Лев Пирогов Ультралиберальное издательство Ad Marginem заинтересовалось романом Александра Проханова "Господин Гексоген". Встреча высоких договаривающихся сторон (на фото) символично произошла в канун Дня примирения и согласия, что, конечно, не может не быть почвой для различных культурологических спекуляций, которые мы смело опустим.
Об уже доступном читателям в демократичном (но не демократическом) газетном варианте романе писал Игорь Зотов ("ЕL-НГ" # 38 от 11 октября с.г.). Если не ошибаюсь, это единственная рецензия на произведение, распространенное стотысячным тиражом и наверняка собирающееся претендовать на очередной Национальный бестселлер.
Предварительные соображения по этому поводу таковы. На поле "почти серьезной" литературы сегодня трагически не хватает нападающих - регулярных, серийных писателей. Акунин над схваткой, у Юзефовича скоро все кончится, Пелевин с Сорокиным два года как в отпуске, а Толстая движется по нисходящей: роман, потом рассказы, потом не поймешь что, да еще и в соавторстве.
Проханов честно пишет в год по роману, но мажорные издательства, делающие погоду в "почти серьезной", побаиваются связываться с нехорошим маньяком. Трудно сказать, как скажется на его репутации союз с Ad Marginem (не исключено ведь, что только усугубит), но иметь такую фигуру в читательском и критическом обиходе давно пора. На людях, которые регулярно выливают стакан воды в унитаз (ну или под сухое дерево), как известно, мир держится.
Во-вторых (или во-первых), если претендентами на серьезнейшие литературные премии становятся произведения о гомосексуальной и инцестуальной любви, то почему бы не иметь среди них и пару-тройку романов большевистского камикадзе? Политкорректность требует.
Истоки
Это случилось, когда приехавший из Франкфурта Игорь Зотов выцедил из зубов остатки горохового супа с сосиской и сказал голосом смертельно уставшего прозорливого человека:
- Проханов написал хороший роман. Я предложил издать его┘ Иванову.
У меня вспотели ботинки.
Не слушая смехотворных оговорок про какие-то там "проценты", облапил идею за плечи, потянул на себя. Она подалась легко, как редиска. Пока первооткрыватель кайфует в отпуске, кто будет дела устраивать? А идеи в воздухе летают. Бесплатные.
Александр Андреевич Проханов - мой любимый писатель, Александр Терентьевич Иванов - любимый издатель, и сойтись им надо всенепременно. Проханов - живое воплощение "Журналистики в Теннесси", к тому же - один из немногих "серьезных", пишущих на злобу дня, а не за ради аполлон-григорьевской вечности. Иванов славен тем, что опережает издательские (и иногда читательские) стратегии приблизительно на два круга.
Вот говорят, что "Лимбус-Пресс" купило права на предыдущие романы Проханова, но издавать их боится, чтоб "не отвернулась интеллигенция". Охотно верю: реноме пагубно для прогресса. Культура развивается по центробежной, - все свободные валентности с краю, в центре - интеллигенция и отстой. В общем, не сойтись Проханову и Ad Marginem было никак не возможно.
Однако не стоит понимать это так, что, мол, два маргинала, правый и левый, нашли друг друга. Только идиот может так думать. И Проханов, и Иванов - крепкие государственники, чуткие до эрекции Большого стиля. Полтора года назад, - помните? - Иванов связывал восшествие Путина на престол с наступлением эры прогрессивного "неомодернизма". Точно так же рассуждает Паша Басинский, в чьем крепком государственничестве даже такие кретины, как┘ ну не знаю!.. не усомнятся. Говорит как-то раз:
- Путин положил конец государственному постмодернизму.
- В смысле, как? - удивляюсь.
- Воровать стало опасно.
Разговор с книгоиздателем
о Проханове
Раскаленные провода, телефонные дни и ночи - всего этого описывать я не буду. Главное, что дело на мази; сижу в Ad Marginem на диванчике, злобно прихлебываю зеленый чай, обсуждаем стратегию предстоящих переговоров. Получается так:
- Саша, что бы там ни думали об этом ты или я, история воспримет комбинацию просто: Сорокин минус Проханов равняется икс. Как думаешь решать такое сложное уравнение?
- Понимаешь, Сорокин - классицист, Проханов - романтик. У обоих есть мощный внелитературный драйв. Но Володя поступает, как аналитик: берет конечный продукт - сталинский миф о гармоничном и цельном человеке и движется к его началу. А в начале были репрессивные практики: кровь и гной, боль, пытки┘ Всякий порядок начинается с жертвы. Космос - это результат насилия над Хаосом, и Володя доказывает эту теорему методом от противного.
Проханов, наоборот, склонен к синтезу: он идет от Хаоса к гармонии. Но как романтик он видит эту гармонию в ретроспекции - от насилия и крови сегодняшнего дня пытается вернуться к идиллическому состоянию, к сталинскому мифу о порядке и гуманизме.
- Но у него же есть и "перспективные проекты". Скажем, "Идущие в ночи" - это история о том, что чеченская война чревата синтезом ислама и православия, если у людей хватит сил подняться над суетой навязанных им экономических и политических мотивов. Мне кажется, он свою сверхзадачу ощущает именно в том, чтобы создать такую новую утопию. Мы воспринимаем Проханова как рудимент сталинского мифа, а он - это фермент мифа, еще не поименованного. Не случайно они в "Завтра" активно ищут новые опоры: евразийство там, антиглобализм, "модернизация без вестернизации"┘
- Именно поэтому его необходимо ввести в активный читательский обиход, причем не только здесь, но и на Западе. Я же говорю: у него огромный потенциал! Большинство современных писателей идет от скромного личного опыта и опыта прочитанных ими текстов. Скажем, женщина описывает опыт полового акта, мужчина - опыт пьянки или кабацкой драки, а потом проецируют это на какой-нибудь устоявшийся стиль письма. Получается такой салонный импрессионизм, раздутые до масштаба эпопеи эскизы. А Проханов, хоть он тоже немного убит Набоковым, пытается пройти сквозь письмо, дойти до ощущения некоторого Большого времени. У него есть историческое мышление, без которого эпоха распадается, какой бы значительной она ни была. Распадается и не оставляет следов в искусстве. Кроме этого он просто писатель хороший, в отличие от
Пока обсуждали, дважды звонил Сорокин - тоже волнуется, тоже хочет. Миша Котомин выкурил последние сигареты, под потолком штаба повис бриллиантовый дым. Переглядываемся с видом опупевших от сознания миссии заговорщиков. Завтра┘ Это будет уже завтра.
Треугольный стол
Шестое ноября. Подбадривая друг друга умным смехом, карабкаемся по пандусу шикарного особняка на Комсомольском проспекте, 13. Здесь без всякой охраны (что стало редкостью в трусливой и политкорректной Москве) бьется сердце газеты "Завтра".
В коридоре румяные, молодые лица национал-патриотической национальности готовятся отмечать завтрашний День примирения. Трусливо проходим, опускаемся на диван, в голове на всякий случай - марш про артиллеристов.
Видеть вежливо молчащего Иванова дико, но хозяин кабинета, слава Богу, не страшный. Спрашиваю, правду ли говорят, что он над столом государственник, а под столом выкидывает ногами бесовские коленца. Проханов сперва долго отвечает по мобильному телефону ("Джемаль!" - затравленно переглядываемся мы с Сашей), а потом говорит, что он не колонна и что ноги у него есть.
Еще полчаса задаю вопросы, Проханов взвешенно отвечает, диктофон доблестно не работает. Воспользовавшись последним обстоятельством и воцарившейся среди меня паникой, дипломатично встревает Саша:
- Александр Андреевич, вы певец заката империи, вроде Киплинга┘
Проханов говорит, что да, что именно в период упадка обнажается суть явлений. Что он государственник без государства - есть и был, потому что во времена советской империи у нее были другие певцы: Гладков, Проскурин, которые описывали реальную, повседневную жизнь, а его тогда интересовала советская техносфера и футурологическая утопия, и что быть государственником без государства - это нормально: у Ленина или Сталина тоже никакого государства вначале не было.
Я тогда спрашиваю, не продиктованы ли его публицистические ненависть и сарказм личным комплексом: государство dead, а я еще нет? И почему он не использует свой столь всем полюбившийся драйв в художественной прозе?
Проханов устает лицом и говорит, что стиль его "завтрашних" редакторских колонок (собираясь назвать их передовицами, оговаривается: "метафорицы") был продиктован горечью от событий 93-го года и насильственным закрытием газеты "День", что затем, убедившись в читательской успешности этого стиля, он стал специально его воспроизводить, что газета - это литейный цех, а романы пишутся в другом времени, что его писательство - это не пророчество, а молитва, что он не бесноватый и не мессия. Что долг скромнее призвания. У него - долг.
Я киваю, как довольный экзаменатор. Остается последнее сомнение в прохановской адекватности - спрашиваю о государственном православии. Мол, религии в романах у вас многовато.
Проханов удивляется и говорит, что воцерковленным человеком никогда не был и что, хотя крещен, общается в основном с неортодоксами. Что не разделяет веры в модные социальные мифы и религиозный миф в его романах "снимается" так же, как миф государственный, военный или (даже) еврейский. Что перед смертью человек остается с Абсолютом один на один, без всяких посредников. Но тяга к символам, к ритуалу в пороговых ситуациях велика: в Чечне он видел иконы в штабе и ладанки на груди у солдат. Из Чечни приехал на прошлой неделе.
Они с Ивановым обсуждают свой богатый (у Саши, оказывается, тоже) военный опыт, потом возможные детали предстоящего издания, тут уже диктофон не нужен, но все равно не прощу. Кстати, на обратном пути, в метро, опять заработал, как ни пошло это звучит.
Жмем руки, Денис Тамаровский жужжит фотокамерой (хоть бы на пленке что-нибудь проявилось), выходим довольные, как удавы.
- Харизматичный мужик, - с облегчением говорит Иванов.
- Они такие же люди, как мы, только красно-коричневые, - авторитетно поясняю я.
Обсуждаем погоду и свои впечатления. Над Москвой полыхает закат правильного багрового цвета.
Что, возможно, получится
Я уверен, что Иванову следует хвататься за Проханова как за "своего" автора - плодовитого и с большим читательским потенциалом. Он осторожничает, собирается вдумчиво, с запятыми читать роман и говорит о разовом проекте. Дело хозяйское.
На меня Проханов произвел впечатление если не рационального, то прагматически мыслящего человека, который просто пока не задумывался о "позиционированиях" и "форматах", но в случае чего готов и задуматься.
Пока роман длинноват - будет толстым, переводчик много запросит. Алхимический кайф от выдумывания образов и метафор поначалу входит в конфликт с кайфом читательским: все-таки в прозе хороша та метафора, которую прочитываешь, как должное, без "остранения", как бы и не заметив.
Например, "Копейко разлил по рюмкам водку так полно, что над каждой образовалась выпуклая слюдяная линза" - очень хороший, очень правильный образ. А вот "в голове Белосельцева вставало светило, окруженное воспаленной зарей", - это уже, по-моему, слишком.
К тому же обозначенная фабула (КГБ, заговор, взрывы) требует вступления в ином темпе. У Проханова из-за его склонности к поэтическим описаниям каждого момента психических состояний героя ноты получаются целыми, а следовало бы обойтись четвертушками, даже восьмыми, по крайней мере до тех пор, пока не начинается сцена тайной кремлевской вечери. Именно в ней обнажается суть романа.
Атрибутика жанра, в которую помимо кагэбэшников, "мерседесов" и мобильных телефонов по умолчанию входит так называемый реализм, - вот черт!.. - сползает, как пасхальная шелуха с яйца, оказавшегося крокодильим.
Панический мозг начинает перебирать новые спасительные координаты. Барокко? Упадок Большого стиля, склонность к декоративной метафоре┘ Но нет, не барокко. Может, ампир? Глыба имперской идеи в рамочке романтического орнамента┘ Да какой там ампир. Мерцание?
Кажется, что разные персонажи, разные состояния описаны с помощью разных, не собирающихся воедино стилей. Тут и скупой, лаконичный импрессионизм, и босховская басенная разлапистость.
Оказывается, Проханов был убит не только Набоковым, но и пресловутым постмодернизмом. Его стилевая воля, воспринятая поначалу как стилевой произвол, есть следствие важного качества, которым не обладают простые авторы боевиков. Это онтологическая ирония. Проханов не равен ни одному своему (своих героев) высказыванию. Я бы назвал это "полифонией" или "диалогизмом", чтобы просвещенный читатель мог враждебно поржать.
Главное другое: не бойтесь обжечься или "набраться скверны". Не стоит думать, что, читая Проханова, вы входите во внутренний мир протестующих пенсионеров с кастрюльками. Хотя┘
Когда предметы соприкасаются гранями, бликуют и оставляют друг на друге рефлексы, это неплохо. Лично мне пенсионер с кастрюлькой приятнее, чем вызывающая метафизический ужас аудитория телепроектов "За стеклом" или "Максим Галкин". Может, поэтому я так и радуюсь?
Либералистская идея выродилась не сама по себе, а от слишком активного (в течение пятнадцати лет) использования. Сегодня для вырабатывания ферментов "картины мира" нужны новые стимулы. И поскольку левая эксцентрика (а по эстетическому окрасу Проханов все-таки наш, левый) в истории обнаруживает себя гораздо плодотворнее и продуктивнее правой, в первую очередь следует рассматривать левые варианты.
