Петр Спивак
Русские типы XIX века мы представляем себе по Тургеневу.
Кадр из фильма «Отцы и дети». 1958
Есть такое право, которое история признает лишь за избранными, – давать свое имя странам, эпохам, человеческим типам. Устоится, войдет в обиход – значит, испытание выдержано. Небесная канцелярия может выписывать тому, чье имя вошло таким образом в вечность, свое патентное свидетельство.
Во всем мире, когда говорят о великой русской литературе XIX века, или, лучше сказать, дооктябрьского периода, то кого подразумевают в первую очередь? Толстого и Достоевского, эту неразлучную пару. Чехова. Гоголя. Далее – по свободному выбору. Пушкин, увы, усвоен за рубежом гораздо меньше, чем перечисленные классики. Между тем в обязательном западном списке есть один писатель, который у нас скорее во втором ряду, чем в первом, но по хрестоматийности своей, пожалуй, даже зашкаливает. И без него мы – никуда. Сегодня день рождения Ивана Тургенева (1818–1883), а пояснять, кто это такой, нет надобности.
И есть ходячие, раз и навсегда данные определения. Тургеневские мужики, тургеневские дворяне (в том числе целый тип «лишних людей»), тургеневские девушки... Что за всем этим проступает? Расколотое общество, где на одном полюсе народ, а на другом – более или менее европеизированные сословия. Между полюсами бездна. Сам Тургенев, конечно, вырос в просвещенном кругу, но с довольно специфическими нравами. Вспомнить хотя бы его мать, чей девиз был «хочу – казню, хочу – милую». А домашняя ее власть представляла собой театрализованное подобие царского двора, с «полицией» и докладами «министров». Чего тогда ждать от крепостных? И Тургенев уже в «Записках охотника» вывел коренные народные типы, те, которые потом продолжатся в русской словесности и у Аполлона Григорьева будут прозваны «хищный тип» и «смирный тип». До наших, в общем-то, дней дойдут.
Но... «народ, он делится на ненарод/ и на народ в буквальном смысле». У Тургенева – как у Пригова, точно так и есть. Ненарод – это рассказчик «Записок охотника», гуманный и просвещенный человек. Из хорошего общества. Как и герои тургеневских романов – что нигилисты и революционеры, что либералы (Тургенев, сам близкий к либерализму, вывел их так подробно, наверное, первым в России), что девушки из хороших семей, оказывающиеся лицом к лицу с «русским человеком на rendez-vous». И вот это и есть своего рода консенсус, объединяющее начало и исходная площадка для лучшего будущего страны, для развития ее по общечеловеческим «принсипам», как говорил незабвенный Кирсанов-старший. Ан нет, не вышло. И сам Тургенев, к пророчеству не расположенный, чуял такой поворот. «И уехал в Баден-Баден». Это ведь недаром про Тургенева сочинили, ввели его в фольклор. Он учился в Германии, а на любимом курорте русских классиков жил по соседству с возлюбленной своей Полиной Виардо. И признан был в Европе, почувствовавшей в нем своего.
«Люди, избалованные в детстве, сохраняют особый отпечаток до конца жизни», – сказал Тургенев. Мне кажется, избалованность здесь может быть истолкована как понятие вовсе не отрицательного ряда, а как запрос на гуманную и благоустроенную жизнь. На «ласковые слова», как говорил автобиографический герой прозаика XX столетия Виталия Семина, прошедшего через такое, что Тургеневу и присниться не могло.
Сегодня, однако, среди календарных дат есть такие, что бесконечно далеки от уютных тургеневских гостиных. В аккуратной (как принято у нас выражаться) Дании 9 ноября 1520 года король Кристиан II устроил «стокгольмскую кровавую баню» – пообещал восставшей против унии шведской столице амнистию для мятежников, но вероломно казнил их предводителей. Сам этот король был фигура весьма своеобразная, соединившая широкие гуманитарные интересы (и дружбу с Дюрером и Эразмом Роттердамским) с крутым нравом окраинной шпаны. Позже он был схвачен и кончил свои дни в заключении...
Я уж не говорю о веренице дат из германской истории, которых там столько, что день 9 ноября немцы называют судьбоносным. Есть там, конечно, падение Берлинской стены (1989), но никуда не деться от «пивного путча» 1923 года и всегерманского еврейского погрома, так называемой Хрустальной ночи 1938-го. Движущая сила – все та же: чернь, гопота, шпана (и их просвещенные апологеты). Урок для нас. И еще один урок: из-за этой запятнанности календарного дня воссоединение Германии празднуется не 9 ноября, а 3 октября, в годовщину референдума.
На даты в календаре, на законы истории (и на вечный вопрос, существуют эти законы или нет) можно смотреть по-разному. Поэты видят историю не так, как ученые. 9 ноября 1885 года родился Велимир Хлебников (ум. 1922), русский «поэт для поэтов», занимавшийся не только словотворчеством, но и, например, поисками закона времени. Единого закона, не больше не меньше. В исторических событиях он видел смысл даже не всемирный (то бишь наднациональный, глобальный), а вселенский, космический. Проявляется он, по мнению Хлебникова, в цифровых закономерностях. Скажем, понимание истины в обществе меняется каждые 28 лет. Получается, что история – это расчерченные заранее траектории судеб. Можно ли таким образом что-то предвидеть? Можно, наверное, но скорее предугадать. Вот только... «Эй, молодчики-купчики,/ Ветерок в голове!/ В пугачевском тулупчике/ Я иду по Москве!..»
Хочется уехать в Баден-Баден.
