О доверии к российским соцопросам

Фото Gettyimages

Выборы президента США продемонстрировали проблематичность применения некоторых социологических инструментов для анализа политических предпочтений граждан. В ряде штатов итоговые результаты, а именно победа Дональда Трампа, противоречили данным предварительных опросов и экзитполов.

В США такое происходит не впервые. Достаточно вспомнить так называемый «эффект Брэдли»: в 1982 году, по данным опросов и экзитполов, темнокожий политик Том Брэдли лидировал на выборах губернатора Калифорнии, но победил в итоге Джордж Докмеджян. Люди даже на правах анонимности не хотели признаваться в том, что в действительности не захотели голосовать за афроамериканца. Сейчас эта тенденция глобальна. Пример – недавний референдум о выходе Великобритании из Евросоюза. Многие британцы, опрошенные социологами, также не признались в том, что поддерживают идею брекзита.

После британского референдума и американских выборов под сомнение может быть поставлено большинство соцопросов. Россия – не исключение. Например, в конце прошлой недели Левада-Центр опубликовал данные опроса, посвященного протестному потенциалу в стране. Результаты оказались вполне ожидаемыми: от 76% до 79% считают маловероятными протестные выступления в своих городах и районах, от 80% до 83% не готовы принимать в них участие.

На первый взгляд, вывод очевиден. Протестный потенциал россиян в данный момент низок. Но ведь результаты опроса можно интерпретировать и иначе, например, предположив, что часть россиян опасается декларировать свои истинные намерения, не верит в анонимный характер исследования, в социологических службах видит агентов, которые заняты сбором информации для последующей передачи в соответствующие органы.

То же самое касается и опросов, посвященных доверию и недоверию конкретным политикам или партиям. Мы привыкли к тому, что рейтинги власти, и особенно президента Владимира Путина, высокие. Но и здесь теперь возможны сомнения. Гражданин, не готовый искренне беседовать с сотрудником социологической службы, несколько раз подумает, прежде чем выскажет недоверие власти.

Сколько таких скрытых несогласных? Каков скрытый протестный потенциал? Этого мы как раз не можем узнать. Вероятно, соцопросы все фиксируют относительно точно, но и обратное вполне возможно.

Подобные суждения могли бы показаться конспирологическими. Но ведь и в таких странах, как Великобритания и США, не имевших опыта тоталитаризма в новейшее время, граждане по разным причинам скрывают от социологов свои истинные взгляды и намерения. Что же говорить о России, для которой опыт надзора и наказания со стороны вездесущего государства еще так свеж?

Причины неискренности в беседе с сотрудниками соцслужб на Западе и в России могут быть различными. В Великобритании и США можно говорить о давлении «прогрессивного общественного мнения», формируемого общенациональными масс-медиа. Голосовать за Трампа, которого на передовицах газет называют расистом и женоненавистником, или поддерживать идею брекзита, то есть идти на поводу у националистических демагогов, считается проявлением ретроградности, чуть ли не троглодитства. При этом в западных странах работают институты, позволяющие гражданам декларировать свои взгляды, не вступая при этом в личную беседу с кем-либо.

В России вероятная неискренность при соцопросах, с одной стороны, также может быть продиктована навязываемым центральным телевидением стандартом: нужно быть патриотом, антизападником, поддерживать власть, терпеть невзгоды в трудный для страны час, когда кругом враги. С другой стороны, в сознании людей живы представления о репрессивном государстве и отсутствии реальной политической автономии личности. Поэтому из соцопросов мы узнаем о своей стране не так много, как хотелось бы.