Под конец минувшей недели глава Фонда борьбы с коррупцией (ФБК) Алексей Навальный уже сам удивлялся тому, что акцию протеста против коррупции в высших эшелонах готовы поддержать в 79 городах России. Навальный поэтому и принялся заявлять, что 26 марта может состояться, пожалуй, самое массовое за последнее время уличное мероприятие.
Скорее всего изначально его планы не были столь грандиозны. Можно предположить, что целью организации данной акции была проверка связи в тех сетях, которые Навальный создает в преддверии своей избирательной кампании. Недаром первоначально он обращал особое внимание именно на те регионы, где организаторами митингов, шествий и пикетов выступали активисты его штабов.
Видимо, только потом и было решено попытаться загнать власти в цугцванг. Дескать, если в большинстве субъектов РФ разрешат уличное действо по мотивам ролика ФБК о благотворительных фондах, подозреваемых в связях с премьером Дмитрием Медведевым, то это покажет разлад внутри правящего класса. Если начнут тему заматывать, то лишь подстегнут внимание к расследованию. Ну а уж если вообще запретят, то оппозиционный ранг Навального поднимется на новую высоту, а ряды его сторонников сплотятся сильнее.
Начавшаяся неделя показала, что в регионах, похоже, в основном пошли по третьему пути. И почему-то вовсе не обеспокоенны последствиями в виде роста личного авторитета Навального и его политического влияния. Причем это в Москве отказ в согласовании акции в центре города оформлен в более или менее юридически основательном виде. Остальные же субъекты в отказных решениях оперируют даже и такими тяжкими обвинениями в адрес организаторов, как попытка подрыва основ конституционного строя. Кстати, чуть меньше десятка регионов успели акцию согласовать, но уже начался и отзыв первоначально составленных бумаг.
Планы Навального на 26 марта, судя по всему, оказались так называемым мнимым цугцвангом – это когда чего-то недодумал именно тот, кто его пытался устроить. Для региональных же начальников главным оказались не размышления о последствиях конфликта с оппозицией, а стремление не выбиться из заданной Кремлем парадигмы. Как уже указывалось, ее суть в недопущении таких перемен, которые могут затруднить функционирование государственного механизма. Неважно, что он работает с трудом и малым КПД. Суть в том, транслирует вниз федеральный Центр, что он есть.
Понятно, что раз нет нужды в переменах, то не допускаются и никакие эксперименты. Неудивительно поэтому, что и тесты на Навального показали в общем и целом отрицательную реакцию. То есть запущенный им антикоррупционный вирус на текущую действительность воздействия не возымел.
Возможно, дело здесь еще и в том, что волну гнева против коррупции в верхах оппозиционный политик поднял в соцсетях, которые власть не рассматривает как реальный политический фактор. При необходимости – как мы все увидели недавно – на какие-то виртуальные протесты она внимание обращает, но того, что ей не надо, она там и в упор не видит. Сетевым же оппозиционерам, судя по всему, кажется, что если десятком миллионов просмотров какого-то ролика власть не свалить, то тогда надо всего лишь добиваться еще более широкого охвата.
Рейтинг поддержки Владимира Путина размером в 86%, надо признать, дает основания для консервативного подхода к современным коммуникациям. Главное – это не завязнуть в нем, забыв о быстро меняющемся мире. Например, о том, что городской электорат, к которому сейчас апеллирует, по сути дела, вся российская оппозиция, как раз все дальше и дальше отрывается от священного телевизора, черпая для себя информацию и взгляды в тех самых соцсетях.
Василий Столбунов 
Дарья Гармоненко 