Александр Люсый Не только поэзия, как будто бы вся Россия съежилась, чтобы собраться во что-то цельное под пристальным взглядом Байкала, когда Амарсана Улзытуев начал громогласно скандировать свои стихи. Так, после ряда поздравительных выступлений началась в клубе «Виндзор паб» презентация его поэтического сборника «Анафоры», представленного главным редактором издательства «ОГИ» Максимом Амелиным.
Амарсана когда-то родился на берегах этого бурят-монгольского вертикального океана, в который «неглубоководный аппарат «Мир-1» пожаловал «в гости к омулю». Амарсана признается в стихах: «То Титаник и Аватар в душу мою погружаются один за другим, / Топят лукоморье мыслей моих, вспучивая воображение». Отсюда и истинно байкальское цунами в манере исполнения. Происходит как бы обратная экранизация, аккустизация знаменитого фильма Камерона «Аватар», не зря само стихотворение называется «Джеймс Камерон погружается в Байкал».
Вытесненное и возведенное Байкалом воображение создает «звериного стиля миры», населяет окрестности неожиданными созданиями. В стихотворении «Купание слона»: «Слон вселенноподобный купается в мутной от ила реке», и это предстает как лучшая самохарактеристика автора.
Вселенноподобен сам масштаб поэзии этого автора, равно как и его манера исполнения своих произведений, поскольку такое симфоническое звучание возможно только посредством горла крупнейшего из живых существ, с которым погонщик слился в единое целое: «Погонщик простой вселенноподобного слова». В таком смыслоедином качестве погонщик готов к отмыванию поэзии и к поэтическому отмыванию России как таковой: «Пусть тебя искупает, Россия, могучее древнее слово в солнцеволосой воде, / путь ведь обратно не близкий».
Путь куда? В авторском предисловии поясняется, что выход из ощутимого поэтического тупика заключается в возвращении к исконной безрифменной традиции русского стиха, в развитие которой поэт применяет в своих поэтических опытах анафору и переднюю рифму как систему, предполагая на этой основе рождение новой формы большого стиля, приходящего на смену рифме. И этому движению не противоречит опыт традиционных пастбищ нерифмованной бурят-монгольской поэзии, извлекающей «из гиперпространства кумыса броженье». Это дает основание переквалифицировать не только поэтическое, но и общекультурное состояние мироздания, как это происходит в «Классификации по Борхесу». Пространство Байкала, включающее природный ландшафт и вписанных сюда историей обитателей, в исполнении Амарсаны – образ реального, а не идеологически сконструированного евразийства: «Чьи это в селах самые длинные улицы в мире, / Чисто помытые – вплоть до ставен резных – чьи деревянные избы? / Сарафаны у женщин краше царских палат, в кокошниках кички,/ Сами в каменьях янтарных, еще с берегов прибалтийских.// Мужики их не пьют и не курят, но сеют и пашут исправно,/ Кулаки их сжимают пароконные польские плуги, да бурятские плетки,/ Борозды ладят – по тайге да по сопкам – сказочные микулы селяниновичи, / Бороды носят – по скитам и заимкам – ссыльные протопопы аввакумы.// У бурят научились есть буузы, шти готовить самих научили,/ Говорят по-бурятски – тала, то есть друг, всё старинные песни поют…/ Иногда на бурятках женились, за местных парней выходили,/ Инда у бабки скуластой моей нездешнего цвета глаза…»
Читатель, а особенно слушатель стихов Улзытуева, невольно становится Аватаром, достигающим и собственное, и байкальское дно («Дно изучать наших грез, разные эндемики и разломы / Сна золотого, если правды святой найти не сумеем»), и так же легко взмывающим в космос. Ведь достижение реального дна – залог прорыва в космос.
