Россия живет памятью о Священном союзе

На картинке первая встреча основателей Священного союза: российского императора Александра I, австрийского императора Франца I Австрийского и короля Фридриха Вильгельма III Прусского около Праги 18 августа 1813. Рисунок Фридриха Кампа

Министр иностранных дел РФ Сергей Лавров, выступая на пресс-конференции по итогам 2016 года, назвал ценности, которые Запад «навязывает» России и некоторым другим странам, «постхристианскими». «Они коренным и принципиальнейшим образом расходятся с ценностями, которые в нашей стране столетиями передавались из поколения в поколение и которые мы хотим очень бережно хранить и передавать дальше нашим детям и внукам», – заявил Лавров. Постхристианскими для него являются «вседозволенность и абсолютизация либеральных подходов к жизни индивидуума».

Можно спорить о том, что в большей степени соответствует духу Евангелия – расширение человеческих свобод или консервативные запреты. Применительно к высказываниям министра важно другое. Во-первых, он воспроизводит риторику, которую российская власть взяла на вооружение в последние годы, в особенности после присоединения Крыма и охлаждения отношений с Европой и США. На смену идее тесного сотрудничества с Западом, трансляции его опыта и технологий в Россию пришла идея лидерства в консервативном мировом сегменте. Этот сегмент сопротивляется западному влиянию, защищая от него собственный суверенитет и традиционную социально-этическую систему.

Во-вторых, российская власть использует язык европейских консервативных партий, движений и деятелей. Отсюда характеристика либеральных идей как постхристианских, то есть подчеркивание радикального разрыва с традицией. Сергей Лавров подчеркнул, что из проекта Конституции ЕС, а затем и из Лиссабонского договора «была изъята фраза о том, что у Европы христианские корни». За упоминание христианских корней боролись консервативные элиты целого ряда стран, включая Италию, Испанию, Польшу и Словакию. Речь идет не о париях или маргиналах, а о довольно известных европейских политиках и партиях, постоянно участвующих (и небезуспешно) в выборах. Речь идет и об иерархах Римско-католической церкви.

Тем самым российские власти подчеркивают, что наше государство не является изгоем или восточной деспотией, к которой Запад должен относиться соответствующим образом. Напротив, Россия позиционируется как нормальное европейское государство, правящая элита которого разделяет и воспроизводит вполне распространенный и легальный западный политический дискурс, участвует в злободневном споре о ценностях, традиции и либерализме, готово стать лидером целого направления, движения в современной политике.

В России инициатором этого диалога с западными консерваторами стала Русская православная церковь. И совершенно не случайно сегодня дискурсивное сближение российской власти с РПЦ приводит и к взаимопониманию в других областях, в том числе и в вопросе передачи собственности.

Все чаще возникает ощущение, что российская политика живет памятью о XIX веке, а точнее, о времени создания Священного союза, когда императора Александра I называли миротворцем, а Россия задавали тон в «европейском концерте». Тогда речь также шла об опасности распространения либеральных идей и трансляции опыта Французской революции на другие страны. Сейчас в Европе, конечно, нет Наполеона Бонапарта, но его роль, видимо, играют структуры ЕС и брюссельская бюрократия, а России брошен тот же вызов, что и 200 лет назад.

Сложно сказать, в какой мере такое позиционирование России может быть успешным. После истории с Крымом часть европейских стран считает, что у Москвы агрессивные намерения, что ее территориальная экспансия может быть продолжена. Эти страхи, активно эксплуатируемые частью политического истеблишмента, очень сложно успокоить, продемонстрировав дискурсивную близость с европейскими консерваторами. Скорее, учитывая новый тренд – искать российский след в политических процессах на Западе, консерваторам и правым в Европе российские декларации близости могут лишь навредить.