Фото Reuters
Глава Чечни Рамзан Кадыров на прошлой неделе заявил, что к представителям несистемной оппозиции нужно относиться как к «предателям» и «врагам народа». В воскресенье его поддержал спикер чеченского парламента Магомед Даудов. Он даже перечислил шесть фамилий журналистов, правозащитников и политиков, которых считает «не оппозицией, а предателями». Затем Даудов разместил в своем Instagram фото Кадырова с псом Тарзаном, написав, что у того «чешутся клыки» на «Каляпу, Веню, Пономаря и Яшку».
В статье 29 Конституции России запрещаются «пропаганда и агитация, возбуждающие социальную, расовую, национальную или религиозную ненависть и вражду». Религиозные деятели и представители национальных республик в РФ к этому обычно очень чувствительны. Но как можно интерпретировать высказывания чеченских политиков? Разве они не возбуждают ненависть к социальной группе «оппозиция», к людям, чьи взгляды отличны от их собственных?
Часть возмущенной интеллигенции ждет реакции федеральной власти на эти высказывания. Возможно, она последует, если будет найдена удобная форма, например вопрос российского или иностранного журналиста и ответ президента, его пресс-секретаря, главы администрации. Однако не стоит забывать о том, что термин «национал-предатели» был реанимирован именно сверху. И даже если федеральная власть сейчас выражается осторожнее, то некоторые региональные элиты, похоже, восприняли некогда прозвучавшие слова о предательстве как сигнал, что об оппозиции теперь не просто можно, но и желательно высказываться предельно жестко, не стесняясь в выражениях.
Чеченские политики заявляют, что оппозиция не уважает ценности и традиции их народа. Но как они сами представляют эти традиции в публичном пространстве? Можно ли считать риторическую агрессию адекватной репрезентацией народного достояния, его особенности?
Магомед Даудов называет себя патриотом – очевидно, в противовес тем, кого он критикует, то есть оппозиционерам, которым не нравится действующая власть. На днях зампредседателя Госдумы Николай Левичев из «Справедливой России», не употребляя, впрочем, термин «предательство», публично усомнился в том, что Герман Греф должен занимать должности в госструктурах. Последний, выступая на Гайдаровском форуме, назвал Россию «страной-дауншифтером». То есть речь уже идет о том, что скепсис, пессимизм вполне лояльных власти деятелей, их «невосторженный образ мысли» (как у Стругацких) – непатриотичны, дисквалифицируют людей как ненадежных, неспособных принести стране пользу.
Разговор о патриотизме был бы излишним, если бы понятием «патриот» демагогически не злоупотребляли в политической полемике, заявляя, что оно – антоним либерализма, оппозиционности, уважения к западным ценностям. Те же Кадыров и Даудов, по сути, приравнивают критику власти к деятельности по заданию западных спецслужб. И это тоже не их изобретение, а лишь доведенное до предельной простоты характерное для дискурса российской власти убеждение, что сам по себе наш гражданин, как правило, всем доволен. Если он недоволен, значит, на него кто-то воздействует. Вот такая политическая антропология.
Российская власть и сочувствующие ей медиа не сомневаются, например, в патриотизме политиков-евроскептиков. Государственное ТВ с одобрением сообщало о том, что Дональд Трамп назвал свою книгу «Увечная Америка». Патриотом считается режиссер Оливер Стоун, критикующий американскую власть. Патриоты – Джулиан Ассанж и Эдвард Сноуден. Однако если рассмотреть деятельность этих людей структурно и переложить на российскую почву, то получится все то, в чем Кадыров и Даудов обвиняют оппозицию. Тип поведения, который на Западе считается вполне патриотичным, применительно к России отдельные наши «патриоты» находят предательским. Тогда как на Западе предательским скорее назовут нарушение статей Конституции.
Ольга Соловьева 
Дарья Гармоненко