0
16834
Газета Хранить вечно Интернет-версия

01.12.1999 00:00:00

Политическое завещание

Тэги: Плеханов, большевики


Я, Георгий Валентинович Плеханов, отдавший революционному движению России и Европы почти всю сознательную жизнь, являясь не только свидетелем, участником, но и, по мнению многих, прямым виновником величайших по драматизму событий на Родине, не могу уйти из жизни, не высказав своего к ним отношения. После того как большевики разогнали Учредительное собрание, горькие упреки в мой адрес посыпались со всех сторон. Не считая нужным оправдываться, я все же должен заметить, что вина моя не столь велика, как полагают г. Чернов и его единомышленники1. Как Прометея нельзя обвинять за то, что люди злоупотребляют огнем, так и меня не следует упрекать в том, что Ленин ловко использует мои идеи для подкрепления своих ложных выводов и вредных действий.

*  *  *

Приступая к изложению своих последних мыслей, считаю необходимым предварить их двумя замечаниями.

Первое. В своих работах я, как правило, пользовался местоимением "мы", потому что всегда писал от имени своих товарищей. В этом же документе все должно быть написано от первого лица, ибо ответственность перед Историей за мои "крамольные" мысли должна лечь только на меня, ни на кого более.

Второе. Я отказался от борьбы с большевиками - причины отказа будут изложены ниже, - и, следовательно, мое Завещание не должно быть опубликовано, пока они у власти.

I. Несколько слов о себе

Суть человека, его деятельность и его поступки определяются поставленными целями, а раскрашиваются приобретенными и врожденными качествами. На моих приобретенных качествах нет смысла останавливаться - они ясны из моих работ, а вот о характере сказать несколько слов надо. Характер мой сложен и противоречив, отчего часто страдали мои близкие и мои друзья. От матери мне достались развитое чувство справедливости, интеллигентность, любовь к природе, скромность и застенчивость. Последнее, правда, я быстро преодолел, будучи еще учащимся первых курсов Воронежской военной гимназии - спасибо Николаю2. От отца - твердость и сила воли, работоспособность, чувство чести, долга и ответственности, решительность и прямолинейность. Именно по причине сложности характера я часто проявлял резкость в полемике. Признавая это, я все же должен повторить, что всегда относился с уважением к противнику, не выходил из литературных рамок приличия, не опускался, как Ленин, до вульгарной брани итальянских крестьянок и высмеивал не человека, а его точку зрения. Поэтому уверен: те, кого я "оскорбил", проявят ко мне снисходительность.

Более 40 лет своей жизни я посвятил революционному делу, пройдя путь от народника, увлеченного идеями Бакунина, до твердого марксиста-диалектика. В свое время было широко распространено мнение, что я отошел от народников по той лишь причине, что террор как метод политической борьбы был для меня неприемлем. Это не так. Я допускал возможность террора - как меры исключительной, если она послужит социальным детонатором. К счастью, ни один из наших противников не был убит с моим участием или с моего согласия, а ведь это могло случиться - три года я не расставался с револьвером и кастетом3. Я "изменил" народникам по другой причине: идеология народничества, построенная на фундаменте бакунинского бунтарства, меня быстро разочаровала. Нечаевщина - уродливая форма бакунизма - была мне отвратительна. Бланкизм, к которому постепенно склонялись народники, меня тоже не удовлетворял. Все это, наряду с другими обстоятельствами, вынудило меня эмигрировать в начале 1880 года. Едва ли нужно доказывать, что я отошел от народников, но не предал их, как мой горячий противник - "революционер", переставший быть революционером, бакунист с миросозерцанием Ткачева, горе - Л. Тихомиров4. Но и отход от народничества дался мне нелегко. Почти три года прошли в тяжких раздумьях, болезненных переживаниях, в поисках компромисса, горячих спорах с друзьями по "Черному Переделу" и эмигрантами-народовольцами, в переговорах и переписке с Лавровым. В прошлом близкий друг Чернышевского, Лавров был по тем временам человеком чрезвычайно популярным, авторитет которого поддерживался активной революционной работой, известными публикациями, деятельным участием в Парижской Коммуне и в Первом Интернационале, близким знакомством с К. Марксом и Ф. Энгельсом. Все это, наряду с нюансами личных отношений, вынуждало меня прислушиваться к его мнению и задерживало формирование моих марксистских взглядов.

Сначала я, как в свое время Белинский и Чернышевский, пытался найти конечную истину. К счастью, быстро понял: ее нет и быть не может. Истинно то, что служит в данный момент революционному делу и идет на благо народу. Окончательно на позиции Маркса я перешел только в середине 1883 года, когда идея моей первой, по-настоящему марксистской работы "Социализм и политическая борьба" стала обретать реальные очертания. Таким образом, мой стаж революционера-марксиста давно перевалил на четвертый десяток. Своим марксистским становлением я прежде всего обязан трудам Маркса и Энгельса, но не последнюю роль в этом процессе сыграл и Жюль Гэд, с которым я познакомился, если мне правильно подсказывает память, в конце 1880 года и с которым меня в дальнейшем связывали единство взглядов и дружеские отношения5.

В будущем недостаточно вдумчивый биограф, анализируя марксистский период моей деятельности, пожалуй, выделит в нем три этапа. На первом этапе (1880-1882 гг.) Плеханов-де был "сомневающимся" марксистом, когда пытался осмыслить, в какой мере учение Маркса может быть применимо к российским условиям. На втором этапе (1883-1905 гг.) Плеханов - марксист "ортодоксальный", который последовательно, но не всегда успешно (это правда!) боролся с критиками Маркса. На третьем этапе, начиная с 1906 года, после того как я осудил Московское вооруженное восстание, - Плеханов постепенно скатывался в ряды "разочаровавшихся" и все больше уходил от активной революционной борьбы. Большевики о последнем этапе отзываются еще определеннее - "предал пролетариат и перешел в лагерь буржуазии". Все три определения я заключил в кавычки, потому что они далеки от истины. В отношении первого этапа все ясно: нельзя сомневаться в том, что недостаточно изучено и понято. О втором и третьем этапах скажу одно: они ошибочны. Я никогда не был ни ортодоксальным марксистом, ни тем более разочаровавшимся. Оставаясь последовательным марксистом-диалектиком, я в каждое конкретное время поддерживал ту из фракций социал-демократии, которая была ближе к идеям Маркса и разделяла точку зрения группы "Освобождения труда"6. Конечно, мое отношение к теории Маркса постепенно менялось - что же тут удивительного, если даже сами авторы этой теории иногда с изменением условий меняли свою точку зрения. Но ни эволюция моих взглядов, ни мое расхождение с Марксом и Энгельсом в оценке роли террора в революционном движении России в начале 80-х годов7 не мешает мне утверждать: я был и остаюсь верным последователем моих учителей.

В своей жизни я, как и каждый человек, совершил немало ошибок. Но моя главная, непростительная ошибка - это Ленин. Я недооценил его способностей, не рассмотрел его истинных целей и фанатической целеустремленности, снисходительно и иронично относился к его максимализму. Я ввел Ленина в круг известных и влиятельных европейских социал-демократов, опекал его, оказывал всестороннюю помощь и тем самым позволил твердо встать на ноги. Больше того: в 1903 году на съезде РСДРП в споре Ленина с Мартовым я поддержал Ленина, что в итоге привело к рождению большевизма. Тогда мне казалось, что постепенно я смогу смягчить позицию Ленина, повлиять в нужном направлении на Мартова и тем сохранить единство партии. Но очень скоро я понял, что единство невозможно, потому что все, что не по Ленину, - не имело права на существование. Ленин был за единство, но под его началом, с его целями, с его тактикой, с его лозунгами. Однажды появившись, большевизм стал быстро набирать силу, отчасти по причине привлекательности его тактики и лозунгов для малоразвитого российского пролетариата, а отчасти по причине необычайной настойчивости и титанической работоспособности Ленина. Исправить мою ошибку было уже, к сожалению, невозможно. Вот почему утверждение г. Чернова, что большевики - мои дети, и шутка Виктора Адлера по поводу моего "отцовства" в отношении к Ленину, не лишены основания8. Моя ошибка уже обошлась и обойдется России очень дорого. Она оказалась роковой и для меня самого. Нет сомнения в том, что в случае длительного пребывания у власти большевики сделают все, чтобы очернить и предать мое имя забвению. К счастью, этого не случится. Я отчетливо сознаю свое место в российской истории. Я не Прометей, не Спиноза, не Кант, не Гегель и не Маркс. Я не подарил людям огня, не создал новой философии, нового социального учения. Но в деле просвещения российского пролетариата, в деле развития российской общественной мысли я все же кое-что сделал, а посему смею думать, что и История, и потомки будут судить обо мне благосклонно.

(Продолжение)


Комментарии для элемента не найдены.

Читайте также


В Совете Федерации остается 30 свободных мест

В Совете Федерации остается 30 свободных мест

Дарья Гармоненко

Иван Родин

Сенаторами РФ могли бы стать или отставники, или представители СВО-элиты

0
836
Россияне хотят мгновенного трудоустройства

Россияне хотят мгновенного трудоустройства

Анастасия Башкатова

Несмотря на дефицит кадров, в стране до сих пор есть застойная безработица

0
982
Перед Россией маячит перспектива топливного дефицита

Перед Россией маячит перспектива топливного дефицита

Ольга Соловьева

Производство бензина в стране сократилось на 7–14%

0
1369
Обвиняемых в атаке на "Крокус" защищают несмотря на угрозы

Обвиняемых в атаке на "Крокус" защищают несмотря на угрозы

Екатерина Трифонова

Назначенные государством адвокаты попали под пропагандистскую раздачу

0
1103

Другие новости