Имена и даты: краткие хронографические наблюдения. 14 февраля

Леон Баттиста Альберти. Светский гуманист при папском дворе.
Портрет работы неизвестного художника

Язык нам дан. И как способ самовыражения, объяснения с ближними и дальними. И как разделительное начало между культурами, народами, государствами – после башни, затеянной в Вавилоне.

Сегодня можно отмечать день рождения французского языка: 14 февраля 842 года два короля заключили между собой союзнический договор, первый документ, составленный на старофранцузском, – Страсбургские клятвы. Кто же были эти короли, один из которых предводительствовал войском романоязычным, а другой – германоязычным?

Звали их бесподобно: Людовик II Немецкий и Карл II Лысый. Отличительные признаки, служащие для идентификации, составляют первозданный, прямо-таки вавилонский хаос. Понятно, что договориться можно было, лишь решив проблему языка. И вот Людовик обратился к воинам Карла по-романски, а тот к рати Людовика – по-тевтонски. Лепота! К этому надо добавить очень важную вещь: главы договаривающихся сторон были братьями, сыновьями Людовика Благочестивого. Что не помешало Карлу Лысому позднее, после смерти брата, вступить в борьбу с его сыновьями за владение Германией.

Кстати, о благочестивых. Этим же титулом был удостоен другой, живший семью веками позже немецкий правитель – курфюрст пфальцский Фридрих III. Он родился 14 февраля 1515 года (ум. 1576). В пору Реформации боролись не только католики с протестантами, но и протестанты между собой. Фридрих же защищал всех, кто в этом нуждался: немецких кальвинистов – от лютеран, французских гугенотов – от католиков.

Несколько ранее, 14 февраля 1488 года, городские князья и общины одной из германских областей – Швабии – для поддержания «земского мира» тоже заключили между собой союз, сроком на восемь лет. Но просуществовал он гораздо больше – 46 лет. Сказалось, видимо, то, что были созданы союзный суд для разрешения споров и союзное войско. Прогресс стал уроком на будущее, и Страсбург, вечно переходивший из рук в руки от французов к немцам и обратно, является сегодня неформальной столицей Европы, с Европарламентом и Европейским судом по правам человека.

И в том самом XV веке жил и работал итальянец, ставший архитектором Европы как в буквальном, так и в переносном смысле. Леон Баттиста Альберти, родившийся 14 февраля 1404 года (ум. 1472). Его называют «самым универсальным гением Раннего Возрождения». Альберти строил дворцы и церкви, писал пьесы, труды по искусствоведению, сатирические сочинения, юридические и этические тексты. Он выстраивал европейское культурное целое, в том числе приучал латиноязычную культуру своей страны к языку итальянскому.

И с этим вполне гармонирует общий дух философии Альберти, считавшего, что совершенство человеческой природы наилучшим образом проявляется в homo faber, то есть человеке деятельном. Но это одна сторона участи человеческой. Вторая – печальная до трагизма. Потому что над нами властвует судьба, рок. И сама человеческая натура не только бессильна перед судьбой, но и не в состоянии контролировать свои страсти и низменные помыслы. А на чем же держится гармония общества, в котором мы живем? На наилучшем устроении семьи, города и власти. Прежде всего правителя.

И если обратиться к биографии Альберти, к ее повседневной канве, то увидим парадокс. Светское этико-философское учение выдвинул человек, с молодых лет служивший при папской власти. Он был секретарем нунция (посла) во Франции, потом состоял в римской курии, но вынужден был бежать после свержения Папы и сопровождал его двор. Когда власть Папы была восстановлена, он вернулся. Но занимался уже науками и искусством.

Таким был контекст того времени: уже эмансипация творческой элиты, но еще только частичная. Параллели этому можно найти всякий раз, когда из-под монолитной толщи социума пробивается нечто живое.

14 февраля 1956 года в Москве открылся XX съезд КПСС, центр тяжести в решениях которого пришелся на закрытое заседание в последний день его работы, 25 февраля. Хрущев добился осуждения самых крайних, самых одиозных проявлений сталинской власти; о сколько-нибудь системной критике советского строя и речи быть не могло. Но главное тут было «нАчать», как говорил следующий реформатор. Засекреченный доклад первого секретаря ЦК зачитывался по всей стране, во всех партийных организациях, и даже то, что там прозвучало, было достаточной встряской для того, чтобы запустить работу осмысления. И ровно через 10 лет, когда обозначились признаки реабилитации Сталина, 25 видных деятелей культуры и науки выступили с открытым письмом о недопустимости этого. Это произошло в тот самый день 14 февраля 1966 года, когда Андрей Синявский и Юлий Даниэль, два литератора, были осуждены на семь и пять лет лагерей за антисоветскую агитацию. Они печатались в «тамиздате». Авторы «письма 25-ти» обратились лично к Брежневу и – зримая печать несвободы – обосновывали свой протест тем, что попытка обелить Сталина «таит в себе опасность серьезных расхождений внутри советского общества». Как будто они сами не явили зримый пример расхождения. Два мира. И два необратимо разделявшихся языка.