что терпит род людской?..»
Это 1968-й. За три месяца до вторжения в Чехословакию и за полтора-два месяца до того, как пошла в самиздат статья Сахарова «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе», вскоре прочитанная Твардовским. И здесь уже просматривается противоречивость, многоуровневость первого дня космической эры. Было ли тогда, в 1961-м, что-то подобное этой гамме переживаний?
В воспоминаниях и эссе, публикуемых сегодня, обращает на себя внимание сравнение полета Гагарина с футбольной победой. Два фактора переплетены и усиливают друг друга: популярность футбола и восторг от выигранного матча, тем более от победы нашей страны. Наши победили, ура! «Космос наш», – замечен был такой нелепый, в порыве чувств намалеванный плакат. Но попробуем сравнить этот «нашизм», этот простой принцип ориентации – надо стоять за наших, ведь кто наш, тот и прав, – с тем, о чем сказал Твардовский. Это два принципиально разных типа сознания.
Понимание того, что космонавтика была своего рода побочным продуктом ракетно-ядерной гонки вооружений, стало приходить к нашим соотечественникам значительно позже. А в первый момент торжества над соперником и потенциальным противником, то есть США, одно из самых типичных чувств было, если называть вещи своими именами, низменным: вот, утерли нос этой Америке! Такое сладостное стремление: унизить, прижать. И никуда это потом не исчезло.
Как будто перед нами типичный случай, когда надо отделить зерна от плевел. Где бы взять такой волшебный механизм? Но тоталитаризм, тоталитарное сознание по природе своей нерасчленимы. И, хочешь не хочешь, придется вырабатывать новое видение истории, новую картину мира, в которой найдется место истокам космонавтики. А то, что на космонавтику не хватает денег и она чувствует себя дискомфортно, есть лишь частный случай общего закона: из утраченного советского «рая» ничего извлечь нельзя.
Мы и в самом деле живем в новом, глобальном мире. Космические полеты – одна из движущих сил этого обновления. Не единственная, но играющая роль катализатора для процессов глобализации. Нидерландский экономист, лауреат Нобелевской премии Ян Тинберген, родившийся 12 апреля 1903 года (ум. 1994), написал в числе прочих своих работ монографию «Новые формы международного устройства». Глобальный контекст возникает повсюду – и в науке, и в искусстве. В том числе у художников, тяготеющих к проблемам индивидуального бытия.
12 апреля 1888 года родился Генрих Нейгауз (ум. 1964), знаменитый пианист и создатель целой пианистической школы (его сын Станислав – тоже среди учеников Нейгауза-старшего). Его родную среду, его круг общения составляли не только музыканты, но вся художественная интеллигенция. Осип Мандельштам написал стихотворение «Рояль» об игре Генриха Нейгауза, и там есть такие строки: «Не прелюды он и не вальсы,/ И не Листа листал листы,/ В нем росли и переливались/ Волны внутренней правоты.// Чтобы в мире стало просторней,/ Ради сложности мировой,/ Не втирайте в клавиши корень/ Сладковатой груши земной...» Какая необычная, острая глобальность, растущая из каждого стиха. И нагруженная сознанием собственной правоты – что очень важно.
И еще один, очень выразительный в космическую дату, пример художника, соприкоснувшегося с внеземной, скажем так, проблематикой. Внеземное, то бишь инопланетное, – это, как известно, предмет научной фантастики. И в литературе, и в кино. Один из самых известных фантастов XX века – Станислав Лем; его роман «Солярис» экранизировал в 1972 году Андрей Тарковский. А художником-постановщиком этого фильма был Михаил Ромадин, который родился 12 апреля 1940 года. Художник во множестве ипостасей: живописец, график, книжный иллюстратор, мастер театра и кинематографа. Причем космической тематикой он никогда не увлекался. Но Тарковского, который до «Соляриса» с Ромадиным не работал, это не смутило. И межзвездный корабль в «Солярисе» выглядит убедительно. Футуристично, но довольно уютно. Хотя Земля, конечно, для героев Тарковского предпочтительнее.
Михаил Ромадин вспоминает, что с молодых лет путеводными звездами были для него Пикассо, Брак, Леже и другие французские художники, для которых мир выглядел не так, как для более привычных нашему глазу реалистов (в том числе пейзажиста Николая Ромадина, его отца). А все тот же Андрей Тарковский сказал о нем так: «В лучших его произведениях темперамент из внешне понятного динамизма и хаоса, поверхностно упорядоченного, как это часто бывает, переплавляется в спокойную и благородную форму, тихую и простую. В моем понимании, в этом принципе скрыто высокое художественное начало».
У древних греков это было классическое противопоставление хаоса и космоса. Наиболее ходового сегодняшнего значения слова «космос» они еще не знали.
