Петр Спивак
Кораблекрушение – это не просто люди в воде. Это метафора гибнущего бытия.
Теодор Жерико. Плот «Медузы». 1819. Лувр
Я пришел в этот мир, у меня впереди жизненный путь┘ Стертые, расхожие слова, которые произносит или подразумевает каждый. Где-то по соседству с ними обретается еще одна ходовая метафора: плавание по морю житейскому. С разочарованиями в мире, который оказался не готов принять своего нового жителя.
Мировая история полна плаваний и путешествий даже и в буквальном смысле. Христофор Колумб 25 сентября 1493 года отправился в свое второе путешествие в Америку. Ровно через 20 лет, 25 сентября 1513 года, первым европейцем, достигшим тихоокеанского берега в Западном полушарии, стал уже не мореплаватель, а конкистадор – испанец Васко Бальбоа, который со своим отрядом пересек Панамский перешеек. 26 сентября 1580 года в Плимут вернулся из кругосветного путешествия британец Фрэнсис Дрейк, пират по роду занятий. Пират на службе у королевы.
Потом к плаваниям добавились полеты. 24 сентября 1852 года французский воздухоплаватель Анри Жиффар совершил полет на дирижабле с паровой машиной – этаком паровозе легче воздуха. А 100 лет назад, 25 сентября 1910-го, американский журналист Уолтер Уэллман в качестве пассажира дирижабля «Америка» попытался пересечь Северную Атлантику. Дирижабль потерпел катастрофу, и его экипаж еле удалось спасти английскому судну. Корабли на первых порах были надежнее – даже несмотря на трагедию «Титаника».
26 сентября 1934 года в Великобритании, в Глазго, был спущен на воду трансатлантический лайнер Queen Mary – первый в истории корабль водоизмещением более 75 тыс. тонн. Когда на верфи приступали к его строительству, в мире еще не было ни одного причала, к которому мог бы подойти этот гигант. С администрацией нью-йоркского порта о возведении специальной пристани договаривались уже по ходу дела. Корабль соорудил себе причал – примерно так же автомобиль построил для себя дороги. Это очень типичная ситуация для нашей цивилизации: плодотворно не пассивно приспосабливаться к обстоятельствам, а пересоздавать их заново, так что причины и следствия постоянно меняются местами.
Выйдя на трансатлантическую линию, Queen Mary сразу стала бить рекорды скорости и привлекать пассажиров неслыханною роскошью и комфортом. В эксплуатации она оставалась до 1967 года, потом стала музеем в Калифорнии. Но в середине была война. Перекрашенная в серый стальной цвет и ставшая транспортом, Queen Mary перевезла полтора миллиона человек. Но эту славную историю омрачает один эпизод: в 1942 году Queen Mary столкнулась с крейсером «Кюрасао», и тот сразу пошел на дно. Несколько сот человек погибли┘
Кораблекрушение – вечный метафорический образ, вечная тема. Во Франции в 1816 году произошла национальная трагедия: фрегат «Медуза» затонул у берегов Сенегала, и из 140 человек экипажа и пассажиров, пытавшихся спасти на плоту, лишь 15 были подняты из воды. Капитана «Медузы» обвиняли в некомпетентности, других моряков – в том, что приложили слишком мало усилий для спасения. Но это отдельная тема, а для родившегося 25 сентября 1791 года французского художника Теодора Жерико (ум. 1824) фактическая сторона дела стала опорой для художественного обобщения, для создания картины «Плот «Медузы», ставшей началом романтической живописи. При строгой достоверности (делать эскизы Жерико приходил в больницы, где лежали умирающие жертвы этой катастрофы) – метафора крушения и страдания в философском, бытийственном смысле.
А бывают еще и другие виды жизненных крушений. Особенно губительны они тогда, когда терпят крах целые страны и народы.
26 сентября 1863 года родился русский востоковед-индолог Сергей Ольденбург (ум. 1934), авторитетнейший ученый, в течение многих лет непременный секретарь Академии наук. Он был членом кадетской партии, во Временном правительстве – министром народного просвещения, к большевистскому перевороту отнесся резко отрицательно. А потом... «Привы-ы-кнешь», как говорил один чеховский персонаж. И Ольденбург стал сотрудничать с советской властью, выступать связующим звеном между нею и интеллигенцией, отстаивать интересы науки.
25 сентября – день рождения великого человека из другого поколения, но взявшего на себя во многом сходную роль. Это Дмитрий Шостакович (1906–1975), композитор, делавший историю мировой музыки в XX веке. Илья Эренбург сказал, что, будучи писателем, завидует композиторам: музыка может, не говоря ни о чем, сказать все. Это так, но даже при этой защищенности от цензуры автор великих трагических симфоний прошел через многие гонения и наветы. И избрал особую линию поведения: шел на многие компромиссы, вступил в партию, платил власти дань сочинениями в советском духе. Лишь бы главное спасти. Что тут скажешь?
Томас Манн вскоре после войны писал из США, где он обрел эмигрантское пристанище и гражданство, немецкому писателю, одно время президенту Прусской литературной академии Вальтеру фон Моло, отвечая на его – и многих других людей – призыв вернуться в Германию, помочь «советом и делом». Совет и дело очень нужны, замечает Манн, «при том почти безвыходном положении, в какое поставил себя наш несчастный народ» (обратите внимание на щепетильную честность формулировки!). Но нельзя делать вид, что двенадцати лет нацизма не было. «Если бы немецкая интеллигенция, если бы все люди с именами и мировыми именами┘ единодушно выступили тогда против этого позора, если бы они объявили всеобщую забастовку, многое произошло бы не так, как произошло┘
Это, может быть, суеверие, но у меня такое чувство, что книги, которые вообще могли быть напечатаны в Германии с 1933 по 1945 год, решительно ничего не стоят и лучше их не брать в руки. От них неотделим запах позора и крови, их следовало бы скопом пустить в макулатуру. Непозволительно, невозможно было заниматься «культурой» в Германии, покуда кругом творилось то, о чем мы знаем. Это означало прикрашивать деградацию, украшать преступление┘ Дирижер, который, будучи послан Гитлером, исполнял Бетховена в Цюрихе, Париже или Будапеште, становился виновным в непристойнейшей лжи┘»
Трагическая, неразрешимая ситуация. В этом как раз и состоит абсолютная отрицательность (Шаламов) тоталитаризма: как в известной поговорке – куда ни кинь, всюду клин. Каждое решение, каждый выбор – путь Манна и путь Ольденбурга и Шостаковича – оказывается ущербным, даже гибельным. Второй прав, потому что надо продолжать дело культуры в несвободной стране, иначе у нее не будет будущего, в нее не придет свобода. И первый прав, потому что сохранить в такой стране культуру невозможно, и результат окажется тем же. Или не тем же? Все правы, и все не правы. Никто не может дать ответ, только история. Как в том печальном анекдоте: вскрытие покажет...
