Мифы реальные и придуманные

График 1.

Часто приходится слышать, что, мол, Россия – страна с сырьевой зависимостью и с этим что-то необходимо делать. Так ли это на самом деле, и если да, то какие возможны выходы из сложившейся ситуации?

Рассмотрим сначала сам тезис о наличии у нашей страны сырьевой зависимости. Для этого взглянем на структуру промышленного производства в России.

Доля обрабатывающих секторов остается стабильной уже на протяжении длительного времени: в период 2005–2011 годов этот показатель колебался в районе 52–57%. На добычу полезных ископаемых приходится порядка 23%, а вместе с производством нефтепродуктов – более 35%.

В структуре валовой добавленной стоимости доходы от добычи полезных ископаемых составляют всего 11%. Но здесь необходимо понимать, что структура промышленного производства и структура добавленной стоимости очень сильно искажены благодаря применяемой сейчас классификации ОКВЭД, в которой все торговые операции нефтегазового сектора, генерирующие основную часть прибыли, отнесены к разделу «Торговля». Если пытаться экспертно определить реальную долю сырьевого сектора экономики в формировании ВВП по отраслевому принципу, то с учетом нефтепереработки, транспортировки нефти, газа и нефтепродуктов, а также оптовой и розничной торговли нефтепродуктами эта доля составляет не менее 30%.

Сырьевой экспорт

Экспорт необработанного сырья и продукции первых его переделов является еще одним характерным признаком сырьевой зависимости. Сравнение России с зарубежными странами, чьи экономики опираются на сырьевую экспортную модель с превалированием нефтегазового сектора, показывает, что лидерами в данном случае мы также не являемся. Доля нефтегазового экспорта у нас составляет всего 70% против 90% и более у Катара, Алжира или Азербайджана и примерно равна этому показателю у Норвегии. (рис. 2).

Что действительно вызывает тревогу, так это тенденция увеличения доли нефтегазового экспорта в структуре экспорта при одновременном снижении показателя индекса диверсификации экспорта (рис. 3). Очевидно, что при декларируемом властями стремлении к диверсификации экспорта в реальности происходит противоположное: еще в 2002 году экспорт минерального сырья составлял всего 54% от экспорта в целом, а индекс диверсификации экспорта составлял более 2,8. Спустя 10 лет тренд индекса диверсификации стремится к 1 (отсутствие диверсификации), а доля нефтегазового экспорта в структуре экспорта составляет уже более 70%.

График 2.

Что в этом страшного? Ну растет эта доля, и пусть растет. Есть же страны, которые живут в основном за счет экспорта природных ресурсов, – Саудовская Аравия, Катар. Можно вообще далеко не ходить за примерами, ведь есть соседняя с нами Норвегия, которая живет за счет нефтяной отрасли, а уровень социально-экономического развития страны – один из самых высоких в мире. Но население Норвегии всего 5 млн. человек. Наверное, 5 млн. людей с самыми большими душевыми доходами и в России тоже живут неплохо. Но нас больше – 140 млн., а предельный уровень занятости в сырьевом секторе – 1 млн. работников, это не самый трудозатратный вид деятельности. Нельзя назвать нормальной ситуацию, когда 1 млн. экономически активного населения страны изымают природную ренту, а остальные – работают в сфере услуг. Эта ситуация порождает многочисленные диспропорции в развитии страны, которые мы наблюдаем уже сейчас и которые, как и нефтегазовая зависимость, лишь нарастают.

Варианты развития

Так что же делать с этим «горем от нефти»? На взгляд ИПЕМ, коренным образом ситуацию может изменить лишь государство при помощи инструментов промышленной политики. Правда, сегодня все еще широко распространена точка зрения, что вмешательство государства в экономику ведет к консервации неэффективности и только в условиях конкуренции может возникнуть конкурентоспособное предприятие. Проблема в том, что, несмотря на схожие доли нефтегазового экспорта в общем объеме экспорта, пока в части развития промышленности конкуренция нас только убивает, а сильнее делает лишь других глобальных игроков.

Улучшение институтов – доминирующая парадигма сегодняшней экономической политики. Действительно, в России уже созданы практически все формы государственной поддержки промышленности, но проблемы все равно сохраняются. Отсюда возникает лишь один вопрос – являются ли такие институты обязательным условием экономического роста вообще и промышленного роста в частности? Мировой опыт показывает, что нет. Существует много примеров стран, где со средой и институтами все в порядке, но проблемы экономического роста стоят не менее остро. И, наоборот, бурный экономический рост Японии, стран Юго-Восточной Азии начинался в условиях неразвитости институтов, их развитие и улучшение сопутствовало этому росту, происходило параллельно с ним.

График 3.

В нашей стране среди отраслей промышленности конкурентоспособен только сырьевой сектор (добыча и переработка сырья). В прочих отраслях, в первую очередь машиностроении, мы уже давно неконкурентоспособны на внешнем рынке, а после кризиса 2008–2010 годов, когда спрос на промышленные товары в мире снизился и конкуренция за рынки возросла, стабильно происходит и потеря внутреннего рынка, даже в таких традиционно сильных сегментах, как энергетическое машиностроение.

Конечно, инвестиции в промышленность идут, но куда именно? Если посмотреть на реализуемые или заявленные к реализации за последние год-два инвестиционные проекты – это в основном предприятия для обслуживания внутреннего рынка (автосборка, производство товаров народного потребления и т.п.). Проектов, рассчитанных на экспорт продукции, почти нет. Производство же в России товаров с невысокой долей локализации и продажа их на внутреннем рынке в обход высоких импортных пошлин – тот же импорт.

Тем не менее нельзя упрекнуть наше правительство в отсутствии заботы об отечественной промышленности: начиная от переговоров о вступлении в ВТО, где российские переговорщики отстаивали, как они это себе понимали, интересы российских производителей, и заканчивая многочисленными стратегиями и целевыми программами, направленными на развитие тех или иных отраслей или сегментов промышленности. Проблема не в отсутствии внимания или реальных шагов, проблема – в бессистемности, а значит комплексной неэффективности всех этих действий. Более того, различные разрозненные меры лишь усугубляют накопившиеся за годы трансформации экономики проблемы, входят в противоречие одна с другой, выгодны отраслям предыдущих укладов, мешают развитию новых перспективных секторов. Самое главное – все эти меры нисколько не меняют структуру экономики в целях повышения ее эффективности. Изменение сложившихся диспропорций – предмет не антикризисной политики, а системной промышленной. Она нужна для того, чтобы в России была современная промышленность, отвечающая как требованиям новой инновационной экономики, так и способная служить задачам сохранения национального суверенитета. Современная промышленность необходима не только для обеспечения национального суверенитета, но и для реализации того огромного потенциала, которым обладает наша страна, ее талантливый и изобретательный народ. Какая промышленная политика нам нужна сегодня, какая будет наиболее эффективной и позволяющей добиться поставленных целей в современных условиях? Безусловно, готовых рецептов для нашей страны нет, необходим поиск собственного российского пути, что, конечно, вовсе не исключает возможность заимствования лучших образцов из мировой практики ведения промышленной политики. Авторитарная модернизация по японскому или южнокорейскому образцу или скрытая промышленная политика через многомиллиардные вливания в ВПК по образцу США? В нынешних условиях это вопросы риторические: слепое копирование чего-либо не даст успеха, необходимо приспосабливаться к текущей обстановке, к тем глобальным вызовам, которые стоят именно перед нашей страной.