Имена и даты: краткие хронографические наблюдения. 7 сентября

В лихие 90-е годы правила бал у нас, знамо дело, криминальная буржуазия.
Кадр из фильма «Жмурки»

Бытие, как известно, определяет сознание. Но бытие, как признают даже самые завзятые материалисты, дано нам в ощущениях. И не только в сигналах, поступающих от органов чувств, но и в образах, вырабатываемых мозгом. Можно ведь и так рассудить, что человек вообще живет не в материальном мире, а как бы в облаке его отражений, образов, символов. Среди этого многообразия есть особо емкие знаки-символы времени, страны, социального слоя.

У каждого государства есть герб, но обычно он не является синонимом названия страны, ее обобщенным образом. Редко когда в этом качестве выступает официальная геральдика. 150 лет назад, 6 сентября 1860 года, во время визита принца Уэльского в Канаду, тогда еще не имевшую своей государственности, была впервые использована эмблема в виде кленового листа – знак отличия военнослужащих размещенного там британского полка. Сейчас она находится в центре флага Канады, которую привычно называют Страной кленового листа.

А вот у ее южного соседа, Соединенных Штатов Америки, картина иная. Символом этой страны, общеизвестным, но совершенно не официальным, служит «дядя Сэм» – и как рисованный персонаж газетного происхождения, и как словосочетание, его обозначающее. На самом деле, однако, образ дяди Сэма еще старше и, по одной из версий, родился 7 сентября 1813 года; Сэмюэлом Вильсоном звали поставщика мяса для американской армии во время войны с Великобританией. Тогда это был фольклор, популярный фразеологизм, и под дядей Сэмом подразумевался народ Америки. Сейчас для нас дядя Сэм – пожилой мужчина в цилиндре, раскрашенном в цвета звездно-полосатого флага. Таким его изобразил карикатурист Томас Наст в середине XIX века. А самый известный из плакатов с дядей Сэмом – вербовочный, времен Первой мировой войны (художник Джеймс Монтгомери Флэгг). «I want you!» («Ты мне нужен!») – восклицает он, тыча перстом в воображаемого адресата, коего хотел бы видеть в армии США. И глаза этого джентльмена посажены так, чтобы зритель чувствовал на себе его взор, находясь под любым углом к плакату, – известный эффект Старшего Брата из романа Джорджа Оруэлла.

Как относиться к этому самому дяде, каждый выбирает на свой вкус. Своей точкой зрения на Америку, на ее образ жизни все ведь обзавелись уже давно и знают, что думать и говорить о США, – независимо от их поведения на международной арене. (Точно так же антисемитам совершенно не нужны реальные евреи для того, чтобы питать к этому народу ненависть.) У нас, в нашей стране, дядей Сэмом называли американских империалистов, и газетные карикатуры этот образ явно цитировали. Точно так же делали и делают поныне антиамериканисты всех стран. И на антибуржуазной составляющей отечественных клонов дяди Сэма здесь стоило бы остановиться подробнее.

Прием, на котором основаны американские плакаты с дядей Сэмом, был у нас многими взят на вооружение. В 1920 году Дмитрий Моор создал советский образец – плакат «Ты записался добровольцем?». Потом этот канон воспроизводился множество раз (например, для приглашения мирных трудящихся в кооперативы). Вплоть до карикатурного его использования – например, в плакате «Ты меня уважаешь?», на котором вместо красноармейца в буденновке – алкаш в кепке и с бутылкой в руке. Революционное прошлое претерпевало постепенную десакрализацию и комическое снижение (анекдоты про Ленина и про Чапаева), а буржуазность реабилитировалась. А потом настал день – и она явилась на нашей постсоветской почве.

7 сентября 1992 года в газете «КоммерсантЪ» был впервые использован термин «новые русские». Он быстро был подхвачен и вскоре стал одним из ключевых понятий эпохи перехода к рынку. И стояло за этим понятием одно из важнейших явлений нового русского капитализма, социальный тип, который был у всех на глазах и на слуху. Насколько реальный, а насколько воображаемый, внушенный нами самим себе, – это уже отдельный вопрос.

Стандартные атрибуты этого нового социального типа еще у всех на памяти. Красный или малиновый пиджак, золотая цепь, бритая «ежиком» голова, блатная феня, «Мерседес» 600-й модели... Тут ведь все по законам карикатуры, и анекдоты про новых русских устроены аналогично. Более того, тут унаследованы классические ходы этого жанра. В одном из анекдотов новый русский хвастается собрату: взял, мол, себе шестисотый «Мерседес». Тот просит показать – и вот оба идут в гараж и считают машины хвастуна: первый... второй... третий... шестисотый. Ну так это же вариация на темы старого анекдота из «чукотской» серии, где чукче сказали садиться на 539-й автобус, и он стоит на остановке и считает проходящие.

Но это еще не все. Предшественники были и у самого понятия «новый русский». В годы нэпа – нэпманы. В России XIX века – купцы Титы Титычи (копирайт – у Островского). И вообще споры наши о новых русских – не только русские.

«Ненавижу весь этот класс новых людей. Новый класс с их автомобилями, с их деньгами, с их телевизионными ящиками, с этой их тупой вульгарностью и тупым, раболепным лакейским подражанием буржуазии...» Это из дневника героини романа Джона Фаулза «Коллекционер».

Привет с берегов Альбиона.