Петр Спивак
Он все хорошо просчитывал, и ему сопутствовал успех. Но он не учел фактор времени.
Бронзовый бюст Марка Ульпия Нервы Траяна.
Музей анатолийских цивилизаций, Анкара. Фото Бьорна Кристиана Тёриссена
Есть властители дум – и есть просто властители. Что называется, дьявольская разница. У последних – тьма-тьмущая негативных коннотаций. У первых – власть совсем другого качества, другая по своей природе, хотя, надо признать, и тут немало опасного. И все же огульно судить о людях власти было бы несправедливо. Люди – везде люди, они всегда разные.
В Древнем Риме, во времена династии Антонинов, были «пять хороших императоров» (термин этот, звучащий в несколько китайском стиле, ввел английский историк Эдвард Гиббон): Нерва, Траян, Адриан, Антонин Пий и Марк Аврелий. 28 января 98 года вступил на трон второй из них – Марк Ульпий Нерва Траян, или просто Траян. Правил до своей смерти (117 год), был посмертно обожествлен. За что же так ценили этих правителей, и в частности Траяна?
За вечно актуальное достижение – стабильность. Нет, это не тот случай, когда ради этой высшей ценности замораживается все и вся. Есть у внутренней политики этой пятерки самый что ни на есть гуманный аспект – отсутствие репрессий. Примирение императоров с Сенатом, спокойный ход государственных дел. Мирная передача власти наследникам, наконец.
Ну а политика внешняя? А тут все весомо, грубо, зримо. Главное – экспансия Рима, прежде всего военная. Все прочее – следствия. Завоевания приносят в казну весомый доход. Тратился он в числе прочего на строительство дорог и портов. Кроме того, Траян развивал систему государственной поддержки малоимущих, устроенную Нервой. В общем, благополучие. «Счастливейший век», как сказал Тацит. И, по мнению того же Тацита, Траяну удалось соединить несоединимое – принципат (власть принцепса, верховного правителя) и свободу. Неужели действительно удалось?
Ну да, Римская империя дошла до Атлантики на западе, до Евфрата и Черного моря на востоке. Но мы-то знаем, что потом колосс этот начал осыпаться, рушиться под собственной тяжестью. Так что главное в деле строителя империи – вовремя смыться с исторической арены, переложив последствия своей деятельности на тех, кто придет потом.
А вот другой, более поздний правитель-объединитель. Английский король Генрих VII, первый монарх династии Тюдоров, родился 28 января 1457 года (ум. 1509). На троне он оказался, в общем-то, случайно, с окончанием Столетней войны и войны Алой и Белой Роз, и естественная цель его правления была опять-таки в стабилизации, успокоении жизни. И это осуществилось; считается, что при нем наступила одна из самых мирных эпох в истории Англии. И, естественно, проявилась связь между мирной жизнью и состоянием бюджета. Да и рачительно распоряжаться деньгами надо уметь – а Генрих и его министры умели. Чего же боле? Ах, престолонаследие... (Кстати, в России 28 января 1725 года, после смерти Петра I, началась эпоха дворцовых переворотов.) Кто сменил Генриха VII? Сын его, Генрих VIII. Всего одна лишняя палочка – и совсем другая репутация.
На этой стезе, разумеется, пределов совершенству нет. 28 января 1495 года Папа Римский Александр VI выдал королю Франции Карлу VIII, стремившемуся захватить Италию, заложника – своего родного сына Чезаре Борджиа, чье имя потом стало нарицательным. Отец сделал это, чтобы убедить Карла в своих мирных намерениях. А Борджиа поставил себе целью Италию объединить – этакий предшественник Джузеппе Гарибальди. Со множеством осложняющих моментов: полководческие способности были у него помножены на беспринципность и неразборчивость в средствах. На его надгробии высечено: «Здесь покоится тот, кого боялись все, ибо держал он в руках своих мир и войну». А Макиавелли считал Борджиа воплощением совершенства и в своем «Государе» имел в виду именно его.
Нет, не сказать чтобы привлекательная компания получалась. Перейдем-ка лучше к властителям дум, мыслителям. 28 января 1853 года родился русский философ и поэт Владимир Соловьев (ум. 1900). По-разному можно оценивать такое обширное и многообразное явление, как русский философский идеализм, но родоначальник его и исходная точка – Владимир Соловьев. И в его трудах впервые было явлено соседство и противоборство важнейших начал русской культуры – права и религии. Собственно, их примирение было целью, подспудным мотивом творчества Соловьева. Проблема реального взаимодействия этих двух начал, вопрос о том, могут ли они сосуществовать в компромиссной форме, только начинали входить в круг рассмотрения. Может быть, самое важное, что сказал Соловьев, – это формулировка различия между моралью и правом. Мораль, настаивал он, нормативна, она предписывает людям должное. Напротив, «задача права – не сделать Царство Божие на земле, а чтобы не превратить жизнь людей в ад».
Потом наступили советские времена, с весьма странным, неестественным положением мыслителей вообще и философов в частности. 29 января 1939 года родился Владимир Кормер (ум. 1986), на чьей судьбе и образе жизни печать этой неестественности весьма отчетлива. Математик по образованию, он работал в журнале «Вопросы философии» – ведал там проблемами философской мысли за рубежом. На досуге писал эссе, которые опубликовать в СССР было совершенно невозможно, и прозу насквозь самиздатскую, такую, как роман «Наследство» – об интеллигентском духовном подполье. В этом романе, изданном у нас лишь в 1990-м, увидено то самое явление, анализу которого посвящена самая известная статья Кормера – «Двойное сознание интеллигенции и псевдокультура». Приговор, что тут скажешь. Можно соглашаться, можно спорить, но что, на мой взгляд, несомненно, так это невозможность для творческого человека выгородить себе такой уголок, где он наслаждался бы своим маленьким раем – внутренней свободой. Ущерб несут все.
Но все будет еще хуже, если интеллигент сдастся и пустится во все тяжкие. Горькая судьба у родившегося 28 января 1897 года и прожившего долгую жизнь русского советского писателя Валентина Катаева (он умер уже на пороге новых времен, в 1986-м). Может быть, не столько у него как индивидуума, сколько у его таланта.
Талантливая автобиографическая проза («Белеет парус одинокий»), пьесы, рассказчики. И – производственные романы в духе соцреализма. И выдающиеся примеры рептильного литературного поведения. Потом, с середины 60-х, – перелом. Новый стиль, свежесть таланта. На кухнях злословили, что это советский ослабленный вариант Набокова, – нет, не в этом дело. Это то, о чем писал Гроссман: у иных мелких, лакействующих творцов «раздражающая их тревога совести способствует и сопутствует рождению жемчуга». Печать зла. Проклятье.
